Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах.

Автор неизвестен

29

Предводитель шел, и дружина за ним, от приморских песков по знакомой дороге, прочь от берега, — светоч небесный, солнце с полдня тропу озаряло. Ускоряя шаг, поспешала рать ко дворцу, где сидел юный конунг, хранитель державы, щедросердый вождь, победитель Онгентеова. [115] Прежде них добежала 1970 весть до Хигелака о пришествии Беовульфа: он вернулся живой, невредимый с бранных игрищ, — уже приближается ко дворцу друг щита, к дому отчему! Тотчас было владыкой поведено во дворце чертог приготовить для странников, и воссели там родич с родичем, вождь с героем, из похода вернувшимся, и, как должно, хозяина доброго витязь приветствовал. Обходили стол 1980 чаши с брагою: честных ратников медом потчевала, мореходов, дочь Хереда; [116] тут же Хигелак, в зале пиршественном, их расспрашивал, ибо знать желал, что морская рать, что дружина гаутская на чужбине изведала: «Ты покинул нас, родич Беовульф, обуянный желанием испытать себя за солеными хлябями битвой в Хеороте, — что же было потом? Спас ли Хродгара ты, 1990 досточтимого конунга, от напасти всеземноизвестной? Я не верил в успех, сокрушался в душе и, страшась твоих дерзких замыслов, друг возлюбленный, умолял не искать встречи с чудищем, [117] но понудить самих южных данов соперничать с Гренделем. Слава Господу, что хранил тебя и вернул в живых!» Молвил Беовульф, отпрыск Эггтеова: «То известно вождь мой Хигелак 2000 многим людям, нам повстречавшимся, как я с Гренделем переведался в том чертоге, в ночной хоромине, в доме Скильдинга, где бесчинствовал адский выходец, — так воздал я ему, что соотчичи Гренделя, твари гнусные, искони прозябающие в прахе, проклятые, никогда не похвалятся этой битвой и воплем заутренним! Гостем Хродгара я вошел во дворец, в зал для пиршеств, 2010 где сын Хальфдана, как услышал мое прозвание, удостоил меня местом возле престолонаследника. Ликовала дружина — в жизни я не видал большей радости в бражном застолье; там хозяйка державная, миротворица, не воссев еще за веселый стол, высылала в зал юным дружинникам, им на радость, витое золото; подносила воителям дочь Хродгара 2020 чаши с медом, и я услышал имя — Фреавару; [118] так ее называли, пряху мира, герои, одаренные кубком дивноукрашенным. Златоубранная эта дева обещана сыну Фроды [119] , счастливцу: за благо счел мудрый Скильдинг, хранитель державы, избежать войны, выдав деву замуж за недруга. Только редко где после гибели кольцедробителя опускаются копья, смерть несущие, — 2030 и невесте желанной не упрочить согласия, ибо вождь хадобардов не возрадуется, ни дружина, ни его сородичи, когда он войдет с молодой женой в отчий дом — и увидит гордых данов посланников, а на них златокованую сбрую древнюю, достояние хадобардское, родовое оружие, им служившее до поры, пока в мечевой игре не похищено было вместе с воинами. 2040

115

Победитель Онгентеова— Хигелак. Германские воины очень часто именовались таким образом (например, Сигурд в «Старшей Эдде» — Убийца Фафнира). Онгентеов — шведский король. О сражениях между шведами и гаутами и о гибели короля будет рассказано в последних главах (и см. прим. к ст. 2379 след.).

116

Дочь Хереда— Хюгд (см. ст. 1929).

117

…умолял не искать встречи с чудищем… соперничать с Гренделем. — В первой части поэмы сказано иное: людей не пугала затея Беовульфа (ст. 202), они его вовсе не отговаривали от похода, а напротив, доверились добрым знаменьям (ст. 204). Беовульф и сам сообщает Хродгару (ст. 416 след.), что старейшины благословили его на подвиг. Подобные несоответствия, как уже говорилось в связи с идолопоклонством данов и ожерельем Брисингов (см. прим. к ст. 175 след, и 1204 след.), — явление не исключительное в поэме. Для данного случая оно особенно характерно (ср. еще ст. 3079 след, и прим.).

118

Фреавару. — Из рассказа Беовульфа Хигелаку мы узнаем множество подробностей, вне всякого сомнения специально прибереженных для этого случая. Впервые упомянута дочь Хродгара (Вальхтеов говорила только о сыновьях, а Беовульф приглашал в гости одного Хредрика — ст. 1189, 1836), впервые назван по имени Хандскио (см. прим. к ст. 741). Даже о суме Гренделя (ст. 2086) ничего еще не было известно. Рассказ Беовульфа играет, видимо, ту же роль в композиции поэмы, что и ст. 1259 след. (см. прим. к ним), но дополнительные детали делают сцену интересной и тем, кто слушал повествование с самого начала.

119

Фрода— король хадобардов. Кто такие хадобарды, остается невыясненным. Их отождествляли и с лангобардами, и с некоторыми другими германскими племенами. Хотя в поэме об этом нет никакого упоминания, а в соответствующем рассказе Саксона Грамматика («Деяния датчан», около 1200 г.) противоборствуют другие племена и нужные сведения отсутствуют, тем не менее очень вероятно, что Фрода убил Хальфдана, отца Херогара, Хродгара и Хальги, и что сыновья убитого конунга отомстили Фроде и убили его в сражении. Во

всяком случае, когда выросли сын Фроды Ингельд и дочь Хродгара Фреавару, Хродгар попытался пресечь вражду их браком. Все дальнейшее изложено как предположение или предвиденье Беовульфа. Он не верит в план Хродгара и ясно представляет себе, как к Ингельду приедет тесть с дружиной и один из старых воинов увидит на гостях знакомые доспехи и оружье — родовое достоянье хадобардов, отбитое у них данами. Ингельд позволит разжечь в себе дух мести, и старая ненависть вспыхнет заново. Так все и случилось: хадобарды напали на данов, но были разгромлены войском Хродгара и Хродульфа. Во время этого набега и сгорел Хеорот, «предан пламени ярому в распре меж старым тестем и зятем!) (ст. 83, 782). Надо добавить, что текст подлинника не дает прямого указания, действительно ли Беовульф говорит о том, что может случиться, или об уже происшедших событиях. Весь рассказ идет в настоящем времени, и это время очень часто употреблялось для описания предстоящих событий, так как в древнеанглийском не было специальных форм будущего. Но известен и так называемый praesens historicum типа «сижу я вчера и вдруг слышу…». Однако в «Беовульфе» praesens historicum не встречается (есть лишь два сомнительных случая, и в обоих, видимо, нужно исправлять текст). Кроме того, если бы формы настоящего были употреблены здесь для обозначения прошедших событий, это можно было бы истолковать лишь в одном смысле: будучи у Хродгара, Беовульф видел то, о чем рассказывает. Но такое предположение совершенно невероятно. Нельзя допустить, чтобы во время пребывания Беовульфа в Хеороте там происходили события такой первостепенной важности и о них не было бы даже упомянуто, да и сам Хеорот сгорел как раз в том конфликте. Хотя в рассказе Беовульфа есть подробности, которые, в принципе, предвидеть невозможно, подобные распри всегда возобновлялись более или менее одинаково, и Беовульфу не стоит больших усилий представить себе застолье, прерванное ссорой и сраженьем, и все, что случится дальше. Исследователи, подчеркивающие художественную цельность «Беовульфа», замечают, что намек на неудачу миротворческой деятельности Хродгара тонким образом вплетен в выбор темы для застольной песни на пиру (Финнсбургский эпизод: ст. 1071 след.): датская принцесса Хильдебург тоже могла быть отдана королю Финну ради замирения, но дело кончилось новыми сраженьями и новой кровью, а сама Хильдебург вернулась на родину.

