Беременна (не) от тебя
Шрифт:
Брыли, опять же…
Но притерпелась. Может, рядом с ним я и сама постарела душой?
– Значит, великая любовь, м? – предполагает парень, и голос его недобро звучит.
– Да, любовь. И уважение, – добавляю я чистую правду.
– Ну да, уважение, – кривит Ратмир губы. – Именно оно и толкнуло тебя на измену? Как и великая любовь?
Резко поднимаюсь со стула, и Ратмир тут же вскакивает. Давит на плечи, чтобы я обратно села. Зачем?
Выслушивать его колкости? Так я сама себя корю, и корить буду
Юля бы сказала, что жизнь длинная, и голоса совести обычно хватает на пару месяцев.
– Ладно, не кипятись, колючка. Пей смузи, оздоровляйся. Вылечится твой любимый, и будете душа в душу жить ближайшие пару лет, или сколько там ему осталось, – Ратмир снова придвигает ко мне опостылевший смузи.
А у меня перед глазами картина, как я вскакиваю.
Швыряю в него противный напиток.
И от стекает по черным волосам, в которые я с таким наслаждением зарывалась в ту сумасшедшую ночь.
А затем влепляю хлесткую пощечину, оставляя на его лице клеймо-удар. Чтобы не смел больше никогда… никогда…
– Ты и сам когда-нибудь пятидесятилетним станешь, – беру этот мерзкий напиток, который хотела выплеснуть на него, и отпиваю. – Или не станешь. Судя по тому, какой ужасный из тебя боксер – это тебе, Ратмир, пара лет осталась.
– Ужасный? – смеется парень, но на подначку реагирует. А то надоело выслушивать едкие замечания о моей неверности. – А приходи на бой, детка. Там и посмотришь на меня в деле. Я лучший.
– В селе своем ты лучший. А здесь, – вожу пальцем в паре сантиметров от его лица, – здесь ты никто. Вон как отделали, личико попортили. Не хочется мне на избиение младенца смотреть, – фыркаю, и добавляю, передразнивая его: – Мы ведь семья.
Задевает.
Глупая, детская подначка его задевает.
Сидит, бесится от мысли, что лучшим я его не считаю. Сбитыми костяшками постукивает по столу, выбивая рваный ритм, как набат.
А у меня сердце каждый раз замирает от взгляда серых глаз, когда он смотрит на меня. И все время та проклятая ночь перед глазами встает – ночь, которую я в мельчайших деталях помню.
Никогда с Тимуром такого не было. С ним… нет, не противно, но и не хорошо. Спокойно и предсказуемо, ровно по часам.
Да и сравнить мужа мне не с кем было.
До недавнего времени.
– А знаешь, тебе придется прийти на бой, – с веселой злостью в голосе бросает Ратмир после долгого молчания. – Считай, это одно из моих условий. Чтобы я держал язык за зубами. И если избиения младенцев не случится – с тебя желание.
– Никакого желания, – хмурюсь, но парень качает головой.
– А если проиграю – желание с меня. Любое.
ГЛАВА 6
Странная девочка.
Злит, раздражает своей колючестью.
И непохожестью своей на тот образ, что
Но ведь вышла за отца, а значит…
… внешность обманчива.
– Можете войти к пациенту, – вежливо, но чуть устало выдыхает врач, и Вика подскакивает.
Ну уж нет!
– Я пойду, – опережаю ее. – Я ведь его сын.
Она в таком раздрае, что молча соглашается, позабыв, что жена в приоритете.
Жена… поверить не могу. Мачеха.
Обхватить бы ее лицо, как той ночью, едва мы номер отеля переступили. К стене прижать, вырывая рваные всхлипы…
Хватит! И чего я о ней думаю постоянно? Были у меня девушки красивее, чем она.
Намного красивее.
– Жив? – вхожу в палату к отцу, видеть которого неприятно, и больно. Родная кровь ведь не водица. – Молчи, врач сказал, что говорить тебе пока нельзя. Ты ведь понимаешь, что я тебе говорю?
Он моргает.
Понимает, в овощ не превратился – уже хорошо.
Или плохо…
Интересно, осталась бы с ним Вика? Осталась бы, превратись он в инвалида?
– Надеюсь, ты осознаешь, что бессмысленно спорить с дедом по поводу наследства. И переживать из-за этого тоже бессмысленно, – говорю, и ненавижу себя за то, что успокоить его пытаюсь.
Отец смотрит на меня в упор, и снова моргает. Медленно и выразительно, словно говоря: понимаю, но не сдамся.
– И жить я буду с вами. Пока. Дом ведь дедов, не так ли? – отец моргает, и начинает пыхтеть. – Успокойся. Я просто присмотрюсь к наследству. Или ты хочешь, чтобы я сразу все маме передал?
Он напрягает скулы, которые пугающе выступают, делая черты лица еще более заостренными, чем они есть. И моргает дважды – не хочет.
Мама ведь приедет сразу, если шанс представится.
Поселится в доме, и унижаться начнет. И перед отцом, и перед Викой.
Чтобы не гнали.
– Хм, а что бы ты сказал, предложи я тебе такой вариант, – сам не знаю зачем, предлагаю я. И всерьез ли предлагаю – непонятно и мне самому. – Ты разводишься с Викой, а я отказываюсь от наследства в твою пользу. Ты бы согласился?
Гляжу в его глаза – отражение моих – и с замиранием сердца ответа жду. И он смотрит также напряженно, не моргая. Уже слезу текут из уголков глаз, а отец все держится.
Да?
Нет?
Сам не знает?
Оскорблен моим вопросом?
– Пошел вон, – неразборчиво и медленно шепчет он. – Вон!
– Подумай над моим предложением, – легко вскакиваю со стула, и оборачиваюсь к лежащему, неприятному мне мужчине. – Мачеха у меня зачетная.
– Тим, – сажусь на кровать рядом с лежащим на ней мужем, и легонько сжимаю его ладонь. – Как же так? Ты… ты обязательно поправишься.