Берегите душу города
Шрифт:
– Мирских, ну ты смотри в штанишки не наделай. Лифт-то надёжный, не пострянет.
И заржал. Жмотовские дружки тоже заржали. Костик вдруг представил, что пытается вот этим объяснить про невесомость, про полёт к неизвестным мирам, про секунды счастья. Представил, и со вздохом произнёс:
– Идиот…
– А чего это ты старшим-то дерзишь? А, Мирских? Может по роже хочешь? – глаза Жмота хищно сузились.
Костик старался выглядеть расслабленным, но внутри у него будто натянулась стальная пружина.
– А сам не хочешь?
В этот миг лифт мягко затормозил и раскрыл двери. Не дожидаясь, пока Жмот ответит на вопрос,
– Нарываешься, Мирских? – крикнул вслед Жмот.
– Сам первый начал, – не поворачиваясь ответил Костик, вытащил из тележки комплект белья для своей спальни и скрылся за дверью.
В каждой спальной комнате ночевали по девять-десять ребят из одного класса. И только мальчишки, осиротевшие после аварии, жили вместе, так распорядился Святослав Семёнович. До нового года ученики могли уходить домой каждые выходные, но многих постоянно отлавливали полицейские в районе сектора, где произошла авария. Тогда директор распорядился отпускать из интерната только на каникулы, и чуть ли не под расписку от родителей, что будут неделю сидеть в квартире или гулять в сопровождении одного из взрослых. А Костик, и семь его сотоварищей, не покидали территорию интерната с самого начала учебного года, жили здесь на постоянной основе, ведь детского дома в Кольцовске попросту не существовало.
Костик научился менять постельное бельё аккуратно и быстро: ловко заворачивал простынь под матрац, надевал наволочку, придерживая за уголки и выворачивая её прямо на подушку, вставлял одеяло в четыре уголка и встряхивал, мигом расправляя его в пододеяльнике. Буквально за пятнадцать минут он застелил восемь кроватей, а грязное бельё собрал в большой чёрный пакет.
Когда он вышел в коридор, то из соседней спальни пятиклассников вылетела наволочка и, врезавшись в стену, сползла на пол. На ней отчётливо выделялся грязный след кроссовочной подошвы. И кто только мог догадаться доверить этим чудилам заправлять кровати. Они там, судя по грохоту и скрипу, одновременно орудовали швабрами, скакали по кроватям и дрались подушками. Неудивительно, если они чистыми пододеяльниками по мокрым лужам проедутся, не себе же меняют. Точно идиоты. Костик вздохнул, налил во второе ведро воды в умывальнике и начисто вымыл пол. Потом взял ещё комплект белья и пошёл в следующую спальню.
А потом в следующую.
Всё это время Жмот с дружками веселились у пятиклассников. Когда Костик, закончив дежурство практически в одиночку, вернулся с пустым ведром к тележке, Жмот неожиданно вырулил из его спальни с таким видом, будто сотворил самую великую пакость на свете. Внутри у Костика мигом забурлила злость, он с грохотом поставил ведро на пол и буквально влетел в комнату, едва не сбив Жмота с ног. Из коридора тут же послышалось конское ржание. А Костик, сжимая кулаки, смотрел на кучу грязного промокшего белья, сваленного на его кровать, и на чёрный грязный кроссовочный след на подушке.
Мигом злость достигла точки кипения, превратившись в ярость. Молнией вылетев в коридор, Костик с ходу врезал Жмоту по носу. Клюев сжал кулаки, приготовившись дать сдачи, но неожиданно замер – на белоснежный носок его кроссовка приземлилась алая капля, за ней ещё одна, и ещё. Он поднял голову, и подставляя ладонь под нос, растерянно заморгал.
– Мирских, ты совсем что ли рехнулся! – прогремел от лестничной клетки голос Елизаветы Андреевны. –
Тут она заметила кровь и понеслось:
– Клюев, ну как же так… Хороший ты мой… Больно?
Тот неопределённо мотнул головой. А Елизавета уже принялась командовать дальше:
– Караваев, срочно веди его в медпункт, пусть полотенце к носу прижмёт, а то перемажет здесь всё. Иванов, убрать всё быстро до конца! А ты, Мирских, со мной к директору, может хоть в этот раз тебя в карцер посадят, а то совсем от рук отбился!
Тут она мёртвой хваткой вцепилась в ухо Костика и потащила его в кабинет Святослава Семёновича.
Глава 2. Неожиданная новость
Директор интерната всех встречал ободряющей улыбкой. Он всегда улыбался ровно до того момента, пока не выяснялись истинные причины хулиганской выходки ученика. Тогда лицо директора приобретало строгость, во взгляде появлялось осуждение и порицание, он снимал очки и некоторое время молчал, будто собираясь с мыслями.
Но сегодня с порога затараторила Елизавета Андреевна, не выпуская Костиково ухо:
– Святослав Семёнович, да сколько можно! Мирских совсем от рук отбился. Как петух на Клюева налетел и разбил ему нос. До крови, между прочим. А если отец его узнает, это же прямо позорище! А…
– Я всё понял, Елизавета Андреевна, – выставив вперёд ладонь, прервал её директор. – Отпустите уже ухо и идите, мы разберёмся.
– Святослав Семёнович, хватит его жалеть… – Снова начала воспитательница, нехотя отпуская Костика.
Директор поднялся, опёрся ладонями о край стола, и тихо, но настойчиво повторил:
– Я вас услышал, Елизавета Андреевна, ступайте.
Она недовольно хмыкнула, и вышла, громко хлопнув дверью.
– Значит опять, – печально вздохнул директор.
Костик едва заметно кивнул. На самом деле ему было немного стыдно, потому что в последнюю их встречу, после новогоднего утренника, Костик пообещал больше не драться с Клюевым. И теперь выходило, что слово не сдержал.
Директор как обычно снял очки и задумался. Костик молча ждал, стоя посреди кабинета и разглядывая носки своих кроссовок. Вот интересно, думал он, в обычной жизни обувь и не очень-то интересует, но стоит лишь чего-нибудь натворить, и любые башмаки сразу становятся объектом внимательного изучения, как будто пристальный взгляд может активизировать в них какую-то защитно-спасительную функцию от наказания. У его кроссовок носки давно ободрались и затёрлись, но это и неудивительно, ведь он носил их в качестве сменной обуви с сентября месяца, а иногда зимой и по снегу добегал от спального корпуса до учебного. Но новых Костик не хотел, привык к этим, да и функцию талисмана они исправно выполняли, защищая его от карцера.
За окном слышались весёлые голоса мальчишек и звонкие удары ног по тугому мячу: после уроков младшеклассники гурьбой носились по стадиону. За зиму и холодный март они насиделись в душных помещениях, и теперь всё свободное время проводили во дворе интерната. Костик бы тоже с удовольствием пошёл на улицу. Носиться он не любил, зато ему очень нравилось сидеть на лавочке под старой липой, читать книжку или просто думать.
– Садись, поговорим, – наконец произнёс Святослав Семёнович и Костик даже вздрогнул от неожиданности, настолько погрузился в размышления.