Бенвенуто
Шрифт:
Я приехал в Турин из Канн на своем автомобиле. По прекрасным дорогам добрался всего за три часа. Мне еще никогда не приходилось бывать в этом чудном городе, и я ожидал увидеть некий депрессивный урбанистический упадок, как в некоторых других городах. Но, напротив, Турин порадовал, он показался мне добрым, изящным, красивым и очень богатым своей историей.
Библиотека, в которой, кстати, кроме автопортрета Челлини, хранится и самый знаменитый рисунок Леонардо да Винчи (предположительно его автопортрет), — это совсем небольшое помещение, расположенное в галерее прямо на центральной площади города.
Представьте
Библиотека, вероятно, была недавно отреставрирована. По крайней мере, мне так показалось.
Ее сотрудники будто вжились в нее, и визуально, и манерами они представляют, с моей точки зрения, неотъемлемую часть ансамбля.
Все люди там показались мне похожими друг на друга: невысокого роста, с какими-то необычными выражениями лиц и взглядами. Я почувствовал себя так, будто я опять попал в одну из историй о Гарри Поттере.
В библиотеке меня ждали.
Вообще-то, собираясь на встречу, я был готов к любому варианту развития событий: подчеркнуто холодному приему, «горячей» беседе и даже к тому, что встреча просто будет отменена или перепоручена какому-нибудь никчемному секретарю. Но нет. Все произошло иначе.
Сеньора Витуло встретила меня в своем кабинете. Она явно заранее готовилась к нашему разговору, очень переживала, однако старалась держать себя в руках. Доктор Витуло внешне мало отличалась от остальных сотрудников, но было очевидно, что это чрезвычайно умный и, главное, совестливый, порядочный человек. Она оказалась немногословной, но принимала меня крайне радушно.
Ее кабинет — довольно просторное помещение, около пятидесяти квадратных метров. Справа находилась балконная дверь, которая была открыта, и легкие шторы пузырились от весеннего сквозняка. Мы разговаривали, сидя на диване возле кофейного столика.
К моему чрезвычайному удивлению, автопортрет Челлини доктор приказала вынуть из запасников, и теперь он просто лежал на столешнице прямо передо мной. Я был чрезвычайно тронут этим жестом, тем более что профессор в процессе беседы предлагала мне взять древний рисунок в руки. Я, разумеется, отказался.
Хранение бумаги — дело особое. И хотя ладони у меня никогда не бывают влажными, плюс я чрезвычайный чистюля, но поймите меня правильно: сам только что приехал издалека, руки не мыл, перчаток не ношу — и вдруг хвататься за листок, которому почти пятьсот лет… Нет-нет. Такой грех на душу я не взял. Однако оказанное мне доверие и честь были очень приятны.
Сеньора Витуло никак не ставила под сомнение досье и научные открытия, сделанные вокруг нашего с Ириной автопортрета. К тому моменту, к весне 2011 года, с этим вопросом было давно все ясно.
Наша беседа, продолжавшаяся около полутора часов, шла о том, чего фактически мы хотим добиться, как именно начать переговоры и каковы варианты передачи нашей картины Италии.
При этом доктор Витуло оговорилась, что она не может и не уполномочена вести официальные переговоры: это компетенция вышестоящих инстанций в министерстве культуры. Но я не настаивал и не предлагал ей эту роль.
Я предполагаю, что наш разговор записывался и доктор знала об этом. Незримое присутствие итальянских «чертей» чувствовалось в воздухе. Доктор Витуло очень нервничала. До самого конца нашей встречи, несмотря на все мое дружелюбие, она так и не смогла расслабиться.
Лучшим вариантом договоренности для нас с Ириной к тому времени по-прежнему была безвозмездная передача портрета Италии на долгий срок хранения. Впрочем, мы не исключали и вариант с подарком. Однако в этом случае я поднял бы вопрос о финансировании нашего кинопроекта, чтобы Италия нам с ним помогла.
Как я понимаю, вариант с длительным хранением картины в одном из итальянских музеев моих партнеров почему-то напрочь не устраивал. Мы были готовы искать и другие компромиссы, но итальянская сторона, по-моему, теперь просто боялась садиться за стол прямых формальных переговоров до того, как условия будут неформально определены.
Очевидно, у них на этом деле погорело уже слишком много «мотыльков и крыльев», и итальянцы безмерно осторожничали.
Разговор с доктором Витуло закончился совершенно конкретно: я оставил ей полное досье на автопортрет, и мы договорились, что она передаст его министру культуры. Потом или министр назначит переговоры, или доктор Витуло сообщит нам об отказе. Мы договорились, что ответ, позитивный или негативный, но в любом случае ясный, я получу не позднее чем через две недели.
Сейчас, когда я пишу эти строки, с момента переговоров прошло уже почти два года. Никакого ответа от нее я так и не получил, но переговорный процесс с итальянцами на самом деле никогда не прерывался. Время от времени с нами связывались под разными предлогами представители итальянского правительства. Иногда казалось, что мы уже договорились, и снова все начиналось сначала. Идет процесс и сегодня.
Я не могу сказать, что итальянская «контора» совершила столько же проколов, как французская, или что итальянские «бесы» были каким-то образом нарочито «видны». Нет. Этого не было. Но присутствие итальянских спецслужб ощущалось весьма четко. Да и то сказать, переговоры с Павлом Ипатьевым вел лично посол, а это автоматически предполагает участие в деле итальянских спецслужб.
Хотя и у них проколы случались: например, на нас выходили некие итальянские темные личности, предлагавшие выкупить у меня недвижимость, но почему-то рассчитаться по сделке они предлагали в городе Милане, причем половину суммы обещали наличными. Это походило на провокацию, и я просто перестал с ними общаться.
Детский сад какой-то.
Добро пожаловать, Бенвенуто!
Со временем дел за границей у нас становилось все меньше, и я стал чаще бывать в России. Как и большинство бизнесменов, по достижении определенного уровня финансовой и житейской зрелости я, кроме бизнеса, начал интересоваться и общественной жизнью своей страны. Оказалось, что мой двадцатилетний опыт ведения дел в Европе довольно востребован в России, поэтому я достаточно легко влился в коллектив единомышленников и коллег на родине.