Берег Хаоса

Иванова Вероника Евгеньевна

Сознание прояснилось почти сразу же после того, как якоря вернулись на место. Я понял, что бодрствую, но через вдох – мучительный и еле достаточный для того, чтобы наполнить лёгкие воздухом, ощутил, что... Ничего не ощущаю. То есть, я, определённо, находился в теле, но оно не желало мне подчиняться! Оно было совершенно незнакомым, каким-то маленьким, нескладным, неудобным. И непослушным. В ушах стоял гул, никак не складывающийся в понятные звуки, веки дрожали, но сколько я ни старался, не могли даже приподняться, губы застыли камнем, но и к счастью: мне удалось только еле слышно застонать... Прошло много часов прежде, чем тело перестало бороться с душой. Наверное, попросту устало. А может, смирилось с тем, что отныне сосуд наполнен другим содержимым.

Помню,

когда я открыл глаза, цветные пятна сложились в обеспокоенное лицо молодой женщины, которое засияло ярче солнца, как только мой взгляд стал осмысленным.

– Мальчик мой...

Она сжала меня в объятиях, и, пожалуй, именно тепло её рук и губ, неистовое и радостное, стало тем первым лучом весеннего солнца, который начинает растапливать ледяные оковы зимы...

Я заново учился ходить и даже превращать слова в звуки, заодно подхватив от Каулы забавный северный выговор, мягкий, как шуршание снега. Прошло больше месяца спокойствия, пока отрезанная снежными обвалами и заносами деревушка жила своей жизнью. Как потом стало известно, всё это время тело, оставшееся в поместье, моё прежнее тело оставалось неподвижным, и мастер, не сомневавшийся в том, что всё сделал правильно, усыплял волнение Сэйдисс рассказами о подобных случаях. Но время шло, душа мальчика постепенно привыкала к новому «дому», и однажды на рассвете Тэллор открыл глаза. А следом разразилась буря, в тысячу раз страшнее той, что изменила мою судьбу. Когда Заклинательница поняла, что произошло, она едва не снесла с лица земли всё, до чего могла дотянуться. Как её успокоили, до сих пор удивляюсь. И никогда не забуду той минуты...

Дверь распахнулась, ударившись о стену с такой силой, что едва не рассыпалась на отдельные доски. Каула испуганно повернула голову и в следующее мгновение упала на колени перед вошедшей. Сэйдисс, не обременённая шубой и прочими тёплыми вещами, в одном лёгком платье, колыхавшимся на волнах раскалённого гневом и отчаянием воздуха, с растрепавшимися прядями длинных золотистых волос, шипящими не хуже змей, с горящими ярче любого огня глазами... Она смотрела только на меня. Один вдох, не больше. Потом небрежно бросила Кауле:

– Вас ждёт дом в Энхейме. Собирайтесь.

И ушла, не потрудившись закрыть за собой дверь. Я был взбешён, но не мог не то, что броситься следом, вцепиться в тонкие складки и закричать: «Что ты наделала?!», поскольку ещё очень плохо двигался... Я не мог произнести и самое короткое слово, мигом потеряв обретённую было ничтожную власть над губами и языком, потому что... Она не захотела меня обнять. Даже не дотронулась до меня. И тогда впервые в моей голове родилась мысль о собственной никчёмности...

Только к концу весны я научился справляться с новым телом. Не слишком хорошо, но уже довольно для того, чтобы не выглядеть припадочным. Правда, ловкость движений, как заявил осмотревший меня Заклинатель, сведущий в целительстве, и не могла стать той, первородной. А всё по очень простой причине. Потому, что разница в возрасте между душой и телом оказалась слишком велика. Тэллор был совсем взрослым, близким к зрелости, давно прошедшим период естественного обучения владению самим собой, а Тэйлен ещё находился в нём, к тому же, из-за слабого ума это обучение приносило мало плодов. Но я сделал всё, что смог. Потом. Сначала же, услышав подтверждение невозможности исправить случившееся и, более того, узнав, что тело, которое занимаю, отмечено печатью Сэйдисс... О, какое бешенство родилось во мне! Рассудок заволокло пеленой ярости настолько, что я попытался разорвать самого себя на части... Конечно, меня скрутили, и довольно легко: двенадцатилетний ребёнок против взрослых мужчин? Смешно! Несколько недель я провёл связанный по рукам и ногам, что, разумеется, тоже не способствовало улучшению контроля над телом.

Меня никто не убеждал, никто не уговаривал. Вообще никто не посещал, кроме слуг, которым было приказано лишь исполнять свои обязанности, но не более. Словно Сэйдисс и все остальные хотели дать мне понять одну простую вещь: каждый из нас должен быть необходим, прежде всего, себе самому, а потом уже кому-то ещё. Если собираюсь отправиться на тот свет, пожалуйста! Но лишь после осознания, почему.

