Берегини
Шрифт:
– Сперва узнай, пощадила ли кого-нибудь хворь и давно ли она покинула фиорд, – сказал конунг. – На удачу свою полагайся, но будь осторожен. Я бы сам пошел, да датчане на днях приплывут. Поторгуемся, потом о деле поговорим.
– Снекку снарядить недолго. Завтра с рассветом в море выйдем, – Асбьерн окинул взглядом серо-зеленый волнующийся простор. – Поплывем на запад.
– Значит, к западным землям, – проговорил Эйвинд конунг и задумчиво усмехнулся. – К празднику вернись, а то знаю тебя, – вождь притворно нахмурил брови. – Пока всех местных девчонок не перецелуешь, не успокоишься.
Он хлопнул побратима
– Я бы рад не целовать – сами на шее виснут!
А потом добавил уже серьезно:
– Вот еще что, Эйвинд. Пусть на острове не знают, куда направится снекка. А будут спрашивать – скажем, что как всегда, за припасами на зиму.
– Почему? – слегка нахмурился Эйвинд.
– Потому, что неладное творится, брат, – ярл посмотрел на побратима и словно ледяной водой окатил: – Среди наших людей есть предатель. И не один.
Конунг ответил жестко:
– Такими словами бросаться не следует, Асбьерн. С чего ты взял?
– Девушка, которую я оставил у себя, Фрейдис – дочь словенского конунга, – тихо проговорил ярл. – Она клянется, что словене не виноваты. Ни один из вождей, ее братьев, не велел нападать на нас.
– И ты поверил словам перепуганной девчонки настолько, что посмел обвинять кого-то из своих? – напустился на него Эйвинд. Лицо Асбьерна потемнело и ярл надолго замолчал, погрузившись в невеселые думы. Потом спокойно сказал:
– Все равно я в поход не возьму никого из тех, кто ходил тогда к словенам. И карту твою заберу с собой, а вместо нее в сундук положу другую. Ее нарисовал Вагн по моей просьбе, и она отличается от настоящей, как тир от трэля11. А там посмотрим.
– Делай как знаешь, – отозвался конунг.
Погода была хорошая, и Смэйни вынесла во двор своих подопечных – двух маленьких девчонок, народившихся этой зимой. Пока они дремали в своих корзинках, старая нянька негромко рассказывала словенским девушкам о здешних краях.
– Остров Хьяр довольно большой, да толку от этой величины мало. Все скалы да камни, в горах круглый год снег лежит, плодородных земель и нету почти. Жили тут люди и до нас, ловили рыбу да растили, что вырасти может.
– А лесов тут совсем нет, матушка Смэйни? – спросила Долгождана, сматывая пряжу в клубки.
– Откуда им взяться здесь, милая? Деревья с камнями уживаются плохо. Раньше, говорят, на скалах было немало птичьих гнезд, но мальчишки давно уже не приносили добычи. Одно хорошо – рыбы в здешних водах много. Тем и живем… А ведь я-то помню, какие леса шумели на острове Мьолль, где родился наш конунг и многие его воины. И поля там рождали столько, что все были сыты, и стада на лугах паслись все лето, день ото дня становясь тучнее… Много лет назад Олав Стервятник отнял у нас этот остров, и с тех пор жизнь наша стала трудной и горькой.
– Как это случилось, матушка? – полюбопытствовала Зорянка.
– Потом как-нибудь расскажу, – одна из малышек заплакала, и нянька принялась напевать ей колыбельную. Не получившие свободу девушки переглянулись: может, и правда на другой земле больше повезет? У датчан, говорят, дворы богатые…
Йорунн подошла, улыбнулась приветливо, посмотрела на лежащих
– Красивые какие! – и собралась было идти в дом, спросить Унн о работе, но вдруг присмотрелась повнимательнее к рыжеволосой девочке, выставившей ножки из-под одеяла. Присела рядышком, взяла ее на руки, заворковала:
– Птичка моя, лапушка, дай-ка на тебя посмотреть… Ах ты, солнышко мое, золотое… Матушка, – спросила она у Смэйни, – чья это дочь? Боюсь, хромоногой девочка вырастет. Пока поправить можно, но матери каждый день с ней возиться придется.
– Мать у ней померла в родах, – нехотя проговорила нянька. – Красавица была, каких мало. Да вот девчонка в животе повернулась боком… мать долго не могла разродиться, а потом так и не встала. Обычное дело у нас на острове. Отец ее, Ормульв, на дочь и взглянуть не захотел – уж больно жену свою любил, от горя чуть не помешался. Даже имени ей не дал. Мы зовем ее Эсси – по матери.
– Ормульв хёвдинг ее отец? – Йорунн нахмурилась.
– Он самый.
– А кто же тогда кормит ее? Кто заботится о ней?
– Кормит ее Сигрид, мать маленькой Гейрни, – Смэйни погладила вторую девочку. – А нянчу, понятное дело, я. Кто ж еще? Она у меня как яблочко наливное, крепенькая, почти не плачет… Внучкой зову.
Йорунн некоторое время молчала, потом сказала:
– Что ж. Значит, сама ее лечить буду.
Чистить котлы с пригоревшей кашей поручали рабам. Работа была грязная, тяжелая, на ладонях после морского песка оставались ссадины. Весна опустила горящие руки в холодную воду и вздохнула. Мысли ее витали далеко от немытого котла – то вспоминалось, как смотрел на ее младшую сестренку Халльдор во время вечерних посиделок, то приходили на ум слова, сказанные недавно подружкой Красой: мол, Зорянке-то хорошо придумывать, а тебя оставят на острове да о любви никто с тобой заговаривать не будет, первый попавшийся схватит за косу и своей назовет. Сперва от таких жестоких речей внутри нее все взбунтовалось: не бывать тому, лучше уж со скалы в море… Но потом словно со стороны кто-то шепнул: зато с сестрой рядом останешься. И мужней женой, не рабыней бесправной.
…и все же горькая зависть щипала глаза при виде жениха с невестой. Весна зачерпнула пригоршню воды, обтерла лицо. Глупая, о любви возмечтала… Девушка в последний раз сполоснула котел, отряхнула платье и торопливо пошла со своей ношей по тропинке наверх.
На пути ей встретился один из воинов, широкоплечий, бородатый, в крашеной рубахе. Весна только ниже опустила голову, желая побыстрее разминуться с ним, но северянин схватил ее за рукав и вынудил остановиться.
– Погоди, – сказал он. Сел на близлежащий валун, показал на место рядом с собой: – Сядь.
А потом заговорил, подбирая слова попроще, чтобы словенка могла его понять:
– У меня была жена по имени Гудрун. Я полюбил ее сразу как только увидел. И она, случись мне погибнуть в бою, с радостью взошла бы на мой костер. Но так вышло, что Гудрун умерла первой. Много лет я не хотел знать других женщин, потому что помнил ее. – Он помолчал немного, потом посмотрел на девушку: – Ты напомнила мне мою Гудрун. Такая же красивая, как она.
Весна сидела ни жива, ни мертва. Только в животе было холодно. Она уже поняла, к чему ведет речь северянин.