30

Там, за чашей медовой, седой боец, не забывший убитых своих соратников, он, печальный, глядя сумрачно на знакомый клинок, станет сердце юного витязя бередить да испытывать, разжигая в нем пламя кровоотмщения: «Узнаешь ли ты, друг, меч прославленный, твоего отца драгоценный клинок, послуживший ему в том сражении, где он пал, шлемоносец-воитель, 2050 в сече с данами, где, разбив нашу рать, — без отмщенья [120] погибшую, — беспощадные Скильдинги одержали верх? А теперь в этом зале сын убийцы сидит, той добычей кичащийся, окровавленным лезвием, тем наследьем, что по праву тебе причитается!» И такими речами распаляет он воина, подстрекает, покуда за дела отца сын не поплатится, не падет окровавленный под ударами лезвия дан-пришелец, 2060 слуга Фреавару; хадобард же спасется, ибо знает он все дороги в краю отеческом. И пойдет разлад: клятвы нарушатся, вспыхнет ярость в сердце Ингельда, пыл воинственный, а любовь к жене охладеет [121] в нем. Хадобардам я не верил бы — ни в их верность, ни в дружбу с данами, ни в согласье бессрочное! А теперь пора, [122] о даритель сокровищ, рассказать и о Гренделе; 2070 я поведаю, как сошлись мы с ним врукопашную: чуть запал за пригорки самоцвет небес, к нам ворвалось злое чудище, лютый недруг, в дружинный зал, где мы стражу держали; первым Хандскио пал от рук его, муж, Судьбою-владычицей обреченный на смерть, — и, припав к нему мечезубым ртом, Грендель мерзостный соплеменника нашего разодрал в куски и насытился человечиной; 2080 но прожорливый из чертога дружинного не спешил бежать сыроядец, вор без поживы, с пустой котомкой, — и ко мне протянул он руку грозную, лапу острокогтистую; на груди у него пребольшой висел крепко сшитый мешок, хитроумно сработанный адской тварью, кошель необъятный из драконьих кож, — и вот в ту мошну он наморился затолкать и меня, безоружного, 2090 как и прочих, — да попятился, ибо в ярости я встал на ноги! Долго сказывать, как я сквитывался с людоедом, — но этой битвой преумножил я, о народоправитель, славу нашего племени! Враг успел бежать — но не долго жить оставалось ему, ибо в Хеороте он утратил плечо с предплечьем, — обессиленный в омут кинулся адский выходец. 2100 Нас на радости Скильдинг державный наградил золотыми пластинами и несметной казной, и воссели мы поутру за веселый пир — пело воинство, ликовала рать; сам же Скильдинг седой, многоопытный нам поведывал о былых временах — и словам его арфа вторила, сладкозвучное дерево, — то он пел нам [123] песни безрадостные, то предания сказывал чудо-истинные, властитель милостивый, 2110 то с тоской вспоминал годы минувшие, силу юности, сокрушенную временем, — сердце старца печалью полнилось, горькой скорбью по невозвратимому. Так с утра пировали мы, пили брагу до вечера, а когда над хороминой тьма распростерлась, матерь Гренделя вознамерилась кровью выместить смерть единственного сына, павшего в схватке с гаутами; и средь ночи 2120 это женочудовище погубило героя неповинного — жизнь покинул старейшина ратный, старый Эскхере, — и не было поутру тело мужа пламени предано, и, оплакав сородича, даны горестные не могли на костер возложить его, ибо жертву свою в горный водоворот утащила врагиня кроваворукая. То для Хродгара, о народе пекущегося, было скорбью, 2130 горем великим; стал он жизнью твоей заклинать меня вновь подвигнуться на деяние воинское: и для славы, и ради награды в хлябях ратовать. Там, на дне морском, отыскал я злоизвестную вод владычицу, и схватились мы с ней один на один: океан окровавился, как в подводном чертоге снес я чудо-мечом голову чудищную, избежал я когтей остролезвых — 2140 знать, иная мне смерть начертана! — и воздал мне вождь, сын Хальфдана, щедрой платой, дарами несметными!

120

…без отмщенья… — В подлиннике стоит слово хотя и понятное («воздаяние», «отмщенье»), но нигде более не зарегистрированное. Поэтому обычно предполагают, что перед нами собственное имя Видергюльд (а имя такое известно) и что Видергюльд был вождем хадобардов в последней битве, быть может, даже отцом воина, подстрекающего Ингельда к мести.

121

…а любовь к жене охладеет… — Это, видимо, литота (см. прим. к ст. 1071), означающая, что он прогонит жену.

122

Беовульф очень скромно рассказывает о своей победе над Гренделем и его матерью. Германский воин хвалился не тогда, когда шел с сечи, а когда шел на нее. (Ср. прим. к ст. 678 след.).

123

…то он пел нам… сердце старца печалью полнилось… — Это место существенно дополняет наше знание о сюжетах старых песен (ср. ст. 90 след, и прим. к ним). Сохранилось несколько древнеанглийских элегий (см. еще ниже ст. 2247 след.). Не исключено, что песню о былой удали поет сам Хродгар.

Песнь 31–43

31

Не нарушил он благочиния древнего, и ни в чем мне отказа не было, — был я взыскан наследником Хальфдана, награжден за труд по желанию моему. И теперь те сокровища я тебе от души подношу, господин мой, ибо счастье ищу лишь в твоей благосклонности: ты родня мне, — 2150 один из немногих! — добрый мой Хигелак!» В дом внести повелел он вепреглавый стяг, шлем высокий, кольчугу железную и отменный меч; молвил Беовульф: «Мне от мудрого старца, от державного Хродгара, был наказ такой: чтобы в первую голову я тебе поднес это оружие да сказал бы, что конунг Херогар, [124] властный Скильдинг, владел до срока этим ратным нарядом, но оставил его 2160 не наследнику, не любимому сыну всехраброму Хероварду [125] , — ты хозяин сокровища!» А еще — так мне сказывали — провели напоказ через двор четырех жеребцов гнедопегих — все один к одному; отдал он повелителю и коней, и оружие (так и должно дружиннику; [126] не плести на соседей сетей хитрости, ни коварных ков, козней душегубительных, на соратников и сородичей!), — предан Хигелаку был племянник его, и пеклись они 2170 друг о друге во всяком деле! И еще я слыхал: преподнес он Хюгд шейный обруч, подарок Вальхтеов, [127] а в придачу — трех тонконогих коней в ратной упряжи; золотое кольцо украшало с тех пор шею владычицы. Таковым оказался сын Эггтеова, [128] в битвах доблестный, в делах добродетельный: он в медовых застольях не губил друзей, не имел на уме злых намерений, — 2180 воин, взысканный промыслом Божьим и под небом сильнейший из сынов земли, незлобив был и кроток сердцем. Прежде гауты презирали его и бесчестили, и на пиршествах обходил его вождь дружинный своей благосклонностью, ибо слабым казался он и беспомощным, бесполезным в бою; но теперь он за прежнее получил с лихвой воздаяние! Конунг Хигелак повелел внести 2190 в зал дружинный наследие Хределя [129] златоблещущее — тот, единственный из гаутских мечей, наилучшее лезвие, — в отдал клинок во владение Беовульфу; и отрезал ему семь тысяч земли [130] вместе с домом, с чертогом престольным, сообща они правили, сонаследники, и дружиной и землями, но державой владел только конунг, законный владыка. И случилось так по прошествии лет, 2200 что и Хигелак сгинул, и Хардред [131] от меча погиб, — под стеной щитов пал наследник дружиноводителя, когда рать свою вел в сражение против воинства жестоких Скильвингов, [132] сгинул в битве племянник Херерика. [133] И воспринял тогда власть державную конунг Беовульф: пять десятков зим [134] мудро правил он мирным краем и состарился. В те поры дракон, [135] 2210 змей, исчадье тьмы, там явился, хранитель клада, скрытого в неприступных горах среди каменных круч, где дорога человеку заказана; лишь однажды к тем богатствам языческим некий смертный посмел проникнуть, и покуда уставший страж беспечно спал, вор успел золоченую чашу выкрасть, умыкнуть из сокровищницы драгоценный сосуд — вот начало злосчастья вот причина людских печалей! 2220

