Бенджамин Дизраэли
Шрифт:
Казалось бы, свободомыслие Исаака и его взгляды на «слияние» евреев с европейским обществом должны были устранить все преграды к тому, чтобы он просто-напросто принял христианство. Тем не менее, как это ни странно, на страницах «Гения иудаизма» он пишет об иудеях, обратившихся в христианскую веру, с нескрываемым презрением. Исаак с удовлетворением отмечает, что Обществу по распространению христианства среди евреев [18] «удавалось заполучить не более шести прозелитов в год». Хотя он и сожалеет об упорном желании евреев оставаться «особенным народом», что, по его словам, служит «истинной причиной всеобщей ненависти, возбуждаемой евреями в любой нации и в любую эпоху», он же, в нарушение всякой логики, гордится этим свойством еврейского народа. «Иудаизм и христианство разделены лишь одним шагом, — пишет Исаак, — но, по воле Небес, „сын Завета“ оказывается не в силах этот шаг сделать».
18
Общество
Трудно представить себе, что чувствовал Исаак, когда писал эти слова, притом что все его четверо детей этот «единственный шаг» все-таки сделали, поскольку настоял на этом он сам. Его старший сын Бенджамин, родившийся 21 декабря 1804 года, был обрезан в соответствии с еврейским законом. Однако летом 1817 года, еще до бар мицвы [19] , Бенджамин был крещен в англиканской церкви, как и его сестра Сара и два младших брата, Ральф и Джеймс. Таким образом, Бенджамин Дизраэли, самый известный еврей Англии, на самом деле всю свою взрослую жизнь был христианином. Надо признать, что, оставаясь иудеем, он никогда не получил бы такой известности — по крайней мере, как политический деятель: когда Дизраэли начинал свою политическую карьеру, закон запрещал евреям избираться в парламент.
19
Бар мицва — праздник в честь достижения мальчиком совершеннолетия (тринадцати лет).
В результате решение Исаака крестить своих детей стало поистине судьбоносным. Однако причина такого решения оказалась до странности банальной. Дело в том, что Исаак, как и все сефардские евреи Лондона, принадлежал к общине старейшей в Англии синагоги Бевис-Маркс [20] . В 1813 году он был избран парнасом, или старостой, этой синагоги. Отклоняя подобное предложение, человек подвергался штрафу. Однако Исаак отказался и от должности, и от уплаты штрафа, отправив руководителям общины сердитое письмо. В нем он писал, что является «человеком <…> который никогда не сможет участвовать в общем богослужении, поскольку в существующем виде оно не пробуждает религиозные чувства, а разрушает их, что общепризнанно, и который терпимо, но не более относится к некоторым из ваших ритуалов, дабы проявить предельно возможную уступчивость в вопросах, ему безразличных». Но «такой человек, — продолжает Исаак, — никогда не согласится принять на себя официальные функции Старейшины вашей общины и связать свою жизнь <…> с постоянным исполнением обязанностей, которые всегда были противны его чувствам».
20
Синагога Бевис-Маркс — лондонская синагога, основана в 1701 году. Название получила от улицы Лондона, где была построена.
В этом письме отражена вся та двойственность, которая позже проявится и в «Гении иудаизма». Исаак словно предупреждает еврейскую общину, что согласен считаться евреем только в том случае, если от него не требуется участия в еврейских делах; почувствовав понуждение к действию, он может тут же принять решение разорвать всякую связь с общиной. Через четыре года, в 1817-м, когда синагога снова попыталась заставить Исаака заплатить штраф, он именно так и поступил. Покинув общину Бевис-Маркс, он, казалось, удовольствовался положением еврея, не соблюдающего религиозные предписания. Однако один из друзей убедил Исаака, что хотя бы своим детям он обязан открыть возможности, доступные только христианам. Вот для них-то, если не для себя, он решил протянуть руку за тем, что Генрих Гейне назвал «входным билетом в европейскую культуру».
Что чувствовал сам Дизраэли по поводу этого шага, изменившего всю его жизнь? Некоторые биографы отмечают, что Бенджамин был крещен только через несколько недель после младших братьев, и предполагают, что он, возможно, противился решению отца; действительно, ритуал, смысл которого вряд ли был понятен четырехлетнему Джеймсу, мог вызвать тревогу у не по годам развитого двенадцатилетнего Бена. Однако у нас нет возможности выяснить, что послужило причиной этой задержки, да и была ли вообще такая причина. Не вызывает сомнения лишь то, что в своей прозе Дизраэли пишет об обращении и обращенных евреях еще более презрительно, чем его отец. В романе «Алрой» герой отвергает совет своего беспринципного друга принять ислам ради достижения власти: «Неужто ты настолько презираешь наш несчастный народ, что призываешь меня прогневать Господа, сотворить низость из низостей, подлость из подлостей?»
