Бен-Гур

Уоллес Льюис

Такова была палатка, у входа в которую мы покинули Бен-Гура.

Прислуга ожидала приказаний хозяина. Один из них снял с Ильдерима сандалии, другой – римскую обувь с Бен-Гура. Затем они оба сменили верхнюю пыльную одежду на чистую льняную.

– Войди во имя Бога и вкуси отдых, – сказал радушно хозяин на языке иерусалимских жителей и направился к дивану.

– Я сяду здесь, – и он указал место, – а ты – там.

Женщина ловко подложила им под спину подушки, и они сели с краю дивана. Им принесли свежей воды с озера, обмыли ноги и вытерли полотенцами.

– У нас в пустыне есть пословица, – начал Ильдерим, разглаживая рукой бороду, – что здоровый аппетит есть признак долгой жизни. А

твой каков?

– Если эта пословица справедлива, то я, добрый шейх, проживу сто лет. Я голодный волк у входа в твое жилище, – отвечал Бен-Гур.

– Хорошо, ты не будешь прогнан, как волк. Я дам тебе самого лучшего козленка.

Ильдерим хлопнул в ладоши.

– Пойди в палатку для гостей и скажи страннику, что я, Ильдерим, посылаю молитвы, дабы мир его не прерывался, как течение воды.

Слуга, ожидая дальнейших приказаний, наклонил голову:

– И скажи ему, что я вернулся с другим гостем для преломления хлеба, и если он желает разделить с нами хлеб и соль, то еще останется их с избытком и на долю птиц.

Слуга удалился.

– Теперь вкусим покой.

Ильдерим расположился на диване так, как и сегодня купцы на базарах Дамаска сидят на своих попонах. Усевшись, он перестал разглаживать бороду и важно сказал:

– Ты, мой гость, испил моего кумыса и согласен вкусить со мной хлеб-соль. Дозволь же спросить тебя, кто ты.

– Шейх Ильдерим! – сказал Бен-Гур, спокойно глядя ему в глаза. – Прошу тебя не думать, что я шучу с твоим вполне законным вопросом, но скажи мне, не было ли и в твоей жизни таких обстоятельств, при которых отвечать на этот вопрос ты счел бы за преступление по отношению к самому себе?

– Да, клянусь блеском Соломона! – отвечал Ильдерим. – Измена себе порой так же преступна, как и измена своему племени.

– Благодарю, благодарю, добрый шейх! – воскликнул Бен-Гур. – Твой ответ как нельзя лучше говорит в твою пользу. Теперь я вижу, что ты желаешь получить от меня уверенность в том, что я оправдаю столь желаемое мной твое доверие и что эта уверенность для тебя интереснее частностей моей бедной жизни.

Шейх в свою очередь поклонился, и Бен-Гур поспешил продолжить свою речь.

– Итак, угодно ли тебе знать, что, во-первых, я не римлянин, как ты мог бы судить по тому имени, под каким я тебе представлен.

Ильдерим сжал бороду, широко спадавшую на его грудь, и взглянул на говорящего глазами, едва блестевшими из-под тени густых насупленных бровей.

– Затем, – продолжал Иуда, – я скажу тебе, что я израильтянин из колена Иудина.

Шейх несколько приподнял брови.

– И еще, что я еврей, желающий отомстить Риму за то, в сравнении с чем твоя обида по-детски ничтожна.

Старик стал нервно разглаживать свою бороду и приподнял брови настолько, что ясно можно было видеть, как горят его глаза.

– И наконец, клянусь тебе, шейх Ильдерим, – клянусь заветом, данным Богом моим отцам, что если ты дашь мне желаемую возможность мстить, то слава племени и деньги будут всецело твои.

Ильдерим раздвинул брови, приподнял голову, лицо его зарделось, и им овладело спокойствие.