124

Херовард— см. прим, к ст. 470.

125

…так и должно дружиннику… соратников и сородичей. — Это одно из многочисленных дидактических отступлений такого рода в поэме, но вполне вероятно, что оно имеет определенного адресата. Может подразумеваться Херогар, вполне отвечающий идеалу князя (ср. также ст. 19 след.), но не исключено, что это последний намек на будущую смуту в доме Скильдингов (см. прим. к ст. 1018, 1181, 1228).

126

…так и должно дружиннику… соратников и сородичей. — Это одно из многочисленных дидактических отступлений такого рода в поэме, но вполне вероятно, что оно имеет определенного адресата. Может подразумеваться Херогар, вполне отвечающий идеалу князя (ср. также ст. 19 след.), но не исключено, что это последний намек на будущую смуту в доме Скильдингов (см. прим. к ст. 1018, 1181, 1228).

127

…шейный обруч, подарок Вальхтеов— см. ст. 1204 след.

128

Таковым оказался сын Эггтеова… — Это описание молодого Беовульфа неожиданно. До сих пор было известно лишь о его подвигах. «Мне ратное дело с детства знакомо», — говорит он Хродгару (ст. 409–410). Он прославился битвами с морскими чудовищами (ст. 423 след.) и искусством плавать (ст. 530 след. — состязание с Брекой). Хродгар тоже знал Беовульфа еще совсем юным (ст. 373), но не вспомнил о том, что мальчик был вялым и слабым (в таком случае он едва ли бы вверил гостю Хеорот и скорее поддержал бы Унферта — правда, он и не прервал его!). В принципе легко себе представить робкого мальчика, превратившегося в могучего воина, но сам поэт и его слушатели не замечали несообразности рассказа. Устная традиция знает два мотива: герой, очень рано, иногда даже в колыбели, совершающий сверхъестественные подвиги, и герой, ничем не примечательный в детстве, но вырастающий доблестным мужем (ср. вст. ст.). В «Беовульфе» представлены оба мотива, и сказитель не позаботился, чтобы между ними было соответствие. Но, при всех обстоятельствах, важен взгляд поэта на нравы века и его неодобрительная оценка грубости современников. Уже став героем и привыкнув к пирам, Беовульф сохранил презрение к пьяному бахвальству окружающих (ср. его первое обращение к Унферту, ст. 530 след, и 1466 след.) и то глубокое миролюбие, которое может себе позволить только очень сильный человек.

129

Наследие Хределя— меч, описанный в следующих строках (Хредель — отец Хигелака и дед Беовульфа; ср. ст. 376 и прим.).

130

Семь тысяч земли. — Мерой земельной площади, подразумеваемой здесь, был хид (hid), равный примерно 120 акрам. Надел Беовульфа составил целое королевство (семь тысяч хидов было в Северной Мерсии).

131

Хигелак сгинул, и Хардред // от меча погиб. — Хигелак пал в своем несчастном франкском походе (ст. 1204 след.), а его сын Хардред — в войне со шведами (ст. 2383) — см. прим. к ст. 2379 след.

132

Скильеинги— шведская династия, шведы.

133

Херерик— дядя Хардреда, брат Хюгд.

134

Пять десятков зим— такое же условное число, как и в предыдущих случаях (ср. прим. к ст. 1769).

135

2210–2231. Текст этих строк, особенно последних пяти, дошел в очень плохом состоянии.

32

Не от добра он избрал опасную тропу, дорогу к норе драконьей, но, нерадивый слуга старейшины, [136] он, провинившись, бежал от кары, ища пристанища в дальней пещере. Беглец злосчастливый незваным гостем вошел под своды — и страх и ужас его обуяли, но, вспять пустившись, он, многогрешный, успел, однако, из той сокровищницы похитить чашу… 2230 одну из множества захороненных [137] в земле издревле. В дни стародавние последний отпрыск великого рода, гордый воитель, чье племя сгинуло, сокрыл заботливо в кладохранилище сокровища родичей: их всех до срока смерть поразила, и страж, единственный их переживший, дружину оплакивал, в душе предчувствуя ту же участь — не долго он сможет богатствам радоваться. 2240 Курган возвысился, свеженасыпанный близ моря на мысе, в укромном месте между утесами; и там сложил он пластины золота, казну дружинную и достоянье кольцедарителя, творя над кладом заклятья великие: «Земля! отныне храни драгоценности, [138] в тебе добытые, коль скоро люди хранить их не могут! Смерть кроволитная, война истратила моих родовичей; 2250 не видеть им больше чертога пиршественного, не встанут воины с мечами на страже, некому ныне лощить до блеска чеканные кубки, — ушли герои! — и позолота на гордых шлемах скоро поблекнет — уснули ратники, что прежде чистили железо сражений, — и вместе с ними доспехи крепкие, предохранявшие в игре копейной от жал каленых, в земле истлеют — 2260 кольчуга с витязем не разлучится! Не слышно арфы, не вьется сокол [139] в высоком зале, и на дворе не топочут кони, — все похитила, всех истратила смертная пагуба!» Так в одиночестве и днем и ночью, живой, он оплакивал племя сгинувшее, покуда в сердце его не хлынула смерть потоком. Клад незарытый стал достоянием старого змея, 2270 гада голого, гладкочешуйного, что над горами парил во мраке палящим облаком, ужас вселяя в людские души, — ему предначертано стеречь языческих могильников золото, хотя и нет ему в том прибытка; и триста зим он, змей, бич земнородных, берег сокровища, в кургане сокрытые, покуда грабитель не разъярил его, вор дерзкий, слуга, похитивший 2280 из клада кубок. дабы снискать себе вины прощенье, — так был злосчастным курган ограблен; слугу хозяин за то помиловал, ибо впервые он видел подобную вещь издревнюю. Дракон проснулся и распалился, чуждый учуяв на камне запах: не остерегся грабитель ловкий — слишком близко подкрался к чудовищу. (Так часто случается: кому не начертана 2290 гибель, тот может избегнуть горя, спасенный Господом!) Златохранитель в подземном зале искал пришельца, в пещеру проникшего, покуда спал он; потом и пустыню вблизи кургана змей всю исползал, но ни единой души не встретив, он, ждущий битвы, сражения жаждущий, вернулся в пещеру считать сокровища — и там обнаружил, что смертный чашу посмел похитить, 2300 из зала золото! Злоба копилась в холмохранителе, и ждал он до ночи, горящий мщением ревнитель клада, огнем готовый карать укравших чеканный кубок. Едва дождавшись вечерних сумерек, червь огнекрылый палящим облаком взлетел с кургана — тогда-то над краем беда и грянула, напасть великая, а вскоре и конунг [140] с жизнью расстался, нашел кончину. 2310