Я

много думал тогда. Собственно, мне больше ничего и не оставалось, кроме как общения с самим собой. Признаться, собеседник оказался неприятный: мелочный, злобный, завистливый. Сначала нам было хорошо друг с другом, потому что я плакался, а он услужливо подпевал, понося последними словами моих нехороших родственников. Но очень скоро злобство стало надоедать, ввиду своей абсолютной бессмысленности. Можно было сколько угодно ненавидеть, но что толку? У меня больше не было сил бросить вызов и победить, а проигрывать... Нет, это не по мне. Проигрывать больно и стыдно. И чем больше поединков проигрываешь, тем меньше начинаешь ценить себя. В самом деле, как можно ценить то, что не приносит никакого удовлетворения, а напротив, вызывает жестокие разочарования? Я принял, как данность, что единственный поединок, имеющий значение – поединок с судьбой – проигран вчистую, и нового такого же никто для меня не устроит. Принял и... смирился. По желанию Сэйдисс поступил в Академию, прошёл тамошнее обучение, постиг ремесло плетения заклинаний, устроился на службу. Но все мои действия были навязаны мне извне. Как кукольник управляет марионеткой, дёргая за ниточки: она, может, и рада бы не подчиниться, но если нити порвутся, кукла станет недвижной, потому что неспособна жить сама. Только заёмной жизнью, жизнью умелых рук управляющего ей человека.

Я жил точно так же. Первые годы после нового рождения. Делал, что мне велели, даже не огрызаясь и не пытаясь ставить условий, потому что... Не чувствовал в себе ни силы, ни прав так поступать. В одно мгновение было потеряно всё: семья, могущество, предназначение и даже любовь. Но пустое место никогда не остаётся свободным... Я заменил потери обретениями. Теперь уже – все.

Каула не могла не чувствовать неладного, когда в её домике открыл глаза совсем другой человек, пусть внешне и похожий на Тэйлена, но внутри отличающийся от него больше, чем вода отличается от огня. Она понимала: случилось непредвиденное, но вместо того, чтобы удариться в слёзы и требовать возвращения того, что у неё забрали, моя новая матушка приняла меня. Тратила свои силы, телесные и душевные, только бы я ни вдоха не чувствовал себя чужим. И у неё получилось. Мне не хотелось становиться частью этой семьи, но шли дни, месяцы, годы, и мало помалу жизнь перехитрила меня. Заставила попросту привыкнуть. А привычка – самая страшная вещь на свете. Я научился ценить чужое тепло и иногда пробовал делиться своим. Получалось, конечно, трудно и плохо, но даже младшие братья, взрослея, вовсю старались пользоваться моими советами, а значит, что-то мне всё-таки удалось.

Во время обучения в Академии, отвлекшись от переживаний и погрузившись в мир знаний, я открыл для себя завораживающее искусство плетения заклинаний и безграничную силу taites, из которых можно было собрать всё, что душе угодно. Да, мне больше не под силу было играть с Хаосом в своей душе, но создание упорядоченных структур тоже походило на игру. Точнее, на поединок: я бросал вызов, Хаос его принимал, и мы сражались, доводя порой друг друга до полного изнеможения. Но мы сражались не на поле боя, а на игровой доске, а значит, не было победителей и проигравших, был тот, кому удался красивый и сильный завершающий ход, и тот, кто отложил реванш до следующей партии.

Столкнувшись с капризами Потока в Кенесали, я обрёл и своё предназначение. Возможно, кто-нибудь ещё мог бы прийти к тем же выводам о способах управления Потоком, но если мозаика выложена именно для меня, негоже проходить мимо. Я и не прошёл: собрал воедино все цветные осколки, которые заметил, и картина обрела смысл. Правда, узнанное только принесло в мою жизнь опасность, а, возможно, и скорую смерть, но главное успелось: будущая императрица знает, откуда может прийти угроза безопасности Империи и свободной воле её граждан. Сари будет готова принять удар и отразить его, а это, согласитесь, немало для скромного плетельщика: научить уму-разуму принцессу...

И самое странное и неожиданное. Любовь. Не могу сказать, что пылаю к Ливин пылкой страстью, но не могу утверждать и обратного. Наш костёр уже затеплился, а будет ли он полыхать пламенем в рост человека или мирно и ровно сгорит дотла, неважно. Я постараюсь поддерживать огонь в очаге. Чего пожелает девушка? Пусть решает сама. Если её не отвратило от меня всё пережитое, есть надежда, что дальше настанут лучшие времена. Счастливые? Наверное. Может быть.

Нить девятнадцатая.