Берегите солнце
Шрифт:
«Как она очутилась здесь, — поражался я, — где ее муж?» Я перевел взгляд. Конечно же! Сзади Ирины находился Анатолий Сердобинский. Он тоже глядел на меня жадно, смятенно и с недоумением.
Чертыханов вдруг грубо сдавил мне локоть.
— Смышляев! — прошептал он, задрожав от охватившего его волнения. Товарищ капитан, Смышляев!
— Где?
Чертыханов, рванувшись с места, оторвал от стены человека. Да, это был Смышляев: бесцветные глаза убийцы, вороночка на подбородке, точно сделанная хорошо отточенным карандашом, —
Смышляев молча и угрюмо смотрел на меня, не мигая.
— Где он взят? — спросил я.
Браслетов ответил:
— На чердаке. Это он передавал информацию немцам. Ранил красноармейца Седловатых. — Комиссар кивнул на Смышляева. — Вы его знаете?
— Был командиром взвода в моей роте, — сказал я. — Перебежал к фашистам… Вот как они тебя использовали… — Я с глухой злобой оглядывал Смышляева: был он в куцем пиджачке, в сапожках с коротенькими голенищами, в кепочке, насунутой на самые брови; бледные губы кривились в улыбке.
— Расстрелять, — приказал я удивительно спокойно, как будто речь шла о чем-то обычном и естественном.
Чертыханов толкнул Смышляева дулом автомата в плечо.
— Иди.
Смышляев небрежно сплюнул, пытаясь скрыть свой страх и выказать презрение к нам и к смерти.
— Все равно песенка ваша спета, — сказал он и, насвистывая, пошел впереди Чертыханова.
Прокофий завел Смышляева за угол здания. Прошло несколько секунд, показавшихся всем изнуряюще длинными. Глухо прозвучала в рассветном сыром сумраке короткая автоматная очередь.
Толпа ахнула и притихла.
Чертыханов возвращался тяжелым — как под грузом — шагом, хмурый и спокойно мудрый, привычным рывком плеча поправляя автомат; молча встал в строй.
Лейтенант Тропинин принес список: двадцать шесть человек, самовольно оставивших свои посты. Выкрикивая имена этих людей, Тропинин отводил их от толпы в сторону.
Затем он прочитал постановление Государственного комитета обороны. Когда дошел до пункта, где было сказано: «Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте…» — я едва заметно кивнул, и бойцы щелкнули затворами автоматов.
— Вы будете расстреляны, как прямые пособники врага… Армия истекает кровью, а вы думаете о своей шкуре, о наживе! Вам не будет пощады!..
Напряжение бойцов достигло предела. У Пети Куделина высохли губы, и он, облизывая их языком, все время сглатывал слюну. Браслетов отступил за мою спину, и я слышал, как он, сняв фуражку, вытер платком лоб.
Ирина Тайнинская, закрыв глаза, ткнулась виском в сырую стену из красного кирпича.
— Как попала сюда эта женщина? — спросил я, указав на Ирину.
Она не пошевелилась: должно быть, не слышала моего вопроса.
Лейтенант
— С мужем, товарищ капитан.
— Что за «подвиг» он совершил?
— Его, по-моему, захватили с чулками…
— С чем?
Лейтенант полистал толстую, бухгалтерского образца книгу.
— Участие в разграблении галантерейной палатки. У этого гражданина, фамилия его Сердобинский, обнаружили узел с дамскими чулками, — доложил Тропинин, захлопывая книгу.
Я с изумлением посмотрел на Сердобинского: зачем ему понадобилось столько чулок? В такой-то момент! Все это смахивало на нелепый анекдот…
Сердобинский упорно искал моего взгляда. Автоматы, направленные ему в лицо, лишили его дара речи.
— Принесите узел с чулками, — попросил я.
Один из бойцов притащил в охапке огромный белый сверток. Он бросил его на землю у моих ног; из свертка вывалились связки чулок. Я поднял растрепанную связку и подошел к Сердобинскому.
— Тебе нужны чулки? На, возьми. Бери, бери, не бойся…
Сердобинский обеими руками отталкивал от себя чулки. Не брал. Тогда Чертыханов, направив на него автомат, прикрикнул:
— Бери, коль приказывают!..
И Сердобинский стал хватать у меня из рук чулки и торопливо засовывать себе за пазуху, в карманы, не сознавая того, что делает. И говорил, говорил при этом, жалко, просительно улыбаясь.
Кто-то из бойцов, стоящих сзади меня, тихо засмеялся.
— А теперь выходи, — сказал я Сердобинскому.
Он замер, спиной прижавшись к стене.
— Нет, — проговорил он, ужасаясь. — Нет!.. Я не выйду. Не выйду!
— Выходи, — повторил я.
— Не выйду! Что ты хочешь со мной сделать? — Он схватился за локоть Ирины. — Скажи ему, чтобы он меня не трогал!..
— Вышвырните его, — приказал я бойцам.
— Ты мне мстишь! — выкрикнул Сердобинский истерично. — Простить не можешь Ирины!
Чертыханов с Мартыновым, подойдя, взяли его за плечи и вытащили из толпы, поставили на ноги.
— Иди, — сказал Чертыханов зло.
— Идти? Куда мне идти? — Сердобинский, недоуменно мигая, вертел головой, спрашивая то Чертыханова, то Мартынова: — Куда мне идти? Что вы хотите со мной сделать?..
— Туда иди. — Прокофий махнул рукой в сторону ворот. — Иди, говорят тебе. Пока жив! — И подтолкнул его прикладом автомата. — Пошел!..
Сердобинский, испуганно оборачиваясь, сделал сперва несколько неуверенных шагов, как бы крадучись, на полусогнутых ногах. Затем припустился к воротам. Из карманов его свисали и болтались длинные желтые ленты шелковых чулок.
Я обернулся к остальным.
— Вон отсюда! — крикнул я. — Чтоб духу вашего здесь не было. Вон!
И люди, будто листья, подхваченные ветром, вскочили и кинулись со двора.
Первым, запрокинув голову, выставив острый кадык на длинной верблюжьей шее, рысил кассир Кондратьев.