Берегиня Иансы
Шрифт:
Конь храпел и разбрызгивал пену, спотыкался, грозя упасть и придавить меня, но я все подгоняла и подгоняла его к заброшенному тракту. Сначала пустырь казался тихим и сонным, но стоило пересечь заветную черту, как меня оглушил драконий вой и ослепило огненное марево, поднимающееся до самого неба. Запах жасмина перемешался с горьковатым привкусом гари. Глаза заслезились от дыма и от вида яркого факела, в который превратилась ближайшая изба. В черном дымном небе метались драконы, наверху происходила кровавая битва. Огромные крылатые твари кружили под едва отблескивающим зеленоватым куполом,
Я вскинула голову и тут же поняла, что там, вдалеке на пригорке, вспыхнул пожар. Изба знахарки горела! Из груди вырывался болезненный стон. Я подхлестнула коня и устремилась через объятые кровавым боем улицы. Жеребец оказался привыкшим к шуму и крикам, не боялся, не сворачивал, несся, несмотря на выскакивающие на дорогу фигуры воинов, не шарахался от звона оружия.
Вот с неба, проламывая крышу добротного сруба, сверзлось огромное крылатое тело. Раздался оглушительный грохот, брызнула деревянная крошка. Под копытами коня в нервной дрожи зашлась земля. Только сейчас конь вильнул, перепугавшись, но быстро пришел в себя.
Меня словно бы оглушило, и я не замечала ничего вокруг, только яркий огонек впереди. Споткнувшись, жеребец с громким ржанием завалился в грязь. Будто пробка из бочки, я вылетела из седла, сделала в воздухе головокружительное сальто и шибанулась о землю, чудом не расколов хрустальный шар в глубоком кармане кафтана. От боли потемнело в глазах. Сжав зубы, я встала и, тяжело дыша, устремилась на пригорок. Впереди замаячили тени, высвеченные яркими всполохами пламени. Сначала мне показалось, что они танцуют, но только потом стало понятно – два силуэта сплелись в жесткой борьбе.
В ярком пламени неожиданно что-то блеснуло, и вот одна фигурка, в юбке, согнулась пополам и завалилась в огонь.
– Матрена!!! – Горло запершило.
Что было духу я неслась к калитке. Вот уже возникла спина Степана Тусанина и окровавленный меч в его руке. Он рассматривал умирающую жертву, а потом пихнул недвижимое тело носком сапога, небрежно и безразлично. От ярости, затопившей мои внутренности, глаза застила красная пелена.
– Тварь! – заорала я, а потом рванула к Хранителю.
Он успел оглянуться и с удивлением посмотреть в мое страшное перекошенное лицо. Его губы даже искривились в вопросе: «Пришлая?» – а потом я налетела на него, подобно собственному болотному демону, и толкнула с силой, на какую только была способна. Тусанин не удержался на ногах и со всего размаху налетел грудью на торчащий из земли остро надломленный ствол деревца. Всхлип, сип, треск, странный булькающий звук смешались для меня воедино.
Без страха, без боли или внутреннего содрогания я глядела, как из спины мужчины торчит окровавленный деревянный кол, а у тонкого основания натекает черная густая лужица.
Кто сказал, что убить
Я упала на колени и разразилась безудержными рыданиями, каталась по холодной земле, всю меня заполнила страшная рокочущая боль, я выла, как раненый зверь, не в силах взять себя в руки.
Не успела, не спасла, не предотвратила!
Ненавижу!!! Ненавижу!!!
Вода в ведрах была ледяная. Я еще раз плеснула себе в лицо. Казалось, запах гари буквально въелся в кожу и волосы. Через единственное давно не мытое окошечко в сенцы попадал тусклый свет раннего утра. Опять накрапывал дождь, и в гудящую голову пришла усталая мысль, что это хорошо – значит, пожарище в Иансе притушит. Я тихо застонала и, набрав полные пригоршни воды, протерла шею, отгоняя дурные воспоминания.
Лопатов-Пяткин только что уехал. Он даже попрощался со мной, пожав руку и сделав вид, что не замечает моего звериного тяжелого взгляда. Мы договорились встретиться через две недели на границе Тульяндии. Хотя я знала наверняка, что не будет никакой встречи. По крайней мере в этой жизни.
Авдей стоял на крылечке, облокотившись на свою палку, и с затаенным злорадством следил за нашим дружеским и почти нежным разговором. Когда черная карета графа выехала со двора, сопровождаемая большей частью отряда, я не сдержалась и плюнула-таки им в след. Убийцы! Душегубы!
Схватив с лавки жесткое полотенце, я растерла лицо, пока не загорелись щеки, а потом глянула в осколок зеркальца, стоящий на маленькой полочке над умывальником. На меня смотрела девица, осунувшаяся, с красными воспаленными от дыма глазами и прежним злобным взглядом.
Спать, признаться, хотелось неимоверно. Хоть бы на минутку задремать, да некогда – пришло время становиться свободной.
За прикрытой дверью в жировку копошился колдун, собираясь в путь. Я слышала, как щелкнул замок большого ларца, будто почувствовала, как старческая рука открыла тяжелую крышку, изукрашенную коваными узорами, а потом раздался хриплый испуганный вскрик. Я, не страшась, вошла в комнатку и привалилась плечом к косяку.
Хрустальный шар по-прежнему оттягивал карман короткого кафтана и стеснял движения. Колдун сидел на коленях перед сундуком и яростно разгребал его внутренности, выкидывая на пол содержимое. В беспорядке валялись талмуды, помятые свитки, некогда сложенные с такой тщательностью. Невесомый шутовской плащ темнел синей шелковой лужицей.
– Не это ли ищешь? – тихо хмыкнула я, вытаскивая шар.
Он уютно устроился на ладони, а на ощупь казался совсем хрупким. И как я его не расколотила, когда с коня упала?
Колдун резко оглянулся. Увидав шар, он вытаращил единственный слезящийся глаз.
– Откуда? – скривились тонкие синеватые губы. Авдей протянул ко мне сухопарую руку с длинными узловатыми пальцами. – Отдай немедленно, девка!
– Я могу его обменять. Что ты готов предложить за красивый хрустальный шар? – ухмыльнулась я, глядя на то, как колдун тяжело поднимается, опершись на ларь.
От возмущения и злобы даже его седая жидкая бороденка тряслась.
– Как ты залезла сюда?! – прохрипел он.