– Довольно! – сказал он, – если в изгибах твоего языка кроется ложь, то сам Соломон не смог бы предостеречь себя от нее. Что ты не римлянин, что ты еврей, желающий отомстить Риму, нанесшему тебе обиду, всему этому я верю, и довольно об этом. Но что ты можешь сказать относительно своего искусства? Опытен ли ты в управлении колесницей? Можешь ли ты сделать лошадей послушными твоей воле, чтобы они знали тебя, шли на твой зов, бежали по мановению твоей руки, напрягали все свои силы до последнего вздоха и в последнюю минуту могли бы проявить всю свою сверхъестественную энергию? Этот дар, сын мой, не есть удел всех. Да, клянусь величием Бога,

я знал царя, он господствовал над миллионами людей, был их всемогущим властелином, но не мог снискать себе расположения коня. Заметь! Я говорю о таких конях, как мои, об этих царях своего рода, линия которых прямо восходит к их предкам, служившим первым фараонам. Эти кони – мои друзья, они живут в одной со мной палатке, и долгое наше сожительство содействовало тому, что они вполне понимают мои намерения. К своим природным инстинктам они присоединили наш ум и к своим чувствам нашу душу и разделяют со мной и горесть, и любовь, и ненависть, и довольство. В войне они герои, в привязанности верны, как женщины.

Ильдерим приказал служителю:

– Впусти моих арабов.

Человек отдернул часть занавески, и взорам открылась группа лошадей, с минуту стоявших в нерешительности, как бы желая убедиться в том, что их действительно приглашают.

– Сюда! – сказал им шейх. – Что вы там встали? Разве здесь не все мое и ваше? Сюда, говорю я!

Они тихо начали подходить.

– Сын Израиля, – сказал шейх Иуде. – Моисей был могущественным человеком, но я невольно улыбаюсь при мысли, что он дозволял твоим отцам мучиться с тупыми волами и слабыми ослами и запрещал им лошадей. Ха, ха, ха! Неужели ты думаешь, что он поступил бы так, если бы видел этого коня, и этого, и того!

При этих словах он прикоснулся рукой к морде ближайшего из них и погладил его с невыразимой гордостью и нежностью.

– Ты не прав в своем суждении, шейх, – горячо возразил Бен-Гур. – Моисей был не только законодателем, но и воином, и на войне... Ах, можно ли не любить все Божьи твари и этих в числе остальных?!

Лошадь с изящно выточенной головой, с большими глазами, нежными, как глаза серны, наполовину прикрытыми густыми ресницами, маленькими острыми ушами, красиво поставленными и наклоненными несколько вперед, приблизилась к его груди, раздувая ноздри и шевеля верхней губой. Лошадь эта ясно, словно человек, спрашивала его: "Кто ты?" Бен-Гур признал в этом коне одного из четырех скакунов, виденных им сегодня на ристалище, и протянул красавцу свою раскрытую ладонь.

– Они вам расскажут, богохульники, да сократятся их дни! – шейх говорил с чувством лично оскорбленного человека. – Они вам расскажут, я знаю, что наши лошади лучших кровей произошли от пасшихся на пастбищах Персии. Бог предоставил первому арабу безмерную пустыню и несколько безлесых гор, по которым кое-где встречаются источники горькой воды. При этом он сказал ему: "Вот твоя земля!" А когда бедняк стал жаловаться, то Всемогущий сжалился над ним и снова сказал: "Утешься! Я одарю тебя вдвое больше остальных людей". Услыхав это, араб возблагодарил Бога и с верой отправился отыскивать Божьи дары. Он обошел сперва границы, но безуспешно, потом направился в пустыню и в пустыне на небольшом зеленом островке обнаружил стадо верблюдов и стадо лошадей. Он начал бережно за ними ухаживать, ибо это и были лучшие дары Бога. Вот с этого-то зеленого островка распространились по земле лошади, вплоть до страшных северных равнин, где с моря постоянно дуют холодные ветры. Не сомневайся в этом рассказе, в противном случае пусть для араба навсегда потеряет свою силу амулет. Но нет, я докажу тебе.

Он хлопнул в ладоши.

– Принеси летописи племени, – сказал он явившемуся слуге.

В ожидании его шейх ласкал лошадей, похлопывая их по мордам, перебирая пальцами челки.

Скоро появились шесть человек с сундуками из кедрового дерева, обитыми медными полосами, с медными петлями и замкнутыми медными же засовами.

– Нет, – сказал Ильдерим, когда все сундуки были поставлены около дивана, – всех мне не надо. Мне нужны только летописи лошадей – вот эти! Откройте этот сундук, а прочие отнесите.