Берег тысячи зеркал
Шрифт:
— Она изменилась, Джеха, — с горечью выношу приговор.
Я его вижу перед глазами каждый день. Это не моя Вера. А была ли она когда-то моей?
— Как и ты, — внезапно холодно парирует друг. — Ты стал не просто замкнут и закрыт. Ты стал действительно жесток, Сан. Беда в том, что жесток ты стал к себе же. Это разрушит тебя. И хуже всего, что все происходит на моих глазах. Я никогда не прощу себе того, что позвонил ей и попросил приехать в Сеул. Никогда, Сан. Ведь именно там, ты стал смотреть на нее не просто, как на мимолетное увлечение.
— Я отказываюсь? — гнев вырывается наружу так резко, что дыхание встает в горле. — Это я отказываюсь?
— Да. Ты. Ты пытаешься возложить ответственность на женщину? Или я ошибся? Где мой брат? Где тот, кто никогда не говорил, а делал? — закончив, и не услышав ответа, Джеха бросает то, что бьет больнее всего. — Ты знал, где он живет, Сан. Ты видел, что они не живут вместе. Изменилась? А ты бы не изменился, узнай, что твой отец тебя едва не продал какому-то чобалю из Франции ради исследований? Ты бы как к такому отнесся? Не стало бы стыдно? Больно? Не стало бы гадко портить подобным жизнь любимому человеку?
— Ты меня это спрашиваешь? — скривившись, прихожу в изумление. — Ты забыл, кто мои родители?
— Тебя. Ведь ты, похоже, и сам это забыл. Она изменилась не просто так, Сан. Этому были причины.
— Так она тебе теперь нравится? — прищуриваюсь.
— Теперь, да. Потому что сейчас она знает, что ей нужно от жизни. Это видно в том, кем она стала. И теперь никто не плюнет в вас осуждением, Сан. Не посмеет, потому что нет причин. Выходит, твоя агашши лучше знает, какими жестокими могут быть наши люди.
— Ты несешь бред.
— Неделя, и ты увидишь, что случится. Спорить бесполезно. Ты мне должен уже пятьдесят тысяч. Боюсь, через неделю будешь должен сто, — он выходит первым, но в дверях, напоследок, бросает: — И еще… Постарайтесь не поубивать друг друга. Вы стали, странно, похожи. Это пугает.
— Пугает его. Как остроумно, — огрызаюсь двери, и вот это уже пугает меня.
Хлопнув дверью дома, пытаюсь понять чего во мне больше: испуга из-за землетрясения, или злости из-за другого природного явления.
Проклятой магнитной бури.
И ведь смотрел так холодно, как хищник, готовый проглотить целиком.
И крестик этот. Носить его зачем, если смотрит, как на пустое место?
Негодование бурлит внутри, как стихийное бедствие. Направляясь к взлетной полосе, зверею еще больше.
— Через час, профессор, — кривясь, копирую его слова, и припечатываю стальным шепотом. — Напыщенный самодур.
— Мадам, нам вас ждать здесь? Не продолжать установку датчиков? — в спину летит ненавистный голос Фелис.
Я останавливаюсь и закрываю глаза. Я педагог. Ученая. Я обязана вести себя отстраненно сдержано. Но эта девчонка очевидный мастер по выносу мозга.
— Да, Фелис, — отвечаю, встав в пол-оборота, у выложенной бревнами, тропинке. — Оставайтесь в расположении. А лучше найдите старшину, или старшего солдата
Девушка кивает после каждого слова. Был бы рядом блокнот, она бы и записала все, как в протокол. Надо успокоиться, иначе моя "магнитная буря" заденет всех.
— Что-то еще, Фелис? Мне нужно спешить, — спрашиваю, работая на опережение.
— Нет, все понятно, мадам. Ждем вашего возвращения. Нужно обработать все данные. Вы же помните, профессор Попов настоятельно…
— Помню, — вскидываю руку, останавливая Фелис, ведь еще секунда, и я взорвусь на хрен. — Я помню, — произношу спокойнее. — Благодарю.
— Не за что, мадам. Безопасного полета.
— Спасибо, Фелис. Спасибо.
Я отворачиваюсь от греха подальше, и ускоряю шаг. Говорила, чтобы он не опаздывал, а сама не лучше. Еще две минуты, и опоздаю я. А все, потому что сидела полчаса в комнате, как дура. Ходила из угла в угол, пытаясь найти сердце в пятках. Оно там до сих пор. И мне бы думать о том, что на острове происходит что-то странное, но нет же. Все, что занимает мысли — крестик на его шее.
Мой крестик. На шее азиата православный крестик. Какой моветон. Глупость полная.
Следуя мимо казарм и хозпомещений, не замечаю никого, а у поворота на площадку, где каждое утро и вечер проходит построение, почти что бегу.
Успела. Его еще нет.
Осматриваясь, улавливаю удивленный взгляд нескольких парней. Они идут с мисками в руках, и накинутыми на плечи полотенцами. Перекинувшись парой фраз между собой, осматривают меня слишком пристально. У одного даже появляется ухмылка на лице.
Это еще что такое?
Но я не успеваю возмутиться, ведь замечаю, как они немедленно опускают головы едва не в миски. Быстрым шагом, солдаты сбегают так, будто их подталкивают в спину.
Понимание, откуда такая перемена в их поведении, приходит сразу. Я поворачиваюсь, а подняв взгляд, торопею.
Дежавю в действии.
Из вертолета выходит Сан. На нем форма летчика, а глаза скрывают солнцезащитные очки. Он встает рядом с носом и скрещивает руки на груди. Массивная мужская фигура в проклятой форме, выглядит еще больше. Почему я смотрю именно на грудь? Вероятно, потому что вспоминаю черную майку, под которой видела то, чего там быть не должно.
Глупость, но в горле встает влажный комок. Я проглатываю его, и делаю первый шаг к вертолету. К слову у полосы находятся несколько самолетов. В том числе истребители и огромный транспортник, который нас привез. Однако, агрегат, приготовленный для моей персоны, меньше, и не соответствует ожиданиям.
— Прошу, — Сан открывает дверцы вертолета, указывая на место второго пилота.
— Я могу сесть в салоне. Это не безопасно, — тут же возражаю, и холодно одергиваю руку.
— Пилот я. Вы будете выполнять то, что скажу я. Либо так, либо останетесь здесь, а данные придут через несколько дней с авианосца.