Оценивал ли с той же строгостью Дизраэли самого себя? Читая приведенный
Во-вторых, чтобы одолеть чувство стыда за отказ от иудаизма, Дизраэли призвал на помощь более изощренный способ, и этот способ имел большее значение. Зная, что он никогда не «сойдет» за обычного христианина, Дизраэли явил широкой публике придуманный им сложный образ, который позволял ему оставаться евреем и в то же время пользоваться всеми законными правами прихожанина англиканской церкви. Вот один из его наиболее известных афоризмов: «Я представляю собой пустую страницу между Ветхим Заветом и Новым». Этот образ, не будучи изобретением Дизраэли (он позаимствовал его из пьесы Ричарда Бринсли Шеридана), в точности отражал двойственность его положения в английском обществе. Подобно этой пустой странице, он мог служить мостиком между иудаизмом и христианством хотя бы потому, что в действительности не принадлежал ни к одной из этих религий, а умудрялся как-то учитывать их исключающие друг друга требования, пользуясь неопределенностью статуса этой «пустой» страницы.
Но — не ее немотой. Напротив, Дизраэли много писал и говорил о своих своеобразных религиозных воззрениях, особенно в первую половину своей политической карьеры. Главная его идея неизменно заключалась в том, что иудаизм и христианство по существу являются одной верой и, подчеркивал Дизраэли, каждая из этих религий должна признать свою зависимость от другой. Как заявляет некий англиканский священник в романе «Сибилла», «второй Завет, без сомнения, является лишь дополнением. Иегова-Иисус пришел, дабы дополнить „закон и пророков“. Христианство есть не что иное, как завершенный иудаизм. Без иудаизма оно непостижимо, так же как иудаизм не завершен без христианства». Эта неоднозначная в богословском отношении аргументация не привлекла последователей ни среди христиан, ни среди иудеев. Однако она оказалась психологически необходимой самому Дизраэли, коль скоро ему надлежало найти компромисс, требуемый от еврея, который хочет руководить христианской страной.
Формально Дизраэли был примерным христианином, принадлежащим англиканской церкви. Он посещал службы по воскресениям, хотя и не так ревностно, как его соперник Гладстон, и причащался. Это позволило ему принести присягу, обязательную для всех членов Палаты общин до 1858 года, в которой содержались слова «верою истинного христианина». Когда он произносил «наша вера» или «наша церковь», он всегда имел в виду протестантизм и англиканскую церковь. «Все благие и здравые законы, — сказал Дизраэли в одной из самых своих знаменитых речей, — зиждутся на нашем приятии Божественного толкования, которым мы обязаны Церкви и в котором Церковь служит нам наставником».
В то же время христианство Дизраэли не мешало ему открыто признавать, что он еврей. Он примирил непримиримое, изменив образ еврейства: в его представлении оно из веры превратилось в национальную принадлежность. Когда Дизраэли говорил «мой народ», а не «наша вера», он имел в виду евреев, не англичан. Он мог бы согласиться с Мозесом Гессом [21] , который писал в своем — одном из первых — сионистском эссе «Рим и Иерусалим»: «Иудаизм как национальность имеет под собой естественную основу, которой нельзя пренебречь, просто поменяв веру, как в случае с другими религиями. Еврей принадлежит своему народу, а следовательно и иудаизму, даже если он или его предки стали вероотступниками». Этот принцип помог Дизраэли преодолеть и свойственную его бабке ненависть к своему роду, и стремление его отца к ассимиляции. Он позволил ему утверждать, что его христианство — никак не измена иудаизму, напротив — это свидетельство еврейской гордости: «Я считаю церковь единственным сохранившимся институтом еврейства и, вне зависимости от того, что она является хранилищем Божественной истины, испытываю постоянную необходимость припадать к ней как к реальному средству, которое не позволяет мне забыть о своем народе».
21
Мозес Гесс (1812–1875) — немецкий еврейский философ, один из первых немецких социалистов и провозвестник сионизма.