Беременна в расплату
Шрифт:
— Благодарю, — качаю головой, отказываясь от предложенного напитка. — Я хотела бы знать. Почему вы решили нам помочь? И помощь ли это или на самом деле я не могу уйти из этого дома?
— Да… Не меняются…
Кивает сама себе, отпивая из бокала.
— Я была такой же. Тихой с виду, потому что при Багировых меньше всего можно показывать строптивость и характер. И ураган внутри.
— Я хотела бы услышать ответ.
— Что ж, Мари. Ты в своем праве. Хотя я ожидала несколько другого. Скажем, благодарности за спасение твоей жизни? И не только, кажется, твоей. Или ты так
Мне не нравится.
Все, что происходит в последние часы мне не нравится так, что ледяные мурашки под кожей.
И не нравится эта женщина, хоть и кажется, что не несет в себе опасности или угрозы.
Но то, как преградили путь Алексе и Лоре, практически вышвырнув их при попытке войти сюда, наводит на очень несветлые мысли. А в бескорыстную помощь я уже, кажется, перестаю верить.
— Присядь, — кивком указывает мне на глубокое мягкое кресло.
И я опускаюсь туда, потому что ноги уже почти не держат.
— Да. Ты имеешь право знать. И мне нравится, что ты задаешь правильные вопросы.
— Меня зовут Наина Рубанская. Как понимаешь, когда-то я носила совсем другое имя. И я прекрасно знаю, что такое быть наложницей Багирова. Вначале это страсть. Сумасшествие. Чувство, что тебя сносит, как штормом в сумасшедших чувствах. И ты ощущаешь себя единственной. Королевой. Нет. Даже выше. Тебя носят на руках. Ласкают с такой дикостью и страстью, что вышибает дух вместе с мозгами. И ты ни о чем не думаешь. Ты забываешь собственное имя. А после ревность. Дикое чувство собственности. И вот ты уже в тюрьме, а не во дворце, хоть твоя тюрьма и отделана золотом. Уже не в объятиях. В самых настоящих цепях. Без права голоса. Без права заговорить с кем-то или на кого-то посмотреть. А после… После жестокость. Он идет по трупам к своей власти. Он не считается ни с кем. Даже с тобой. Обрушивает на тебя свой дикий голод, свою жажду, но так же жестоко и ломает. И не всегда только морально, Мари. Быть может, когда-нибудь я покажу тебе свои шрамы. Они остались от плетей. Потому что любое слово вразрез с его словом или желанием, это преступление в глазах Багирова. Преступление, которое должно быть наказуемо.
— Нет, — я качаю головой, изумленно глядя на эту женщину.
— Нет. Простите. Но это какой-то бред! И я не стану этого слушать.
Не стану.
И этот яд от ее слов не хочу принимать. Не хочу, чтоб он пачкал меня. Даже малейшим сомнениями!
Бадрид не мог!
Я… Я знаю его! Я его чувствую! Он не способен на жестокость, если только она не вынуждена! Не с женщиной! И уж тем более, не со мной!
Он любил ее?
По сердцу пробегает предательский холодок.
Нет. Я даже думать об этом не должна!
Потому что такая любовь, как наша… Она бывает только единственной!
— Смотри.
Она подходит ближе.
Легким движением расстегивает платье, позволяя ему свободно упасть к ногам.
И я ужасаюсь, видя на нежной коже спины уродливые шрамы.
Их здесь десятки. Нет, даже сотни!
— Это плети, Мари. Или ты думаешь, я сама себя так разукрасила? Это его любовь. Вот такая. Сметающая все. И оставляющая тебя выпотрошенной. Разломанной. Просто покорной тенью,
— Но совершенств и правда не бывает, а мое счастье стало черным проклятием, Мари. Я могла бы давно убрать эти шрамы. Но они горят. Горят до сих пор. И я не могу позволить себе забыть.
— Я вырвалась из этого плена. Чудом вырвалась когда-то. Мне повезло и у меня появился шанс на жизнь. Нормальную жизнь, Мари. Даже где-то счастливую, если бы не он. Если бы он не выжег внутри все так, что один пепел и чернота осталась. И я не забывала. Я помнила. Каждую минуту жизни помнила. И эти шрамы. Они до сих пор горят. Такое не забывают.
3 Глава 3
— Это вы? Вы устроили взрыв и …
Слово «убили» горит на языке, но я заталкиваю его внутрь. Обратно.
— И покушались на Бадрида?
Это бред.
Она сумасшедшая!
А с сумасшедшими надо быть крайне осторожной!
И как я сразу не поняла? Списала этот нездоровый лихорадочный блеск глаз на игру огня из камина и свечей!
— У Багировых разве мало врагов, Мари? Или ты думаешь что я? Хрупкая женщина, ночью нашпиговывала его дом взрывчаткой?
— Ну, как я понимаю, у вас есть деньги. Вы могли бы кого-нибудь нанять.
— Ты слишком умна, Мари. А умных женщин Багировы не любят больше всего. Из них выбивают этот ум очень жестокими способами.
Из какой дыры она вылезла? Эта ядовитая змея с ангельски прекрасной внешностью? Такие точно опасны! И как только Алекса додумалась с ней связаться?
— Вы сказали много, но по сути не ответили ни на один мой вопрос.
— Ты мне не веришь.
Вздергивает идеально очерченные брови.
— Ваши слова мало похожи на правду. Но самый главный вопрос так и остался открытым. Я могу уйти из этого дома?
— Да хоть сейчас, — и почему в ее радужной улыбке мне совсем не видится добро?
А она уже надела платье и расхаживает передо мной по комнате. Вернее, по огромной зале, иначе это помещение и не назовешь.
— Хоть сейчас, Мари, ты можешь уйти. Но лучше бы тебе подумать. Понять больше. Ты не веришь мне? Не веришь в то, что Багиров истязал меня?
— Ни капли. Он…
— О, конечно, — запрокидывает голову и смеется таким смехом, словно переливаются колокольчики.
Она красива. Выглядит нежной и утонченной. Очаровывает с первого же взгляда.
Слишком непохожа на ту, кто могла бы сделать подлость. Но липкое чувство все равно меня не покидает.
— Ты не веришь, потому что решила, что я говорю про Бадрида? О, нет, Мари! Конечно же, нет. Я была наложницей его отца. Карима Багирова. Но жестокость у них в крови. В каждом из поколений мужчин. А Бадрид весь в отца. Как две капли. Что лицо, что характер. Арман и вовсе бешеный. Неудержимый в своей ярости зверь. Не холодный, как отец и Бадрид. Он уничтожает без просчета и логики. Жестоко уничтожает. И Давид такой же.