Берегиня
Шрифт:
– Люди Родные с Мареной не знаются, ибо за то будут отлучены от Рода! Крестианцы же о том знать не ведают и правильно никогда не рассудят! Значит, лгут уста их, про добро говорят, но всякому среди людей Родных ведомо, что добро не от слова к слову, а от сердца к сердцу даётся! И коли сердце велит, так и делай верно! Не влит сердце с Навью идти – не иди за ней! А велит твоя подлость с упырями дружить, так добром сердечным не прикрывайся! Или не Боги Родные к нам через сердце взывают? Не убоимся мы волколаков подземных, ибо Правь с нами, а Навь не имеет силы против нас! По велению сердца идём мы на Монастырь, значит
Отзвуки её речи утонули в восторженном рёве, кто-то тут же завёл гимн Перуна:
ВО БУРЕ, ВО ГРОМЕ,
ВО НОЩИ, ВО ЗОРЕ,
РАТАЮ ПЕРУНЕ,
СТЕЗИ ВЫШНИ ТОРИ!
ВО БОЕ, ВО СЕЧЕ,
ВО ГЛАВЫ, ВО ПЛЕЧИ,
РАТАЮ ПЕРУНЕ,
МОЛОНИИ МЕЧИ!
С этой славной песней Небесная Дружина ходила на войну против кочевников, с этой славной песней одержала великую победу на восточном перевале против Серой Орды, с этой славной песней готовилась идти в поход из китежского кремля за реку-Кривду, в земли крестианцев, на Монастырь. И всё по воле Владычицы. Берегиня довольно улыбалась собранной под своей дланью дружине.
– Защитить род людской от союза Нави и Монастыря? – спросил старший советник Бритоус из-за плеча. – Очень уж ты их раззадорила. Как бы они теперь до самого Пояса не доскакали.
– Славно сказано, матушка, и про Богов не забыла! На праведное дело идём! – восхитилась за другим плечом Изяслава, Великая Жрица Макоши с рогатой кичкой на голове.
– Это Макоша вам прорекла, что-дело-то «праведное»? – ухмыльнулся отче-советник. – От чаровниц я такого не слышал…
– От меня слышишь, – повернулась Берегиня и пресекла его взглядом. – Я прорекаю волю Макоши, как и волю прочих Сварожичей.
– Так, матушка, – легко согласился с ней отче-советник. – Мне только посмотреть любопытно, как ты Монастырского Волка за горло возьмёшь, как с ним разговаривать будешь.
– Не доведётся, – протвердила Берегиня. – Остаёшься городничим над Китежем, и не приведи тебе Боги смуту устроить, или горькую пить. Не то…
Она поманила кого-то из свиты, из вторых рядов на балконе вышел крепкий бритоголовый дружинник, её любимый воевода Берислав.
Бритоус насупился. За малые ошибки голову снимут, а наделать больших ошибок в должности городничего – легче простого.
– Пойдём не через мосты, а по новой переправе, которую дружина наладит, – дала распоряжение Владычица. – Сможешь тайно к обители войска подвезти?
– Сложно, но можно, Матушка. Теми путями пойдём, которые дозоры крестианские не разведают. Не до нас им сейчас.
Берегиня довольно улыбнулась.
– А за сколько возьмёшь Монастырь, Берислав, коль начнётся осада?
– Для тебя, Матушка, за одно лето измором их выживем. У Монастыря туго с запасами после Долгой Зимы, а мы подготовились, полки из Китежа, Чуди, Аруча, Дома пришли, установки залпового огня пригнали. Коли всей силой штурмуем, за сутки Обитель возьмём.
Берегиня кивнула и милостиво подала унизанную серебряными перстнями руку. Берислав наклонился и поцеловал нежную изящную кисть. Бритоус хмыкнул. Прибогиня божественной красоты, расчётливая и в меру жестокая, Берегиня и правда чудесный подарок для Китежа и всего Поднебесья
*************
Лес разрушил дома в этой части города настолько основательно, что от них остались одни изъеденные чадью стены, да затянутые паутиной окна. Под натиском чёрной плесени дома таяли, будто грязные глыбы льда по весне, а дикие грибницы так сильно одеревенели без человеческого надзора, что их чешуйчатые наросты окончательно исказили вид бетонных многоэтажек.
Лес наступал от окраин и постепенно съедал город квартал за кварталом. Каждый день громко трещали стены, рушились этажи. Из окон прорастали молодые ёлки и сосенки, улицы затягивало непролазным кустарником. Весной невозможно было вздохнуть от спор травы-пороховки, росшей исключительно под кузовами автомобилей. На стоянках у торговых центров и магистралях догнивали частые редуты машин. В первые недели короткого лета к их слепым остовам лучше вообще не соваться, иначе надышишься ржавым воздухом, глюки начнутся, затошнит, упадёшь без сознания, и споры Ложки прорастут в твоих лёгких, так и останешься новой кочкой у развалюх.
Чем опасны ложные грибы, чадь и пороховки – любой кутыш в городе знал. Матвей не дитё малое, чтобы лишний раз объяснять ему, чего надо бояться. Но даже опытный Матвей поражался какими путанными тропками и лазейками вёл его Старый по чёрно-серым развалинам.
По меркам подвальных эта часть города не очень опасная: далеко от центра, значит риск встретить загонщиков банд невелик. Лучше беречься диких зверей. С каждым годом лесные хищники всё чаще выходили на городские улицы. Для зверья Матвей припас махач с гвоздями, точно такая же дубина болталась на поясе Старого, хотя он давно не боец.
И всё равно добраться сюда, просто выйти из подвала – большой риск для кутыша, хотя вечно в Котле с грибницей не отсидишься. Рано или поздно придётся выйти наружу, натянуть сети и расставить щётки поперёк крысиной волны, чтобы запастись мясом, пойти к стокам, чтобы набрать воду, или отыскать Чура, чтобы защитил от бандитов.
О том, кто именно будет говорить с Чуром и как следует себя вести при встрече с защитником, Матвей и Старый подробно обсудили ещё в Котле, потому по дороге почти не разговаривали, разве что Старый изредка предупреждал об опасности новой тропки, встречного дома, или тёмного лаза, да ещё Матвей приставал: «Долго ещё?»
– Скоро, скоро, – твердил Старый, а солнце уже поднялось высоко над многоэтажками. Старый залез на бетонную груду, стянул с головы дырявую шапку и грязную шаль, и, отдыхиваясь, махнул ими на замшелые дома.
– Это, думаю, улица Южная, а за нею Ботанический сад был. Вот оттуда всё и попёрло, разрослось вкривь и вкось. Кругом джунгли щас, плюнуть некуда.
Старый был одним из последних кутышей в их Котле, кто мерял город прежними названиями районов и улиц. Матвею гораздо удобнее было обходиться новыми прозвищами: Котловина, Лихая Аллея, Земля Чудовищ, Вертолёт, Тырь, Севкина Память, Стоки; пусть и старые названия надо запоминать на случай встречи с кутышами из других Котлов, или такими как Чур.