136

Нерадивый слуга старейшины. — Не вполне ясно социальное положение вора, навлекшего на гаутов гнев дракона. Скорее всего, это был раб (т. е. пленный, взятый на войне), бежавший от правосудия. Он украл чашу из клада и ее ценой купил себе прощенье (ст. 2281–2282). Впоследствии, когда уже ничего нельзя было исправить, чашу отдали Беовульфу (ст. 2404 след.).

137

Об истории клада будет рассказано еще в строках 3046 след. и 3069 след., и вкратце она сводится к следующему. В давние времена клад зарыли и наложили на него заклятье. Потом его обнаружили и использовали другие. Их племя погибло, и последний оставшийся в живых вновь закопал клад в землю. Там его и нашел дракон, пролежавший на золоте триста лет вплоть до кражи чаши (а может быть, тот последний человек сам превратился в дракона, ибо дракону положено охранять клад, а охраняющий клад становится драконом; так случилось с Фафниром из «Старшей Эдды»). Спасая свой народ от разъяренного дракона, Беовульф гибнет, но убивает и чудовище, так что оба испытывают на себе силу древнего заклятья. Безутешные гауты закапывают клад в курган вместе с останками своего вождя.

138

Речь последнего из оставшихся в живых — блестящий пример древнеанглийской элегии (ср. прим. к ст. 2108 след.). Скоро в положении гибнущего племени будут гауты, и элегия текстом и настроением готовит слушателя к развязке.

139

…не вьется сокол… — Соколов приручали в Швеции уже в VII в., в Англии искусство соколиной охоты распространилось в конце VIII в.

140

…а вскоре и конунг // с жизнью расстался, нашел кончину. — И это важнейшее событие поэмы, как и исходы остальных сражений Беовульфа, предсказывается заранее (ср. прим. к ст. 700 след.).

33

Огонь извергая, жизнекрушитель зажег жилища; пламя взметнулось, пугая жителей, и ни единого не пощадила тварь огнекрылая, и негде было в стране обширной от злобы змея, от пагубы адской гаутам скрыться, когда безжалостный палил их жаром; лишь на рассвете спешил он в пещеру к своим сокровищам, а ночью снова огнедыханием 2320 людей обугливал. (И все же напрасно крепость курганную он мнил неприступной!) Внедолге и Беовульф сам изведал [141] гибельность бедствия; дом с престолом вождя гаутского в потоках пламени сгорел и расплавился; оплакал старец сердопечальный свое злосчастье; и думал всемудрый, [142] что Бог гневится, Создатель карает за то, что древние не блюл он заповеди, и сердце воина [143] 2330 впервые исполнилось недобрым предчувствием. Дом дружинный, испепеленный палящим змеем, дворец в пучинах пожара канул, но конунг ведеров ратолюбивый замыслил мщенье, и повелел он, военачальник, невиданный выковать железоцельный щит обширный, ибо не выдержит щит деревянный, тесина ясеневая, жара пламени, дыханья драконьего, 2340 а вождь был должен дни этой жизни в битве окончить, убив чудовище, издревле хранившее клад курганный! Почел бесчестьем кольцедаритель вести дружину, рать многолюдную на огнекрылого: единоборства он не страшился, не веря ни в силу, ни в отвагу змея. Немало опасностей герою выпало в дальних походах, в грозных игрищах, с тех пор как Хродгара 2350 воитель странствующий избавил от Гренделя, очистил Хеорот и женочудище в битве осилил. Не легче было ему и в схватке, где сгибнул Хигелак, [144] войсководитель, гаутский конунг: в пылу сражения на поле фризском потомок Хределя пал наземь, мечами иссеченный, но спасся Беовульф! — пловец искусный, он вплавь через хляби один возвратился и тридцать тяжких 2360 вынес доспехов на берег моря; и не хвалились победой хетвары, [145] противуставшие ему в сражении щитоносители, — из них немногие с поля вернулись, домой из сечи. С недоброй вестью он, одинокий, приплыл, сын Эггтеова, к земле отеческой, и Хюгд поклонилась ему дружиной, казной и престолом, ибо не верила, что сын ее в силах по смерти Хигелака 2370 спасти державу от ратей враждебных; но тщетно в страхе они, бессчастные, молили воителя принять наследье и править народом помимо Хардреда, стать хозяином в землях гаутских, — однако, мудрый, он не покинул советом юного владыку, покуда мужал вождь ведеров. Когда же явились морескитальцы, [146] наследники Охтхере, восставшие против морского конунга 2380 в державе Скильвингов, сыны-изгнанники пришли из Швеции к гаутам, за море, ища прибежища, — тогда-то Хардред гостеприимный убит был Онелой наследник Хигелака, приют им давший, а сын Онгентеова, убийца Хардреда, бежав от гаутов, в свой дом возвратился; остался Беовульф единовластным вождем над ведерами, то добрый был конунг!

141

Дом Беовульфа сгорает так же, как задолго до того спасенный им Хеорот. Параллелизм деталей и перекличка эпизодов не позволяет поэме распасться на множество отдельных кусков. И в главном сюжете, и в многочисленных отступлениях есть цементирующее начало. Оно может ускользнуть от современного читателя, но незаметно для него и даже помимо его воли создает необычайно сильный художественный эффект.

142

…и думал всемудрый, что Бог гневится… — Беовульф еще не знает, чем вызван гнев дракона, и принимает случившееся за божью кару. Но, с теологической точки зрения, причина все равно в воле Всевышнего. Однако остается неясным, в чем грешен Беовульф и какую заповедь он нарушил.

143

…сердце воина // впервые исполнилось недобрым предчувствием. — Начиная с предсказания в ст. 2308–2310, поэт использует различные средства подготовить трагиче-ский финал.

144

Поэт вновь возвращается к последнему походу Хигелака и, как всегда, рассказывает что-то новое.

145

Хетвары— древнеанглийский вариант племенного названия хаттуариев (см. ст. 1204 след.).

