Берег тысячи зеркал

Ли Кристина

Патрисия натужно вздыхает, а ее бывшая сокурсница Фелис, молча и степенно осматривает взлетную полосу. Девушка поправляет очки, и, оглядываясь, немедленно обращается ко мне.

— Мадам, где же наш самолет? Здесь только военный транспортник для перевозки габаритных грузов? — она указывает на гиганта, к которому подвозят ящики и оснащение. — Мы полетим вместе с грузом? Это же опасно и не предусмотрено правилами техники безопасности.

— О, прошу тебя, Фелис. Хватит Все-то ты знаешь. Долететь бы уже, наконец-то, — Патрисия закатывает глаза, нервно убирая с лица кудрявые волосы.

Пряди настолько вьются,

что девушка иной раз выглядит, как одуванчик на солнце. Улыбаюсь, но бросив взгляд на самолет, чувствую, как в горле встает комок. Он действительно огромный, и он пугает. Это не Боинг, на котором мы прилетели, и явно не оснащен комфортабельными сидениями для пассажиров.

Военными становятся не для комфорта.

— Йеез Лоуисе. *(Офигеть) — сокрушается в восхищении Франко.

Он, и еще двое парней аспирантов, спускают с плеч сумки, осматривая огромного монстра. Лично мне этот агрегат внушает благоговейный ужас. Парням, напротив, нравится. Иначе и быть не могло. Бернард и Шон проходят под крылом, огромных размеров, а рядом с турбинами задерживаются особенно долго. Их видимо, привлекает вонь топлива, от которой я задыхаюсь.

Моя любовь к самолетам, как и всегда, чистая и беззаветная. А проще — я их ненавижу.

В этом аспекте не поменялось ничего. И, похоже, не изменится никогда.

В поисках ответственного за транспортировку нас и оснащения на Коготь, я отворачиваюсь от парней. Ящики грузят молодые солдаты. С виду им столько же, сколько и моим аспирантам. Решив, что они точно знают, кто их командир, уверенно достаю документы и подхожу.

— Прошу прощения, мне нужен ваш командир, — обращаюсь на английском, но в ответ получаю молчание.

Ни один из солдат не собирается даже обратить внимание. Они продолжают погрузку на борт, игнорируя меня полностью.

Что происходит?

Отыскав взглядом девушек, вижу на их лицах ровно такое же недоумение. Им никто ничего не объясняет. Военнослужащие молча забирают наш багаж, и забрасывают в отдельную объемную металлическую корзину.

— Я прошу прощения, — хватаю со всей силы солдата за плечо. Парнишка замирает, и бледнеет так, будто его сцапала самка Богомола. — Мне нужен ваш командир. Человек, который командует вами. Вы понимаете английский?

— Чосомнида, агашши. *(Простите, госпожа) — бедный мальчик едва не целует поверхность транспортного языка, так пытается выразить извинения.

В немом шоке, я отпускаю его и слежу за тем, как он стремительно сбегает. Буквально бежит вверх, попутно толкая огромный ящик.

Это шутка такая? Или они нас вообще ни во что не ставят?

Уверенно поправляю рюкзак, и следую за удравшим солдатом. Как такое понимать? Разве это военная выправка? Негодование бурлит так явно, что я даже зубы стискиваю. Однако весь настрой разбивается тут же, когда встаю посреди широкого и гигантского салона. Он настолько огромен, что в нем гуляет ветер. Военные продолжают размещать груз по центру, и крепить его тросами. Работают, молча, и даже рты боятся раскрыть.

Но я же видела, как они разговаривали между собой.

Если меня продолжат игнорировать, подобное пошатнет авторитет перед аспирантами. Это недопустимо.

— Мадам, что происходит? — Патрисия испуганно осматривает солдат.

Девушка прижимается к Франко. Она тихо переговаривается с ним на французском,

после чего все парни бросают рюкзаки, чтобы выяснить, что происходит.

Заметив подобный порыв, я хватаю Франко за руку и чеканю:

— Успокойся, — бросаю суровый взгляд и на Шона с Бернардом. — Они всего лишь выполняют приказ, — пытаюсь донести, что мы не во Франции, и они должны понимать, что не могут поступать импульсивно. — Мы дождемся распоряжений от их командира. Помните, что мы не дома. И нам этот шанс фактически подарили. Если мы начнем сотрудничество с конфликта, ничем хорошим это не закончится. Нам пять месяцев жить в их расположении. Вы так хотите начать знакомство? С грубости?

— Простите, мадам. Но это унизительно. Почему мы стоим здесь…

— И у меня возник тот же вопрос.

Этот голос слишком знаком. Этот голос слишком холодный. Он приносит, как и раньше горячий озноб. Сан?

Я продолжаю держать Франко за руку, но взгляд застывает на одной точке. Он сухой, я не моргаю, и кажется, не шевелюсь. Не смею сдвинуться с места, ведь вбираю, как губка, каждый звук за спиной. Его шаги твердые и уверенные, как и всегда. Его запах проникает под кожу, и настолько резко возвращает все ощущения, что я на миг прикрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Как же я хотела тебя увидеть… Грезила, мечтала хотя бы издалека посмотреть, каким ты стал. Спросить, как твоя Ханна. Посмотреть на твой маяк, и вернуть свой.

Но как же боюсь этого. Словно трусиха стою неподвижно, а руки дрожат. Я дрожу, и с этим ничего не поделать. Я обязана собраться. Это не место для подобных вещей.

Я не в той ситуации, чтобы поддаваться эмоциям.

И не посмотрев в нашу сторону, он проходит мимо. Я все еще надеюсь, что это не он. Пусть это будет кто-то похожий. С таким же голосом, с таким же терпким ароматом мужских духов. Я не готова. Господи, я идиотка. Храбрилась, что всего добилась. Уверовала, что изменила жизнь и стала другой. Не с ним… Не в случае этого мужчины. Выходит, нет, если сердце устроило рок-концерт в груди, а кровь его безобразие только подогревает.

— Всем встать в строй, — он продолжает стоять спиной.

И слава богу. Не поворачивайся и не смотри на меня. Ради всего святого. Не смей. Умоляю не смотри, как раньше, иначе все два года усилий пойдут коту под хвост.

— Мадам? — Франко с опаской становится ближе.

Он ведь не понимает корейский. Но я то да. Попыталась выучить хотя бы основы. Так скучала, что выучила язык, на котором он шептал, что я останусь с ним, и я принадлежу ему.

— Мадам, это пугает.

Франко продолжает, а остальные становятся рядом, образуя полукруг. Вместе мы наблюдаем за тем, как не менее пятнадцати солдат встают в одну шеренгу. Молча, быстро и не смея отвести взгляд в сторону, они буравят им пространство перед собой.

Кажется, и не моргают. Как я.

— Кто пустил гражданских на борт до завершения погрузки? — я не вижу его лица, но от его тона немеют пальцы на ногах. Он говорит так холодно и остро, будто голосом можно ударить. — Выйти из строя.

Несколько парней делают шаг вперед. В том числе тот, который не хотел ответить в первый раз, и тот, который извинился, поклонившись так, будто я их президент.

— Старший солдат Сон Ю Чоль, командир. Позвольте обратиться, — парень чеканит каждое слово.