Беременная адептка
Шрифт:
— Кайли? Позвольте, мистер Диеро, вы ничего не хотите мне объяснить?
Ну да, Бер весьма необдуманно назвал меня по имени, а для Глоствер такое обращение к студентам достаточно фривольно. Я быстро соображаю, как выпутаться из ситуации, а затем ловлю чуть насмешливый взгляд синих глаз.
Кажется, на счет «необдуманности» я поспешила…
— Думаю, нам лучше поговорить наедине, — спокойно говорит Бер, и встает, делая приглашающий жест рукой, — у вас в кабинете.
Глоствер делает недовольное лицо,
Понимая, что мужчина сейчас уйдет, я вскакиваю следом, непроизвольно хватая его за руку.
— Я с тобой!
Бер оборачивается, и скользит по мне взглядом. Делает шаг навстречу, становясь так близко, что мне хочется уткнуться в простой темный свитер, чтобы вдохнуть его знакомый аромат. А еще сплести пальцы, которые сейчас перехватили мою руку удобнее, и осторожно поглаживают запястье большим пальцем.
— Нет, Кайли, — максимально буднично говорит он, и я чувствую мужскую непреклонность в этом отказе.
— Что ты хочешь ей сказать?
Может, я все себе напридумывала, и они просто поговорят о расследовании?
Вглядываюсь в лицо Бера, и понимаю — нет, разговор будет не о работе.
— Останься и поешь, — произносит Бер, уходя от прямого вопроса, — а потом отдыхай, тебе сейчас это нужно. А мне нужно поговорить с ректором.
— Это ведь о нас, да? — мой голос дрожит, — я хочу присутствовать…
— Зачем? — меня обрывают, склоняясь еще ближе к лицу, — что ты там хочешь услышать? Уж поверь, ничего, что тебе понравиться, Глоствер не скажет!
— Ну и что? Я просто хочу там быть с тобой…
— Кайли. — Диеро устало проводит пальцами по подбородку, — я уже сказал — нет. Некоторые вещи будет лучше, если я решу сам. А потом мы вместе подумаем, что делать дальше.
Он вздыхает, чуть потягивая воздух, будто тоже принюхивается ко мне. Я вижу, как уголки губ дергаются в улыбке, но не могу понять, с чем это связано.
— Ты вернешься?
Мне действительно важно знать это. Потому что официальных поводов проведать меня у него больше нет, а те, что появились сейчас… Воспользуется ли ими мужчина?
— Ну разумеется! — кажется, Диеро даже слегка обижен этим вопросом, и я позволяю себе радоваться такой реакции.
Когда за ним захлопывается дверь, я осторожно сажусь на постель, на автомате выбирая булочку. Откусываю, смотря прямо в пространство, и не сразу слышу обеспокоенный мамин голос.
— Кайли! Да что ж такое… Вот, возьми чай.
— Ты что-то спросила? — я принимаю из ее рук чашку, и делаю медленный глоток.
— Да, я хочу знать, как так получилось, что ты и Бер… Я до сих пор не могу поверить…
Мама сыплет вопросами, и я даже пытаюсь кое-как на них отвечать, но это почти бесполезно — все
Попытавшись склеить беседу так и эдак, мама, вздыхая, уходит, предупреждая, что зайдет позже. Я киваю, отодвигаю поднос с завтраком, и сажусь на постели, размышляя, чем бы заняться. Усталость есть, но вот хрен я сейчас усну, разве что…
За дверью раздаются быстрые шаги, и, судя по каблукам, это не Диеро. Дверь распахивает, и в палату, с красным разъяренным лицом входит Глоствер.
— Подумать только! — она размашистым шагом подходит к постели, и замирает напротив, — даже здесь ты умудрилась обставить все наилучшим образом для себя!
— Это вы о чем? — очень стараюсь, чтобы голос не дрожал, и, кажется, у меня получается.
— О том, что ты легла не под кого-нибудь, а под Диеро!
Глава 29. Ненависть как элемент заботы
Она действительно сказала это?..
«Легла не под кого-нибудь, а под Диеро…»
Я тяжело задышала, сдерживая внутреннюю ярость. Какого?!.. Что эта жаба о себе возомнила?!
— Знаете что, — чувствую, что голос рокочет, но плевать совершенно, — а, по-моему, вас это касается не больше, чем моя беременность!
— Даже не смей, девчонка! — прерывает меня Глоствер, делая еще шаг навстречу, а я вскакиваю, выпуская из пальцев простынь, — даже не думай выступать тут, и говорить о том, о чем понятия не имеешь! Ты всегда была такой…
Она прерывается на мгновение, и тяжело дышит, глядя прямо мне в глаза. Кажется, ректора разрывает от желания высказаться, и сдерживается она из последних сил.
А я успеваю поймать какой-то непрошибаемый пофигизм, и скрещиваю руки на груди.
— Какой? — издевательски выгибая бровь, интересуюсь я.
— Беспринципной, наглой, черствой, не умеющей ценить людей вокруг себя идиоткой! — кричит в ответ Глоствер, сжимая кулаки от бессильной злости.
Вот как это работает, а? Потому что чем больше эта жаба орет, тем сильнее становится мое спокойствие. И когда она замолкает, я лишь снисходительно улыбаюсь.
— А знаете что, ректор Глоствер?
Она молчит, но смотрит с тем вопросом, который я и задала.
— Идите вы в задницу! — выплевываю с просто ощутимым на языке удовольствием, глядя прямо в эти глаза навыкате.
Мгновение — а затем старая жаба делает последний шаг между нами, и с размаху влепляет пощечину.
Я с неверием прикладываю руку к мгновенно загоревшейся щеке, а Глоствер с тем же выражением смотрит на свою руку.
— Вы… Вы… За что? — всхлипываю я, потому что все это слишком.
Слишком жестоко и неожиданно. Как бы Глоствер не унижала меня, но она никогда не смела поднимать руку… Да такое в академии к студентам вообще не допустимо!