146

Здесь и дальше рассказывается история шведско-гаутских войн. По обыкновению, эта история дана не компактно, а в отрывках, разделенных основным повествованием. То, что так неудобно для современного читателя, было, видимо, естественно для людей, привыкших воспринимать на слух большие эпические поэмы. Чаще всего в песнях сказителя им были знакомы не только сказочные, но и исторические сюжеты (между ко-торыми не делалось различий, ибо приход чудовища из соседнего болота или прилет дра-кона с берегового кургана казался такой же реальностью, как нападение соседей — ср. вст. ст.). И экспедиция Хигелака, и повесть о древнем кладе, и жизнеописание Беовульфа, и пожар Хеорота рассказаны клочками. Этим усиливался интерес к каждой линии: ничего нельзя было забыть, ибо в любой момент давно оборванный ход мог возобновиться и по-вести слушателей дальше. Ниже для полноты картины дается суммарное изложение швед-ско-гаутских войн и генеалогия, как они представлены в «Беовульфе». Первые схватки относятся ко времени, когда королем гаутов стал Хадкюн, сын Хределя и старший брат Хигелака (см. ст. 374, 2473 след., 2922 след., 2964 след.; ср. также прим. к ст. 2427 след.). Шведы под предводительством Охтхере и Онелы постоянно нападают на своих южных соседей (особенно часты стычки на холме Хреоснаберг), забирают добычу и возвращают-ся домой. Впоследствии Хадкюну и Хигелаку удается нанести ответный удар. (Но неясно, кто возобновил военные действия: в ст. 2471–2472 названы шведы, но ср. ст. 2926–2927.) Вначале их кампания идет успешно, и гауты даже берут в плен жену старого швед-ского конунга Онгентеова, но Онгентеов не только возвращает пленников, но и убивает Хадкюна, а его дружину загоняет ночью в Воронью рощу, грозя поутру повесить и зару-бить всех оставшихся в живых. Однако на рассвете приходит подкрепление — отряд Хи-гелака, и это решает дело. Шведы бегут, а Онгентеова убивают братья Эовор и Вульф (эти имена, видимо, нарочито условны: Вепрь и Волк). По возвращении Хигелак («победитель Онгентеова») щедро наградил братьев, а Эовору отдал в жены свою единственную дочь. Но вскоре Хигелак сам погиб у франков, и ему наследовал Хардред, сын Хигелака от Хюгд. Королем же шведов после смерти Онгентеова, видимо, стал Охтхере. Однако потом (может

быть, после смерти старшего брата) трон захватил Онела, а сыновья Охтхере — Эанмунд и Эадгильс — бежали к гаутам (своим наследственным врагам!). Хардред дал приют обоим принцам, но Онела напал на гаутов и, хотя не захватил их земель, убил Хар-дреда и Эанмунда. Несколько позже Эадгильс, поддержанный гаутской ратью, отомстил своему дяде. Его победный поход стоил Онеле жизни и вернул Эад-гильсу трон. Как гово-рилось (прим. к ст. 349), Онела, возможно, представлял продатскую партию при шведском дворе, а принцы — прошведскую, и это обстоятельство, кроме обычной борьбы за власть, усугубляло раздор внутри династии. Во всей этой истории, как она реконструирована вы-ше, самое загадочное то, что Беовульф и Хардред поддерживают наследников Охтхере против Онелы, т. е. сторонников шведской, а не датской ориентации. После бегства Эг-гтеова к Хродгару и тем более после победы Беовульфа над родом Гренделя невозможно себе представить недружеские отношения между гаутами и данами. Хотя Хродгар, рас-ставаясь с Беовульфом, вспоминал какие-то давние распри, которым не суждено вернуть-ся (ст. 1858 след.), в принципе данов и гаутов всегда объединяла общая ненависть к шве-дам. См. далее прим. к ст. 2601 след.

34

За смерть предместника отмстил он, как должно, 2390 в недолгом времени — на помощь Эадгильсу, вождю одинокому, сыну Охтхере, в знак дружбы он выслал дружину за море, рать и оружие; и враг, застигнутый зимним походом, [147] сгинул Онела. Невзгоды многие преодолевший, несокрушимый вершитель подвигов, так дожил сын Эггтеова до дня урочного, и в час предначертанный с драконом сведался. Владыка гаутов, а с ним одиннадцать 2400 его соратников искали змея. Первопричину людских несчастий и смертоубийства вождь знал, поскольку слуга, положивший к ногам хозяина ту чашу краденую, был тринадцатым в его отряде, — виновник распри и злополучия не доброй волей, но покорный приказу, корчась от страха, он вел дружину к тому подземелью, к холму, что высился близко от бурных 2410 вод океана, где кольца золота тонко витые хранил надменный ревнитель, сторож древнего клада, в подземном логове, — взять те сокровища сумел бы смертный лишь ценой непомерной! Златодаритель, на холм взошедши, воссел, дабы слово промолвить гаутам, проститься с ними: он сердцем предчуял соседство смерти, Судьбы грядущей, уже готовой старца приветить 2420 и вместе с жизнью изъять из тела душу-сокровище. — недолго будет дух войнолюбый томиться в плоти; и молвил Беовульф, потомок Эггтеова: «Перевидал я немало с молодости сеч и усобиц — и все помню! Семь зим мне было, когда державный [148] меня от родителей взял владыка: казна и пища мне шли от Хределя, и воспитал меня конунг, мой родич; 2430 в его чертоге, дитя чужое, в глазах правителя я был не хуже, чем дети родные, чем Хадкюн и Херебальд и добрый мой Хигелак. И так случилось, что младшего брата свалил брат Хадкюн на ложе смерти стрелой, сорвавшейся с упругого лука в игре, на охоте без злого умысла, — братогубительству была причиной стрела неверная, поэтому Хредель не мог по праву 2440 воздать за сына другому сыну — без отомщения остался Херебальд! Так некий старец, увидевший кровного чада тело [149] на дереве смерти в удавке пляшущее, горько сетует, слагает строфы об отпрыске юном, в петле висящем на радость воронам, а сам он, старый, не властен исправить участь детища; зовет он поутру дитя ушедшее, не чая дождаться 2450 другого наследника богатствам и дому, коль скоро единственному сыну выпал злосчастный случай, смертный жребий; войдет ли рыдающий в покои отрока — там запустенье, гуляет ветер в безрадостном зале, — уснул наездник, ратник в могиле! — умолкли арфы, и прежних пиршеств не будет больше!

147

…зимним походом… — Есть основания думать, что именно зимнее сражение имеется в виду под словами подлинника «холодными горестными походами» и что слово «холодные» употреблено в своем прямом значении. Знаменитая битва между Эадгильсом и Онелой (в скандинавской традиции: Адилом и Али) происходила на льду озера Венерн. Хотя в «Младшей Эдде» и сагах Онела не шведский, а норвежский король и вовсе не брат Охтхере (Оттара), персонажи наверняка те же. Характерно, что и в скандинавских источ-никах Адил получает помощь со стороны (но там от Хрольфа).

148

Семь зим мне было, когда державный… — В этом отступлении рассказывается и о самом Беовульфе, и о том, как Хадкюн случайно убил на охоте своего старшего брата Херебальда. Гибель первенца свела в могилу Хределя. Не меньше, чем потеря наследника, угнетала его невозможность отомстить (непреднамеренное убийство было наказуемо, но, конечно, не внутри собственного рода). Здесь, как и везде в древнегерманской поэзии, кровная месть — источник основных трагических коллизий (ср. вст. ст., стр. И). Здесь же мы впервые узнаем, что Эггтеов отдал семилетнего сына на воспитание тестю («аталыче-ство» широко практиковалось у скандинавов, но, судя по сагам, более почтенный человек отдавал своего ребенка человеку, который был менее богат и пользовался меньшим ува-жением; в «Беовульфе» же ситуация иная). Таким образом, дружба Хигелака и Беовульфа восходит к давним годам. Беовульф, перечисляя своих дядей (ст. 2434), говорит «мой Хи-гелак», и в устах германца, еще совершенно не знавшего сентиментальных оборотов более поздних времен, это слово звучит как ласкательный эпитет. «Моим» называет и Вальхтеов Хродульфа (ст. 1181).

149

Так некий старец, увидевший кровного // чада тело… — По мере того как Беовульф приближается к смерти, тон поэмы становится все более и более мрачным. Рассказ замедляется и движется не столько вперед, сколько назад, к прошлому. В конце поэмы от-ступления связаны только с гибелью людей и целых родов. Теперь фон для основного рассказа — это уже не подвиги Сигмунда или состязанье отважных пловцов, а прощание с кладом, печальная судьба Хределя и Херебальда, история отца, сидящего перед трупом повешенного сына. Беовульф готов совершить последний подвиг, но ему уже не дано пе-режить врага. Так же бессилен в последнем эпизоде Хредель, и его бессилье самое страш-ное, которое мог себе представить поэт: некогда могучий конунг, основатель славной ди-настии, лишен права отомстить за сына. Элегия о старце, напоминающая многие страницы современной поэзии, принадлежит к лучшим страницам поэмы.

35

Выйдет ли скорбный, один, стеная, — дом и усадьба ему покажутся 2460 чрезмерно обширными! Вот так же и в сердце владыки ведеров таилось горе: убит был Херебальд, но вождь был невластен за смерть возмездием воздать убийце, ведь и постылого отец не в силах сына подвергнуть позорной казни! Тогда он в душе своей людские радости отринул ради света Господня: селенья и земли он, уходящий, как должен владелец, оставил детям. 2470 И были битвы, ходили шведы войной на гаутов, морскими походами, с тех пор, как умер державный Хредель, и до поры, пока сыны Онгентеова войнолюбивые не пожелали мира на море, но в дерзких набегах с нами сходились близ Хреоснаберга. И многим известно, как наше воинство с ними сквиталось за кроволития, хотя победа была добыта 2480 ценой крови вождя гаутского, — настигла Хадкюна в той схватке гибель. Но, как я слышал, убийца конунга убит был наутро, воздал за родича родич Эовор, встретив Онгентеова, — шлем от удара широко треснул, пал наземь Скильвинг, и меч не дрогнул в руке гаутского кровоотмстителя. За все, что Хигелак мне дал державный, 2490 за все достояние, дом и земли, ему платил я клинком, сверкавшим в работе ратной: ни витязей шведских, ни датских всадников, ни войска гепидского [150] к себе на выручку не призывал он, казны не тратил на слабых ратников, [151] коль скоро я первым вступал в сражения, стяжая победы! — и так да будет, покуда жив я, покуда мне верен клинок испытанный, не раз служивший моей отваге с тех пор, как Дагхревна [152] 2500 убил я, и хугский вождь не вернулся к владельцу фризов вместе с добычей, с тем драгоценным кольцом ошейным, но пал на поле знаменоситель, дружинник храбрый, сраженный не жалом, — он так был стиснут в моих объятьях, что хрустнули кости. И ныне да служат мне меч и руки в борьбе за сокровища!» Слова последние, клятву пред битвой измолвил Беовульф: «Немало я с молодости 2510 сеч перевидел, и ныне снова, защитник народа, ищу я встретиться с жизнекрушителем, свершу возмездье, коль скоро выползет червь из пещеры!» Так он прощался с ратью доспешной, державный воин с верной дружиной: «Я без оружия, без меча остролезвого пошел бы на недруга, когда бы ведал иное средство, убив заклятого, обет исполнить, как то было с Гренделем; 2520 пламя опасно, и, чтобы укрыться от ядовитого огнедыхания, нужны мне доспехи и щит железный. Не уступлю я пламевержителю в битве ни шагу! — и да свершится суд справедливый Судьбы-владычицы! — не похвальба спасет, но храбросердие в борьбе с крылатым! А вы дожидайтесь вблизи кургана, мужи доспешные того, победного, из двух соперников, кто упасется 2530 от раны смертельной; не вам сражаться, но я — единственный, кому по силам тягаться с гадом, с поганым в битве мериться мощью! Возьму добычу, богатства курганные, либо гибель в удел достанется вашему конунгу!» Встал щитоносец в кольчуге, в шлеме, воин гордый, сил преисполненный и добромужества, путь свой направил к серым утесам, — трус отступил бы! — 2540 но вождь, победивший во многих схватках, где рати враждебные сшибались с грохотом, шел, и вскоре увидел в скалах жерло, откуда потоком жарким огонь изливался, путь преграждая в недра кургана: никто не смог бы пройти невредимым в глубь подземелья, проникнуть в пещеру сквозь раскаленное дыханье змея. Тогда разъярился вождь ведеров: вопль неистовый 2550 из горла вырвался, гневное слово громом грянуло среди утесов; и распалился ревнитель клада, заслышав клич, — не мольбу о мире, но вызов на битву. Сперва из пещеры дыханье смрадное червя курганного взметнулось дымом — скалы дрогнули. Гаут державный, щитом прикрывшись, пред каменным устьем стоял, покуда гад, извиваясь, полз в потемках 2560 к месту схватки; и меч двуострый, наследье древних, сиял, подъятый, в руках у конунга; и оба сердца равно кипели и страхом и ненавистью. Держа наготове свой щит спасительный, стоял незыблемо войсководитель в наряде ратном, а змей тем временем, свиваясь в кольца, лез из пещеры судьбе навстречу. Казалось ратнику, что щит, защитник души и тела, 2570 не так надежен, как то хотелось бы герою, коль скоро [153] впервые в жизни Судьба не хранит его в единоборстве, в победной битве. Тогда на недруга воитель гаутский мечом обрушился, искуснокованым наследьем конунгов, но вкось по кости скользнуло железо, клинок по черепу, не так, как нацелился высокородный; удар неловкий лишь раззадорил холмозащитника: 2580 он пыхнул пламенем — далеко хлынул пар ядовитый. Правитель ведеров не мог похвастаться удачей в стычке: не лучшим образом [154] ему служило лезвие славное. Нелегкую долю избрал достойнейший сын Эггтеова, решившийся биться с драконом насмерть, — и суждено ему в край далекий уйти, покинув юдоль земную, как и всякому смертному! И снова, не медля, 2590 сошлись противники; но страж подземелья, приободрившись, приподнял голову, и стал, полыхая дыханьем смрадным, огневержитель теснить героя; и не нашлось под рукой у конунга, [155] как должно в сражении, благородного воинства — но в дальнюю рощу спаслась дружина, рать укрылась. Из них лишь единый смутился в сердце — ибо изменником стать не может муж доброчестный! 2600

150

…ни войска гепидского. — Гепиды (по-древнеанглийски они называются гифты) были племенем, родственным готам, и их старая родина (как, наверно, и у самих готов) — Скандинавия. Впоследствии они переселились в низовья Дуная и были уничтожены лан-гобардами.

151

…на слабых ратников— то есть на воинов худших, чем сам Бео-вульф.

152

Беовульф вновь возвращается в мыслях к франкскому походу Хигелака. Возможно, франк Дагхревн (о его имени ср. прим. к ст. 1801) и убил Хигелака. Беовульф же расправился с ним, как с Гренделем: без меча. «Хугский» значит «франкский». Дагхревн — единственный человек, которого убивает Беовульф.

153

…коль скоро впервые в жизни // Судьба не хранит его в единоборстве, // в победной битве. — В подлиннике запутанная и малопонятная фраза.

154

…не лучшим образом ему служило // лезвие славное. — В этой литоте слышится осуждение всякого (будь то даже неодушевленный меч), кто идет в битву и не выполняет своего долга.

155

… и не нашлось под рукой у конунга… благородного воинства. — Нельзя было представить себе позора более страшного, чем, поддавшись страху смерти, бросить своего конунга в беде. Воинов не оправдывает даже то, что Беовульф сам велел им дожидаться исхода сраженья в укрытии (ст. 2528 след.).

36

То Виглаф был, [156] сородич Эльвхера, сын Веохстана, щитоноситель, любимец Скильвингов. Увидев на конунге одежды битвы, объятые пламенем, он вспомнил, какими его приветил дарами владыка, вернувший Вагмундингам наследные земли и власть над племенем его родителю. И поднял Виглаф щит желто-липовый и меч, наследье потомка Охтхере, скитальца Эанмунда, 2610 который был в битве убит, бездомный, в сраженье с Веохстаном, взявшим в добычу это оружие: нагрудник кольчатый, шлем железный и меч отменный, подарок Онелы, издревнее лезвие, — одежды битвы, орудие сечи, наряд воителя (однако Онела [157] за смерть племянника не мстил убийце); тот меч хранился и щит и кольчуга у Веохстана, покуда не вырос 2620 ему преемник, дабы продолжить славу отцовскую среди гаутов, — оставил старец, покинув землю, наследство сыну. И вот впервые воина юного призвал державный делить с дружиной удары битвы: был духом он крепок, а меч наследный остро наточен, — и скоро на деле дракон изведал его могучесть! Промолвил Виглаф печальносердый, 2630 уча соратников дружинному долгу: «То время я помню, [158] когда в застолье над чашей меда клялись мы честью служить исправно кольцедробителю, нас одарившему одеждой битвы, мечами, кольчугами, коли случится нужда в подмоге! Из многих воителей себе в попутчики избрал он лучших, сильнейших героев — копьеметателей, храбрейших кольчужников, сочтя нас достойными 2640 дела смелого, хоть и замыслил вождь дружинный сам, в одиночку, народоправитель, свершить возмездие, ибо не раз он снискивал подвигами славу всеземную! Но так случилось, что ныне нуждается вождь в отваге своих сподвижников, в силе воинства! — так не пора ли и нам изведать огненной пагубы! Бог свидетель, уж лучше мне в пламени навеки сгинуть, 2650 владыку спасая, чем ждать в укрытье! Бесчестно было бы нам, щитоносцам, вспять обратиться, не испытавши врага железом, не встав на сторону правителя ведеров! Не должным образом вождю мы платим за прежние милости, коль скоро конунг, покинутый гаутами, гибнет в битве! Да будет щит мой и меч в сражении ему подспорьем!» Туда поспешил он сквозь чад ядовитый 2660 к вождю на помощь и так воскликнул: «Бейся, о Беовульф, [159] рубись без страха, как ты поклялся в дни твоей молодости! Да не померкнет до смерти слава и честь державная! Ты, вождь всезнатный, несокрушимый, за жизнь сражайся что силы достанет! Я встану рядом!» Тогда, услышав тот клич героя, огневержитель, кипящий яростью, дохнул — и пламя окутало воинов, 2670 мужей доспешных: ни сбруя кольчатая, ни щит копьеносца не защитили, и сгинул бы юный, сгорел бы витязь, — но родича родич [160] державный, ратника, чей щит обуглился, укрыл железной доской от пламени, и, вспомнив о славе, нацелил конунг дракону в голову удар сокрушительный. Ярость умножила силы мужа! — но преломился [161] каленый Нэглинг, меч Беовульфа, 2680 старинное лезвие: была воителю дана такая мощь, что в сечах ему и лучший меч был несподручен, и, как я слышал, в руках ратоборца любое лезвие, железо остреное, от мощных ударов крошилось в сражении! Тут, с третьего раза, метнувшись на недруга, червь огнедышащий, бич смертных, поверг на землю вождя державного — клыки драконьи вонзились острые, 2690 ядоточащие воителю в горло, и кровь потоком на грудь излилась!

156

В рассказе о Виглафе впервые названы Вагмундинги. Было высказано предположение, что Вагмундинги, как и Вульфгар (см. ст. 349 и прим.), принадлежали семье венделов, которые поддерживали Онелу против Онгентеова и его сыновей. Этим объясняли высокое положение Вульфгара, вождя венделов, при датском дворе. Здесь же видели причину того поразительного факта, что хотя Веохстан сражался вместе с Онелой против Эадгильса и Эанмунда и даже убил Эанмунда, его сын Виглаф — любимый и самый верный воин Беовульфа. Видимо, сердце Беовульфа было больше на стороне Онелы, чем на стороне принцев, которые нашли поддержку Хардрода и которым впоследствии он сам оказал военную помощь. Тем не менее трудности исторического толкования приведенных фактов очевидны. Гораздо понятней то, что, после воцарения Эадгильса на троне своего отца, Веохстан должен был бежать из родного края. Его, как в свое время Эадгильса с братом, тоже приютил Беовульф. Виглаф даже в последней битве еще называется скильвингом, поскольку по происхождению он действительно швед. Реальные взаимоотношения гаутов и шведов несколько заслонены от нас тем, что во всех междоусобицах участвует Беовульф, фигура легендарная, а не историческая. В поэме сказано, что после гибели Хардреда гаутами пятьдесят лет правил Беовульф, но это в высшей степени сомнительно. Скорее можно было бы предположить, что Онела, завершив свой победоносный поход на Хардреда и убив Эанмунда, не повернул назад (в поэме он не решается напасть на Беовульфа), а без большого труда захватил гаутский престол и посадил на него наместником Веохстана (откуда и все его земли). И лишь потом Эадгильс, спасшийся у каких-то сосе-дей (например, у данов), сумел (с помощью Xрольфа) вернуть себе престол. Бегство под защиту враждебного племени, хотя и чреватое смертельной опасностью, было довольно частым явлением. Возвращаясь к Вагмундингам, мы замечаем, что одни из них входили в гаутское племя (как Беовульф и его отец Эггтеов), другие — в шведское (Веохстан и Виг-лаф). Связи между ними не ясны. Географически же гауты, а следовательно, и гаутские Вагмундинги, скорее жили на Вестеръётланде (к югу от Великих шведских озер) и были близкими соседями скильвингов и шведских вагмундингов.

157

…однако Онела // за смерть племянника не мстил убийце. — По законам кровной мести Онела должен был бы мстить Веохстану за убийство племянника, но тот был бесправным изгнанником и утратил все связи со своей семьей. Фактически же Онела мог только радоваться смерти Эанмунда, и в этой подробности намек на близкий уже распад родовых уз.

158

Очевидно, вначале Виглаф тоже бежал в лес (иначе к кому же обращена его речь?), но потом вернулся к Беовульфу.

