Бенкендорф

Олейников Дмитрий Иванович

Скрижали храма Христа Спасителя не запечатлели этот подвиг Бенкендорфа, но в знаменитой серии медалей, подготовленных Федором Толстым в честь наиболее знаменательных событий 1812–1814 годов, есть и барельеф «Освобождение Голландии»: победоносный воин замахивается мечом на уже упавшего противника, одновременно помогает встать женщине, символизирующей Голландию, и прикрывает её щитом. Потомки Бенкендорфа утверждали, что Толстой намеренно придал воину на медали портретное сходство с Александром Христофоровичем.

В Дюссельдорфе Бенкендорф был совершенно ошеломлён приказом сдать командование отрядом. Он был уверен, что это проявление обиды Винцингероде.

Однако всё было проще. Армия собиралась в единый кулак и поэтому переформировывалась. Вместо «летучего корпуса» Бенкендорф вскоре получил

под командование строевые части. Точно так же сердился и Воронцов: были расформированы его любимые сводно-гренадерские батальоны; но и он вскоре принял командование над армейским корпусом.

В ожидании перехода через Рейн, естественную границу между Германией и Францией, русские войска встретили новый, 1814 год.

В новогоднюю ночь где-то в России, в имении Плещеевых, гостей развлекал крепостной актер, наряженный двуликим Янусом. Он декламировал стихи Жуковского: сначала оборотился к гостям лицом старика:

Друзья, я восемьсот Увы! Тринадесятый, Весельем небогатый И очень старый год.

А потом, повернувшись другим лицом, молодым, продолжал:

А брат, наследник мой, Четырнадцатый родом, Утешит вас приходом И мир вам даст с собой…48

Но мир ещё надо было завоевать. 1 января союзные армии начали переправу через Рейн. Русские полки шли по мостам с криками «ура!». Корпус Винцингероде, переходивший севернее всех, в Дюссельдорфе, был задержан ледоходом и переправился только 2 (14) января.

«57-я стена» храма Христа Спасителя как бы подводит итоги последовавшей кампании списком «отличившихся и награждённых за 1814 год»:

«В течение заграничной войны 1814 года отличились в различных делах, сражениях и советах: генерал-адъютанты князья Волконский и Лобанов-Ростовский, графы: Аракчеев, Нессельроде и Шувалов; генерал-лейтенант Толь, генерал-майоры Бенкендорф (Александр), Закревский, Левашов, Мерлин, Ставроков и Штаден».

Генерал Бенкендорф начал кампанию командиром кавалерийской бригады, в которую входили знакомые ему полки: Павлоградский гусарский (под командой полковника Жевахова) и Бугский казачий (под командой полковника Чеченского). Отдохнувшие солдаты шли в решительный поход в новых мундирах, кавалеристы получили «для носки вне фронта» красные английские куртки, «лошади были на подбор, оружие блистало»49.

После переправы через Рейн наступление шло неспешно. Поскольку Наполеон сосредоточивал силы в глубине Франции, русские офицеры корпуса Винцингероде получили возможность поправить здоровье и встретиться с друзьями на водах в Аахене, некогда бывшем «всеевропейской» столицей Карла Великого, а в то время принадлежавшем наполеоновской империи. В день приезда туда боевого товарища и «собивачника» Сергея Волконского Бенкендорф устроил блистательное застолье для офицеров и вообще всех русских, находившихся тогда на курорте. Сергей Волконский вспоминал: «Обед был пышный во всём, в яствиях и питиях удовлетворителен и, как обычно при этих случаях и особенно в военное время, с провозглашением многих тостов. Возвратясь в занимаемый мною отдел, я сказал при мне состоящему корнету Шиллингу: „А ведь мне надо отплатить обедом и угощением, а в кошельке довольно пусто, просто нечем уплатить этот расход“. Но он мне отвечал: „Да ведь этот расход не из кошелька Бенкендорфа уплочен, а просто отнесён на счет городской, и это я устрою и на ваш обед“. Сказано и сделано, и я отплатил пиршеством за пиршество, и на тех же началах — никакой уплаты собственно от меня. Я передаю это обстоятельство с полным негодованием на мой поступок, вовсе неприличный, бессовестный по теперешним моим понятиям. И Бенкендорф, и я были люди понимающие, что хоть во вражьей стране, но что мы не должны были так действовать, а между тем это сделали, и рассказываю это с полным неодобрением поступка»50.

