Бен-Гур

Уоллес Льюис

– Я сяду здесь, – сказал он.

Его глаза встретились с ее глазами только на одно мгновенье, но оба они от этого взгляда почувствовали себя лучше. Он прочел в ее взоре благодарность, она в его – великодушие и скромность.

Наклонив голову, Симонид выразил свое согласие.

– Эсфирь, дитя мое, принеси мне документы, – сказал он со вздохом облегчения.

Она подошла к одной из стенных филенок, открыла ее и, вынув оттуда сверток папирусов, принесла и подала его отцу.

– Ты хорошо сказал, сын Гура, – начал Симонид, разворачивая исписанный папирус. – В предупреждение требования, которое должно быть предъявлено тобой, хотя бы

ты и отвергал это, вот мой отчет; он заключает в себе все, что нам необходимо для надлежащего понимания нашей ситуации. Для этого, казалось бы, требуются только две вещи: первое – определение имущества, второе – определение наших отношений. Отчет уяснит и то и другое. Не угодно ли тебе прочесть его сейчас?

Бен-Гур взял документы, но при этом взглянул на Ильдерима.

– Ничего, – сказал Симонид, – шейх не помешает читать. – Отчет, как ты увидишь, по своей сущности требует свидетеля. В конце его, на том месте, где обыкновенно подписываются, ты найдешь подпись "Ильдерим, шейх". Ему известно все. Он друг тебе. Кем он был для меня, тем он будет и для тебя.

Симонид взглянул на араба и приветливо кивнул ему. Последний с важностью возвратил поклон, добавив: "Ты сказал верно".

Бен-Гур ответил:

– Я уже знаю цену его дружбы, но мне еще предстоит доказать, что я достоин ее.

И тотчас же он заметил:

– Когда-нибудь после, о Симонид, я внимательно прочту эти документы. Теперь же возьми их, и если ты не чувствуешь себя слишком утомленным, познакомь меня с их содержанием.

Симонид взял сверток обратно.

– Эсфирь, поди сюда, встань рядом со мной и держи документы, чтобы мне не смешаться.

Она заняла место у его кресла, правой рукой слегка обняв отца, так что казалось, будто отчет отдавался ими обоими.

– Этот, – заговорил Симонид, разворачивая первый лист, – показывает то количество денег, которое осталось в моих руках после смерти твоего отца, – сумму, спасенную от римлян. Имущества не было спасено никакого, одни только деньги, да и те избежали рук разбойников благодаря нашему еврейскому обычаю хранить их в векселях. Спасенная сумма, после того как я реализовал ее, собрав по мелочам из Рима, Александрии, Дамаска, Карфагена и других торговых местностей, составила сто двадцать талантов иудейской монетой.

Он передал лист Эсфири и взял следующий.

– Эту сумму, сто двадцать талантов, я внес в свой дебет. Познакомься теперь с моим кредитом. Я употребляю это слово, как ты увидишь, по отношению к прибыли, вырученной мной от употребления этих денег.

Затем из отдельных документов он прочел итоги, которые, если отбросить подробности, составят следующее:

Кредит

В судах - 60 талант.

товарах на складе - 110

в пути - 75

верблюдах, лошадях и т. п.
– 20

торговых помещениях - 10

векселях - 54

наличности и подл. к уплате - 224

Итого - 553 таланта

– Теперь к этим пятистам пятидесяти трем талантам, вырученным мной, прибавь первоначальный капитал, оставшийся у меня от твоего отца, и у тебя получится шестьсот семьдесят три таланта, – таким образом ты, сын Гура, оказываешься богатейшим человеком на свете.

Он взял от Эсфири папирус и, удержав один из его листов, остальные свернул и передал Бен-Гуру. Гордость, проглядывавшая в нем при этом, не была оскорбительна: причиной ее могло быть сознание честно выполненного долга. Он мог гордиться Бен-Гуром, вовсе не думая о себе.

–

И нет для тебя ничего, – прибавил он, понизив голос, но не опуская глаз, – нет для тебя теперь ничего невозможного.

Момент этот был полон захватывающего интереса для всех присутствовавших. Симонид опять скрестил руки на груди. Эсфирь была полна страха, Ильдерим пребывал в нервном возбуждении. Никогда человек не подвергается столь сильно искушению, как при избытке счастья.

Приняв свиток, Бен-Гур поднялся, борясь с охватившим его волнением.

– Все это для меня то же, что свет небесный, ниспосланный на смену ночи, которая длилась так долго, что я боялся, что ей не будет конца. Она была так непроглядна, что я потерял всякую надежду увидеть свет, – сказал он хриплым от волнения голосом. – Прежде всего я благодарю Господа, не покинувшего меня, а потом и тебя, о Симонид! Твоя честность перевешивает жестокость других и служит искуплением нашего человеческого естества. "Нет для меня ничего невозможного". Да будет так! Неужели я могу допустить, чтобы в этот момент моей жизни, дающий мне такие могущественные права, – чтобы в этот момент хотя бы один человек мог превосходить меня в великодушии. Будь же моим свидетелем, шейх Ильдерим. Обрати внимание на слова, которые ты сейчас услышишь, и запомни их. Выслушай меня и ты, Эсфирь, добрый ангел этого благородного мужа.

Он протянул к Симониду руку, державшую сверток.

– Все перечисленное в этом отчете, все без исключения: суда, дома, товары, верблюды, лошади, деньги – я возвращаю тебе, Симонид: отдаю в твое полное распоряжение и навеки закрепляю за тобой и твоей семьей.

Эсфирь улыбнулась сквозь слезы. Ильдерим быстро схватил себя за бороду, и глаза его засверкали, как агаты. Один Симонид оставался спокоен.

– Закрепляю навеки за тобой и за твоей семьей, – продолжал Бен-Гур с большим самообладанием, – за одним исключением и при одном условии.

Все слушатели при этих словах затаили дыхание.

– Сто двадцать талантов, принадлежавших моему отцу, ты возвратишь мне...

Лицо Ильдерима просветлело.

– И ты должен стать моим союзником в поисках моей матери и сестры, ничего не щадя из того, что принадлежит тебе, на издержки, которые могут для этого потребоваться, так же, как и я не буду щадить ничего из принадлежащего мне.

Симонид был сильно взволнован. Протянув вперед руку, он сказал:

– Я вижу твою душу, сын Гура, и благодарю Бога, что Он послал мне тебя таким, каков ты есть. Если я честно служил твоему отцу при его жизни и служу его памяти, то не бойся, что я не сумею служить и тебе, но я должен заявить, что не допускаю сделанного тобой исключения.

Затем, взяв отложенный документ, он добавил:

– Ты не получил еще всего отчета. Вот возьми это и читай – читай вслух.

Бен-Гур взял дополнение и прочел:

Отчет Симонида, управляющего имуществом, о рабах Гура:

1) Амра, египтянка, заведующая дворцом в Иерусалиме.

2) Симонид, управитель в Антиохии.

3) Эсфирь, дочь Симонида.

Сколько Бен-Гур ни думал о Симониде, ему ни разу не приходила в голову мысль, что по закону дочь разделяет положение отца. В его думах прелестная Эсфирь всегда представлялась соперницей египтянки и предметом возможной любви. Пораженный этим неожиданным открытием, он покраснел и взглянул на нее, и она, тоже покраснев, под его взором опустила глаза. И в то время как документ сам собой сворачивался в трубку, он сказал: