Берег Беглых Собак

Сашнева Александра

Как в детстве – когда сломалась любимая кукла.

Но это потом. А сейчас я – буратино.

Но им повезло – их убили в момент страсти. Может быть, они даже не заметили своей смерти.

«Смерть как оргазм».

Неплохое название для триллера.

Я давно решила: набегаюсь – пойду в сценаристы. Буду продавать свои флэшбэки за недурной прайс.

Но вернемся в реал. Когда поток реальности плотен, как на шоссе, когда летишь со скоростью под 200, то нет времени думать ни о прошлом, ни о будущем.

И Это прекрасно. Я так люблю это состояние. Страх – это трагичный прогноз на будущее, а когда тебе некогда, то ты не боишься, потому что не успеваешь придумать себе никакого дерьма.

Если вдуматься, то мы все много на себя берем. Мы, такие, крутые, что уверены – все просчитали: это – так, это – так, а это – вот так. Поэтому будет вот это. А вот нет! Не выйдет. Просчет этот дерьмовый. Все, на что годится такой просчет – просчитаться и оказаться в куче навоза.

Запомните! Вы не знаете, что за углом. И не узнаете, пока не окажетесь там.

Вот сейчас я открываю дверь и выхожу из квартиры, держа чужой ствол в руке. Нет. Никого. И я выдыхаю свой страшок – был все-таки, был. Легкое облачко горячего воздуха. Фух! Хорошо. Ни руки, ни ноги не дрожат – привычка. Внутренний мой Буратино проводится в движение мозжечком. И отлично. У меня отличный быстрый и достаточно тупой мозжечок.

Пусто и гулко.

И на лестнице нет ни одной – так ее! – квартиры, кроме той, из которой я вышла. То есть, если кто-то идет в этот подъезд, то он идет в эту квартиру. Или, если кто-то вышел из подъезда, то он точно вышел из этой квартиры. Чудненько.

На окне, пролетом ниже, медленно шевелит хвостом черная кошка. Когда я прохожу мимо, она неожиданно запрыгивает мне на плечо. Теплая. Пушистая. Мурчит. Прыжок – и теперь я с кошкой на плече. Это она вчера перебежала нам дорогу. Ах, ты, умница.

Я открываю дверь и напарываюсь на огромного нигера. ОН от неожиданности замирает.

Я нервно смеюсь:

– О, черт! Как будто нас сейчас снимает Тарантино. Правда?

Пока негр думает, что ответить, я снимаю кошку с плеча и швыряю в лицо верзиле. Кошка в страхе вцепляется в лысую голову.

Я пробегаю мимо «Лендровера» со стеклом, испорченным паутинообразной трещиной. Стекла темны. Я не вижу, кто внутри. Да мне все равно. Мне надо просто уехать.

Вот он. Розовый «хаммер». Красавчик.

Мотор чудесно, моментально заводится – как в кино.

В кино это могло бы быть интересно – перевернутые горшки с цветами, разбегающиеся в стороны люди – французский стандарт погони. Нет. Всего этого не было. Просто я промелькнула розовой молнией по Чкаловскому.

В одном из проходных дворов на Васильевском я оставила Лерину лошадку тихо отражать серое небо и остывать под неслышным снегом.

Все. Прощай прекрасная машинка, прощай пистолетик, прощай бред. Я ухожу в реал. Теперь я просто Рита Танк – журналистка, которая должна приготовить материал для

молодежного глянца. Материал в фотографиями и остренькими подробностями о современных художниках.

Это должно быть гламурно-гадко, красиво-отвратно и шокирующее-завлекательно. Короче, читатели должны ощутить заманчивую пропасть между своим сереньким благополучием и недосягаемой красотой. Погрязание во грехе. Грех – он привлекателен. Привлекает преступание через черту. Все хотят узнать – что за кулисами. Но никто не хочет потом жить с вынесенным мозгом. Кино, книги – это способ безопасно заглянуть за кулисы. Заглянуть и остаться чистеньким праведничком.

Такие мы, люди. Людишки.

…поезд медленно приближался к перрону Московского вокзала. Низкое влажное небо без конца сыпало на питерские крыши белую труху снега. За замызганным окном вагона медленно плыли мутные очертания крыш. Медленно – как во сне. Питер всегда производил на меня впечатление сна. И в пасмурный день, когда реальность сквозит сквозь шорох шин по мокрому асфальту, сквозь шелест дождя, сквозь пасмурный сумрак. И в солнечный день, когда осеннее холодное солнце слепит глаза, как зеркальце психиатра…

Кто-то дернул меня за рукав, я оглянулась и увидела маленькую, лет пяти, девочку. Она посмотрела на меня ангельскими голубыми глазами и протянула калейдоскоп.

– Возьми, – сказала она настойчиво.

– Посмотреть? – спросила я, немного теряясь.

У детей бывает такой взгляд, будто сквозь из зрачки на тебя смотрит сам Творец, само небо, сама Твоя Совесть. А тебе ведь всегда есть, что от нее скрывать. Это был такой взгляд, и мне не хотелось затягивать общение. Я послушно взяла калейдоскоп и прильнула к глазку.

Цветные осколки в призме зеркального колодца были похожи на таинственного инопланетного ежа. Я поворачивала трубку, и еж менял окраску. Поворот. Поворот. Еле слышный стеклянный звук.

В детстве я любила такое.

Когда я вернулась в реал, девочки рядом не было.

Задев меня чемоданом, мимо протиснулся толстый мужик. Следом к выходу пробиралась толстая старуха в шляпке и каракулевой шубе и огромной тележкой на колесах.

Девочки среди них не было. Но, возможно, она вернулась в вагон. Поезд остановился, все начали выходить. И я – тоже.

Влажный ветер дохнул в лицо.

Мишка и Анечка с весельем – такое, знаете? – веселье «на следующее утро» – кинулись меня обнимать.

– Привет, Ритка! – Анечка прильнула к моей щеке.

– Исхудала! Привет! Одни глаза! – Мишка обнял и по-медвежьи хрустнул мной.

– Идем? – Анечка повернулась плечом к выходу.

– Погодите. Мне надо дождаться девочку, – сказала я, показывая калейдоскоп. – Мне нужно вернуть ей игрушку.

– А-а. Хорошо.

Мы стали ждать. Снег валил крупными белыми хлопьями и щекотал нос. Пассажиры выходили один за другим, но девочки не было.