Этот эпизод жизни за счёт населения неприятельской страны тянет за собой ещё один, связанный

с набегом Бенкендорфа на Эперне — легендарную столицу шампанских вин (неприятель вытеснен, взято 400 пленных)51. Здесь генерал столкнулся с необходимостью выдавать положенные в армии винные порции не водкой, а местным шампанским.

Почин стал нормой для русских и прусских войск, после этого неоднократно проходивших по Шампани — то настигая Наполеона, то убегая от него.

Четверть века спустя в подвалах Эперне дегустировал шампанское «всех свойств и видов» П. А. Вяземский. Он не мог не упомянуть давнего «боевого эпизода» в стихах:

В тех подземелиях гуляя, Я думой ожил в старине; Гляжу: биваком рать родная Расположилась в Эперне. Лихой казак, глазам и слуху, Предстал мне: песни и гульба! Пьют эпернейскую сивуху, Жалея только, что слаба. Оставя боевую пику, Казак здесь мирно пировал, Но за Москву, французам в пику, Их погреба он осушал…

Нижние чины не высказывали особой радости при дегустации благородного напитка. «Вино это просто квасок и нимало не по нутру нам в сравнении с сивухой», — записал Волконский. Как заметил другой мемуарист, шампанское из Эперне «не имело влияния на русскую голову, а лишь, пресыщаясь оным, [русские солдаты] краснели»52.

Но офицеры были в восторге. Кроме того, «реквизиция шампанского» (по сути, грабёж) послужила своеобразной рекламной акцией. Неунывающий Жан Реми Моэт, тогдашний глава до сих пор процветающей фирмы, заметил: «Все эти офицеры, которые разоряют меня сегодня, завтра сделают мне состояние. Все, кто пьёт моё вино, становятся моими гонцами, которые будут повсеместно прославлять моё дело».

О том же, видимо, думала жившая по соседству, в Реймсе, мадам Барб Николь де Понсардэн, более известная как вдова Клико. Ей приписывают знаменитую фразу: «Пусть пьют шампанское сегодня! Они расплатятся за него завтра». На «завтра» ею уже было приготовлено вино урожая 1811 года — знаменитое «вино кометы». В марте оно ещё было надёжно замуровано в подвалах, а уже в апреле под большим секретом отправилось в Россию. Тысячи и тысячи бутылок при отсутствии конкурентов пошли нарасхват — по громадной для того времени цене: 12 рублей за бутылку!

…Удалое начало кампании уже в феврале сменилось тревогами и разочарованиями. Ринувшаяся было на Париж Силезская армия Блюхера слишком растянулась и была разбита Наполеоном по частям — в пять дней, в четырёх сражениях. Потом Наполеон «отвлёкся» на главную армию, и Блюхер, которого солдаты прозвали «генерал Вперёд», собрался с силами и снова ринулся на Париж. Наполеон, воспользовавшись медлительностью и неповоротливостью главной армии союзников, опять метнулся вдогонку за Блюхером. Тот оказался меж двух огней: прикрывавшими Париж французскими корпусами на западе и спешившим с юго-востока Наполеоном. Выходом стало движение на север, на соединение с корпусами Северной армии, с Винцингероде и Бюловым. Вместе с ними армия Блюхера выросла до 100 тысяч человек, и он смог сначала затормозить, а потом остановить переполненного энергией Наполеона.

«Тормозить» Наполеона пришлось корпусу графа Воронцова 23 февраля (7 марта) у Краона. Бенкендорф в том сражении командовал конницей (павлоградские гусары и три казачьих полка) и прикрывал правый фланг — направление, считавшееся наиболее опасным. Он «несколько раз кидался навстречу несравненно сильнейшей неприятельской кавалерии», и сами французы потом признавали, что «мужественные и искусные атаки русской кавалерии» останавливали в нерешительности французские эскадроны.

Как отметил Воронцов в приказе после сражения, «генералы Лаптев и Вуич с пехотою, Бенкендорф с кавалериею и Маканин с артиллериею соревновали друг другу в неслыханном мужестве и искусном употреблении вверенных им сил… все они имеют полное право на мою душевную признательность и подвиги их, конечно, будут предоставлены… для донесения Его Императорскому Величеству»53.