Белый Ягуар - вождь араваков
Шрифт:
— То есть как не будет ответа?! — переспросил я. — Как следует это понимать?
— Очень просто: буквально. У его превосходительства ван Хусеса не было времени…
Я поглубже вдохнул, чтобы не разразиться в ответ бранью и не дать волю гневу. Чуть успокоившись, я миролюбиво произнес:
— Хорошо, но я хотел бы просить о личной встрече с его превосходительством.
— Это невозможно! — ответил секретарь. — Его превосходительства нет в городе…
— Как, опять нет?
— Увы, нет, мистер Бобер…
— Но
— Минхер Снайдерханс здесь.
В этот момент дверь в кабинет Генриха Снайдерханса распахнулась, и он предстал перед нами собственной персоной, о чем-то сразу возбужденно заговорив вполголоса с секретарем по-голландски.
Поведение хозяев было явно пренебрежительно-вызывающим.
Я огляделся. Под окном стояло кресло. Кивком головы я велел Фуюди придвинуть его к столу, сел и жестом предложил Снайдерхансу сделать то же. Растерявшись, от моей наглости, он молча сел. Почти минуту длилась полная тишина. Потом я проговорил:
— Соблаговолите, ваша милость, внять голосу рассудка, и поговорим серьезно, как пристало культурным людям…
— Культурным? — с издевкой рассмеялся Снайдерханс.
— Конечно, я понимаю, культура — качество, присущее далеко не всем, однако давайте все-таки попробуем. Попытайтесь хотя бы на миг представить себя людьми культурными и отрешиться от ваших проблем на плантациях, от бунтов измученных вами рабов, от бесчеловечной жестокости в обращении с ними. Станьте, прощу вас, хоть ненадолго нормальными людьми, и давайте трезво, как добрые соседи, поразмыслим о наших делах…
Оба голландца взирали на меня с мрачным бешенством, но вид моего с ног до головы вооруженного отряда, стоявшего во дворе, смирял их пыл.
— Итак, осмелюсь, — продолжал я, — еще раз покорнейше просить его превосходительство ван Хусеса дать письменный ответ на обращение губернатора Каракаса. То есть я прошу письменного заверения, что голландцы никогда впредь не станут натравливать разбойные отряды карибов и акавоев на мирные индейские племена.
— А если его превосходительство ван Хусес не захочет подписать такое письмо?
— Ну что ж, тогда война. Будут гибнуть голландцы, карибы и акавои, гореть голландские плантации, на плантациях будут восставать негры-рабы, восстания охватят берега рек Коттика, Демерара, Эссекибо, Бербис, Вируни… Тогда, возможно, будут обречены на смерть или, уж во всяком случае, на долгие годы тяжкого плена двенадцать голландских пленников-заложников…
— Какие заложники? Кто они? Что за вздор вы несете? — подпрыгнул в кресле Снайдерханс.
— Какие заложники? Как, разве вы не знаете? Это владельцы трех восставших плантаций на Эссекибо. Ваши соотечественники, которых мы спасли от гнева восставших рабов, взяв их под свою защиту в качестве заложников…
— Где они, черт вас побери? — прервал меня Снайдерханс.
— О, не тревожьтесь! Они
— Вы можете назвать нам их имена? — вмешался секретарь.
— Конечно, отчего же нет. Это минхер Хендрих Рейнат, бывший владелец плантации Бленхейм, его жена и трое их детей; минхер Лоренс Зеегелаар, бывший плантатор Бленбурга, его жена и двое их детей; это, наконец, мисс Моника ван Эйс, гувернантка плантатора Карла Риддербока из Вольвегата и двое его детей.
Секретарь наклонился к Снайдерхансу и что-то зашептал ему на ухо. Потом оба мрачно уставились на меня.
— И что же их ждет? — резко спросил Снайдерханс.
— Они будут нашими гостями, — ответил я, — до тех пор, пока его превосходительство ван Хусес не пришлет за ними своего полномочного представителя, который одновременно доставит письменный ответ на послание губернатора Каракаса.
— А если его превосходительство ван Хусес все-таки откажется дать письменный ответ? — с упрямством, достойным лучшего применения, повторил Снайдерханс.
— Ну что ж! Я уже говорил: взрослые останутся заложниками, а детей придется, вероятно, отправить в какой-нибудь испанский монастырь на воспитание… Одним словом, мы ждем ответа на острове Каииве, в нижнем течении реки Ориноко, в течение трех месяцев, считая с сегодняшнего дня…
— А какие у нас гарантии, что вы сдержите свое обещание?
— О, ну конечно! — Я встал, давая понять, что считаю переговоры оконченными. — Конечно, я понимаю, голова у вас идет кругом от возникших забот, которые вы сами же и породили своей недальновидностью и жестокостью. Неудивительно поэтому, что вы не отдаете себе отчета, с кем имеете дело…
— Мы знаем, с кем имеем дело! — буркнул Снайдерханс.
— А если знаете, то как смеете сомневаться в том, что мы выполним свои обещания? Да, кстати, вам следует знать и еще одно: если вы вздумаете послать в погоню за нами своих солдат, не забудьте позаботиться об их вдовах.
Не говоря больше ни слова, я слегка поклонился, и мы вышли из комнаты. Не прошло и минуты, как мой отряд и отряд Вагуры спешно направились к опушке леса, и мы не мешкая двинулись прочь по широкой тропе, ведущей от столицы на юг.
На бегу я стащил с себя неудобный капитанский мундир и бросил его Симаре.
«Довольно, довольно с меня кровопролития! Прочь из этих краев, краев больших полноводных рек и бескрайних лесов, краев прекрасных, но искалеченных безжалостным сапогом голландских колонизаторов и жестоких поработителей!» Скорее бежать из этого ада человеческой алчности и ужаса колониального рабства и угнетения — это становилось непреодолимой потребностью моего разума, души и сердца.
Часа через два после захода солнца под темным пасмурным небом начался морской отлив. Течение все ускорялось и уносило наше судно из этой адской тюрьмы.