159

Странно, что юный Виглаф воодушевляет своего конунга на битву, но если этой несообразности не заметила аудитория X в., значит, она была полностью оправдана художественно: устами Виглафа говорит поэт, и его слова — это именно те слова, кото-рые готов был произнести любой из его слушателей.

160

…но родича родич… укрыл железной // доской от пламени. — Теперь Беовульф и Виглаф идут на дракона под прикрытием одного щита.

161

…но преломился…Нэглинг… — Как и меч Хрунтинг, этот меч («острый», «режущий») оказался бесполезным. Он раскололся от страшной силы удара — распространенный прием, чтобы косвенно охарактеризовать силу воина.

37

Тогда, я слышал, к нему на выручку поспел дружинник: он, знатный родом, известный мужеством, силой и ловкостью, в руке опаленной клинок сжимая, уцепил не в голову гаду, но ниже вонзил оружие, ужалил в горло змея зломерзкого — вошло железо в плоть огненосную, сникло пламя, 2700 дыханье драконье; и тут же конунг, едва очнувшись, [162] свой нож широкий, владыка ведеров, из ножен выхватил и острым жалом вспорол утробу огневержителя, — сдохло чудище. Так рано поутру два ратника-родича убили змея, — да будут примером они для воинов! — но стал последним тот бой победный, работа ратная, в жизни конунга: набухли раны, 2710 следы драконьих клыков на шее, горя, смердели, и грудь покрылась глубокими язвами — яд змеиный въедался в тело. Вождь мудромыслый под серыми скалами сел на камень вблизи кургана, напротив жерла, устья пещеры, своды которой на вековечных столпах покоились. Лицо владыки и грудь водою дружинник добрый омыл из пригоршней 2720 от крови, пролитой героем в битве, и снял с воителя бремя шлема. Промолвил Беовульф, превозмогающий смертную муку (ему осталось, он чуял, мало земного счастья; силы иссякли; пришли к пределу дни его жизни, и смерть приблизилась): «Имей я сына, ему я мог бы оставить наследье, мое оружие, наряд мой ратный, тому, кто был бы 2730 моим преемником! Я пять десятков зим — хранил державу, и не единый из сопредельных племеводителей не смел потревожить меня дружиной, грозить мне набегом! Я мирно властил и ждал урочного срока и жребия: не жаждал распрей и лживыми клятвами не осквернялся, чему сегодня, смертельно раненный, я радуюсь в сердце, ибо Создатель не попрекнет меня 2740 убийством родичей, — так пусть же изыдет душа из тела! Спеши, о мой Виглаф, сойди под землю, в тайник курганный под серыми скалами (дракон, лишенный своих сокровищ, лежит, недвижный, сраженный в сердце); и я, увидев [163] казну издревнюю, насытив зренье игрой самоцветов и блеском золота, возлягу рядом и без печали жизнь покину и власть земную». 2750

162

Из текста видно, что дракона убил Виглаф, но Беовульфу предоставлена честь последнего удара. Виглаф тоже (ст. 2874 след.) приписывает победу Беовульфу, а себя называет лишь помощником. Это последнее сражение Беовульфа и похоже и не похоже на предыдущие. Как и прежде, он защищает народ от напасти, как и прежде, он окружен трусливыми зрителями, как и прежде, никто, кроме него, не может надеяться на успех. Но дракон не дьявол и не проклятый Богом отшельник (хотя некоторые словесные схождения в описаниях Гренделя и дракона все же есть). Для людей он что-то вроде стихийного бед-ствия. Для Беовульфа же он — судьба. Дракон защищен всеми средствами: летает и пол-зает, покрыт броней, изрыгает яд и пламя. Он так безмерно жесток, что Грендель с мате-рью — агнцы по сравнению с ним. Самое страшное — что он по-своему прав. Грендель был врагом рода человеческого, радость и музыка были невыносимы ему, у дракона же (как и у матери Гренделя) есть мотив для мести. Дракон непобедим, и Беовульф с самого начала знает это. Чудовище можно убить, но вместе с ним, с судьбой Беовульфа, умрет и сам Беовульф. Сражаясь с матерью Гренделя, Беовульф спасся чудом. Теперь чуда быть не могло, и эта битва заканчивает серию его побед, каждая из которых доставалась все бо-лее дорогой ценой.

163

Последнее желание Беовульфа — увидеть клад. О двойственном отношении к золоту в поэме см. вст. ст.

38

Немедля, — так слышал я, — по слову конунга, по воле правителя, в бою израненного, сын Веохстана сошел в пещеру, воин в кольчуге, в рубахе сетчатой; там, добродоблестный, гордясь добычей, увидел множество колец, камений, груды золота и самоцветов, сосуды дивные, древние вещи, вдоль стен стоявшие в жилище змея, чудные чаши (канули в вечность 2760 их обладатели!), и шлемы ржавые времен прошедших, кольчуги траченные, и уборы истлевшие (таким богатством, в земле сокрытым, такой добычей мог бы гордиться любой из смертных!); и там же знамя, стяг златотканый на крепком древке над россыпью золота солнцегорящий. искусно шитый сиял, озаряя чертог обширный, сокровищ вместилище, жилище змея, 2770 который сгинул, мечом пораженный. Тогда, — так я слышал, — сложил дружинник богатство курганное, казну гигантов в мешок, в кольчугу, сосуды, чаши. сколь мог осилить, и взял слепящий стяг светозарный, поскольку Беовульф ножом двуострым, драконоборец, сразил дозорного, издревле стерегшего холм сокровищный, пламевержителя, во тьме полыхавшего дыханием пагубным 2780 над тем курганом. — чудище сгинуло. Вышел воин с кладью бесценной из подземелья, страхом терзаемый, тревогой в сердце: застать успеет ли в живых владыку, правителя ведеров, без сил лежавшего вблизи пещеры. Золотоноша нашел воителя, истекшего кровью, вождя всезнатного, почти что при смерти; он долго витязя кропил водою, покуда слово 2790 из сердца воина на волю не вырвалось; и молвил Беовульф, скорбный старец, глядя на золото: «Владыке Вселенной хвала! — я вижу эти сокровища и славлю Господа, Небоправителя, в день мой последний мне ниспославшего победу в битве, а эту добычу — народу нашему! В обмен на богатства жизнь положил я — теперь державу сами храните! — мой срок истекает! 2800 Повелеваю вам, ратоборцы, мой прах и пепел укрыть в кургане, в холме высоком, близ моря насыпанном на Мысе Китовом, [164] дабы отныне то место звали курганом Беовульфа морескитальцы, в ладьях плывущие из дальних пределов по темным водам». Обруч ошейный витого золота вождь доброчестный вручил воителю — кольцом и обручем, кольчугой и шлемом 2810 он юного мужа благонапутствовал; «Ты — единственный мой наследник из рода Вагмундингов, чье семя сгинуло, Судьбою похищено: в час предначертанный ушли знатнейшие — и я за ними!» С последним словом угасло сердце мудрого старца; осталось тело, костра пожива; душа отправилась искать награды среди угодников.

164

На Мысе Китовом. — Невозможно определить, использовал ли поэт название какого-то известного места или сочинил его сам (ср. места вроде Лунная долина, Щучье озеро, о которых лишь современники могли знать, точное это наименование или поэтическая ха-рактеристика). То же относится к ряду других топонимов в «Беовульфе» (ср. прим. к ст. 2924).