Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия
Шрифт:
— Почему ты хотел меня убить? — спросил я Арнака.
Юноша не понял и посмотрел на меня вопрошающе.
— Там, на южном берегу, несколько дней назад ты выстрелил в меня из лука, — пояснил я.
— Это не я, — ответил он тихо. — Это Вагура.
— Зачем он стрелял?
— Ты — белый, господин.
«Вот их благодарность! — с горечью подумал я. — Я спас его от смерти, а мне — стрела в спину. Неужели белый цвет моей кожи достаточный повод для убийства? Разве все белые одинаковы?»
Но минуту спустя в голову мне пришла другая, более трезвая мысль:
«А может быть, этих парней довели
Арнак, будто угадавший ход моих мыслей, нерешительно оправдывался:
— Вагура молодой… горячий…
Луч восходящего солнца пробился в пещеру сквозь дыру в каменной кладке. Время шло, надо было искать выход из неясной ситуации и энергично брать инициативу в свои руки.
— Арнак! — обратился я к индейцу. — Когда ты стоял привязанный к мачте, кто тебе ночью дал воду?
Юноша смотрел на меня испытующе, но не отвечал.
— Ты не помнишь?
— Помню, — тихо проговорил он.
— Так кто?
— Ты, господин.
— А ты знаешь, что из-за этого случилось?
Он не совсем понял вопрос. Тогда я стал ему напоминать.
— На следующий день был сбор команды на палубе, недалеко от твоей мачты, разве ты не видел?
— Видел.
— Кого капитан хотел убить?
— Тебя, господин.
— Вот видишь, ты все помнишь. А кто тебе разрезал путы во время бури, незадолго до крушения корабля?
— Ты, господин? — вырвалось у него.
— Да, я.
— Я не знал… — прошептал он.
Арнак смущенно заморгал. Я видел, что он взволнован.
— А вы, — продолжал я голосом, полным укора, — вы хотели меня убить из лука.
Юноша, явно смущенный, как видно, осознавал недостойность своего поведения. Значит, юный дикарь отнюдь не был туп и обладал способностью понимать свою вину. Более того, от моего внимания не ускользнуло, что он хотел что-то разъяснить, как-то загладить свой поступок, доказать свои добрые намерения, но не знал, как это сделать. В конце концов на мой вопрос, зачем они в меня стреляли, он в оправдание опять повторил то же, что говорил прежде:
— Ты — белый, господин!
«Чья же вина, что у этих туземцев сложилось столь искаженное представление о нас, белых? Быть может, это вина не их, а самих белых?»
Я склонился над ним и взмахом ножа рассек на нем путы.
— Ты свободен! Иди!
Растирая онемевшие ноги и руки, он не сводил с меня изумленного взгляда и глотал слюну, словно у него вдруг пересохло в горле.
— Ты голоден, — заметил я дружеским тоном.
— Да, господин.
— Давай-ка сейчас уберем камни от входа, и ты иди. Кстати, скажи Вагуре, чтобы стрелы поберег для более подходящего случая… Потом вы сходите в лес за хворостом для костра, и мы приготовим себе на завтрак пару зайчишек…
В одно мгновение выход из пещеры был разобран. Арнак выскочил наружу и с громким криком помчался в глубь кустарника. Я взял лук и-стрелы, копье, нащупал у пояса нож и медленно вышел вслед за ним. Яркий свет дня ударил мне в глаза. Остановившись посередине поляны, я прищуренным взглядом внимательно осмотрел окружающие меня заросли. Там никого уже не было, Арнак исчез, словно канул в воду, кустарник сомкнулся за ним плотной стеной.
Я занялся
Когда первые угли в золе стали тлеть, из чащи появились юные индейцы, тащившие огромные охапки сухого хвороста. За Арнаком чуть в стороне шел Вагура. Шестнадцатилетний парнишка не скрывал своего страха и смотрел на меня так, словно я собирался его съесть.
Занявшись приготовлением завтрака, я поторапливал и юношей. Дел было предостаточно: раздуть и поддерживать огонь, извлечь из ямы и освежевать зайцев, привести из ручья воды в тыкве, обстругать два прута для вертелов…
— Держи! — крикнул я Арнаку, бросая ему нож.
Поймав оружие и держа его в руке, юноша оторопел. При виде его растерянного лица я от души рассмеялся в объяснил, о чем идет речь:
— Беги в лес, отыщи две прямые ветки и обстругай их! Будем печь на них зайцев!..
Арнак оценил оказанное ему доверие и не мог скрыть своей радости. На лице его промелькнуло что-то похожее на улыбку. Он бросился в чащу кустарника, а возвратившись с прутьями, тотчас же вернул нож.
«Я не Пятница!»
Итак, мы стали жить втроем. Не зная нрава юных моих собратьев по несчастью и вообще не будучи об индейцах особо высокого мнения, я старался по возможности держать их от себя на расстоянии. Шалаш я велел им поставить от моей пещеры шагах в двадцати. Я не настолько им доверял, чтобы торопиться впустить их к себе. Впрочем, индейцы и сами проявляли определенную настороженность и предпочитали спать отдельно.
В хозяйстве моем прибавилось теперь ртов, но зато несравненно легче стало добывать пищу и вообще выполнять любую работу. В лице обоих я обрел недурных помощников. Они отлично стреляли из лука, особенно Арнак, который почти никогда не промахивался. Им знакомы были породы лиан, куда более подходящих для тетивы и веревок, чем те, которыми прежде пользовался я.
Существенные выгоды извлекал я из превосходного знания ими растительности острова. В первый же день Арнак отыскал в зарослях мясистые листья какого-то вида агавы, повязки из которых с поразительной быстротой исцелили мою рану в плече, оставленную стрелой. Значительно разнообразнее стал и наш стол: юноши знали множество дикорастущих овощей и съедобных кореньев. Не было теперь недостатка и в кокосах: проворные парни вскарабкивались на самые высокие пальмы и стряхивали с них плоды.
Редкостное знание ими здешней растительности неопровержимо свидетельствовало о том, что родом они из местности, расположенной недалеко от острова. В один из первых же дней нашей совместной жизни разговор зашел именно на эту, столь важную для меня тему, поскольку я ни на минуту не оставлял мысли о том, как выбраться с острова. Они рассказали мне, что их племя зовется араваками и живет оно на берегу Большой земли, а их деревня лежит на самом берегу океана.