Беременная невеста короля Братвы
Шрифт:
Она шмыгает носом. — Ты эгоист. Ты заботишься только о себе и своих потребностях, ни о чьих-либо еще.
Мои руки сжимаются вокруг нее в мгновенном предупреждении. — Мне не нужно оправдываться перед тобой. Если бы я знал, что ты будешь вести себя так по-детски, возможно, я бы просто…
В этот момент я слышу звук льющейся воды, когда юбка платья Майи намокает, и жидкость течет по ее бедрам.
— Что только что произошло? — Спрашиваю я, взяв ее за плечи и удерживая на расстоянии вытянутой руки.
— Нет, нет, еще слишком
— Что слишком рано?
— У меня отошли воды! — Майя кричит, тяжело дыша.
Я сразу трезвею, помогая Майе опуститься на стул.
Я стряхиваю с себя шок и замешательство, тянусь за телефоном и вызываю скорую помощь.
Мой разум поглощен одной мыслью, у Майи начинаются схватки, близнецы на подходе.
Глава 20 — Майя
Мои глаза нервно бегают из стороны в сторону, когда стерильный запах родильной палаты обжигает мои носовые пазухи. Онемение ниже пояса, благодаря действию лекарств, которые мне давали ранее, я все еще иногда ощущаю боль и растяжение. Я морщусь, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать крик, который хочет сорваться с моих губ.
Рядом со мной Доминик, его рука сжимает мою, как якорь, подтверждая, что я не одна. Его хватка крепкая, и он не разу не отпускал мою руку, и я прильнула к нему. Я уверена, что моя мертвая хватка, усиливается рывками из-за схваток, причинила бы боль другому мужчине, но как бы сильно я ни сжимала, его это не беспокоит. Он беспокоится только обо мне.
Предвкушение и тревога, родственные эмоции, сопровождавшие наших близнецов в палату, витают надо мной. Меня не так сильно волнует прерывистый ритм аппаратов, нежное бормотание медсестер.
Время идет, мой дискомфорт растягивается и распространяется, заставляя секунды тянуться с мучительной медлительностью. Я молча молюсь, чтобы пережить это и увидеть конечный результат, моих детей.
Я не могу видеть выражений лиц медсестер в масках, за исключением их глаз, которые были непроницаемыми.
— Все будет хорошо, — продолжает повторять Доминик, и в какой-то момент мне захотелось, чтобы он прекратил. Через некоторое время мне кажется, что он говорит это больше для себя, чем для меня.
Но он был сильным ради меня. Он здесь. Мне нужно отплатить ему тем же.
Что бы ни происходило подо мной, я расположена так, чтобы не знать и не видеть.
— Давайте закончим, — сказал доктор.
Что это значит? Как насчет детей? Что-то случилось?
Доминик больше не смотрит на меня. Его взгляд направлен на мои ноги, он ничего не говорит. Я выжидающе смотрю на него, потому что он был моей единственной понятной картой в этот неясный и мистифицирующий момент.
Я чувствую, как у меня на лбу появляется складка, а брови сходятся вместе. Машины только подпитывают мои страхи, поскольку я никак
Затем до моих ушей доносится прекрасный звук.
Доминик смеётся сквозь маску и смотрит на меня, его глаза блестят.
Мой лоб разглаживается, когда меня озаряет радость. Даже в моем усталом состоянии я улыбаюсь.
Теперь я могу прочитать по их лицам в масках: все хорошо. Мои дети живы.
Я слышу шуршание и бег воды, когда младенцев впервые купают, и две медсестры приносят их к Доминику, который приближает одного из них к моему лицу, достаточно близко, чтобы я могла понюхать и поцеловать в лоб близнеца. Он кладет другого мне на грудь, и я поступаю с этим близнецом точно так же.
Их крики смягчаются до недовольного бормотания, когда они прижимаются к своим родителям. Их крошечные формы совершенны, каждый их вздох был чудом.
Моя радость оживает, вся боль забыта. Каждый момент, ведущий к этому, останется в прошлом.
Меня переводят в отдельную палату, мои дети неподалеку. Доминик, вернулся в свой обычный наряд, темный костюм-тройку, стоит над детскими кроватками и смотрит на них обоих с выражением удивления на лице.
Морщины на его лице разгладились, сменившись восторгом, письменное свидетельство того, насколько хорошо прошел день. Он был последним отцом в городе, и, глядя сквозь слегка приоткрытую занавеску, открывавшую вид на коридор, я могу разглядеть фигуру в костюме. Без сомнения, он был вооруженным охранником, это так похоже на Доминика, охранять свои самые драгоценные сокровища. Только сейчас я задумываюсь, буду ли я по-прежнему частью этого сокровища.
Может быть, теперь, когда я родила, он выбросит меня из своей жизни, чтобы продолжить свою. Быть оторванной от моих детей будет душераздирающим, худшим наказанием, которое только можно вообразить. Я отдам все на свете, чтобы увидеть, как они растут. Я вынашивала их все это время, лелея в своей утробе, насколько они принадлежали Доминику, настолько они были и моими.
Возможность того, что Доминик выгонит меня из их жизни, настолько ужасающая, что возвращает мою тревогу. Я пытаюсь скрыть это слабой улыбкой, когда он, наконец, смотрит на меня.
Теперь мы одни, белые стены палаты наблюдают за нами.… тишина. Нет ни спешащих медсестер, ни лекарств, которые нужно принимать. Просто отдохни, и невысказанные чувства витают в воздухе, дрейфуют вокруг нас.
— Так много нужно сказать, но я просто не знаю, как это выразить, — начинает Доминик. — Ты подарила мне мир, и все же ‘спасибо’ кажется такой маленькой фразой за все это. Ты перевернула мою жизнь. Ты заставила меня осознать жизнь, о которой я никогда не подозревал. Подарок за пределами подарков. Вершина сокровищ.