Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги
Шрифт:
(Услышь я сегодня нечто подобное из уст Березовского, решил бы, наверное, что это белая горячка.)
Нет ничего опасней рецидива поздней, неразделенной любви. На какие только ухищрения не готова пойти жертва безответных страстей, лишь бы посильнее отомстить недавнему предмету своего обожания.
В понимании Березовского Путин был ветреным обманщиком, поматросившим и бросившим его; не важно, что сам президент никаких авансов ему не давал. Испокон веку Борис Абрамович привык существовать в мире придуманных им самим же иллюзий.
Отныне вся его жизнь
А Путин, кстати говоря, над любовью этой и не думал смеяться. Он просто не знал, что у Березовского все так серьезно; а когда понял это – было уже поздно; не дождавшись взаимности, тот перешел в нападение, не оставив гаранту ни малейшего шанса на примирение.
31 мая 2000 года – через два месяца после выборов – газеты публикуют открытое письмо Березовского к президенту, в котором он впервые подверг публичной критике новую политику Кремля. Как раз накануне Путин внес закон, лишающих губернаторов неприкосновенности и дающий ему право их отстранять. Кроме того, кардинально менялся порядок формирования Совета Федерации.
Реформы эти вряд ли задевали Березовского напрямую; скорее, они были лишь поводом к выяснению отношений. На всех углах Борис Абрамович кричал теперь, что это удар по демократии; они-де «обернутся колоссальной катастрофой для нас для всех, для всего, что мы делали последние десять лет». Он даже впервые в жизни полез на трибуну Государственной думы.
Правда, окончательно сжигать мосты за собой он пока не спешит; открытое письмо начиналось с неприкрытого реверанса в адрес президента – я, как и вся страна убежден, мол, «в искренности ваших намерений и воле сделать Россию мощной и процветающей».
По этой причине Березовский – случай беспрецедентный – даже отказался подписывать коллективное обращение олигархов в защиту арестованного Гусинского, сказав, что посадили его по заслугам; он сам-де выпустил джинна из бутылки, развратив силовиков нескончаемыми корпоративными войнами; пусть за это теперь и расплачивается.
Однако все было тщетно. Кремль по-прежнему не замечал его в упор и тирад этих не оценил.
Если бы Путин хоть как-то отреагировал на его майское письмо – не суть даже, как – Березовский вполне бы тем удовлетворился; это бы означало, что воспринимают его, как равного. Но в том-то и беда, что президент, вообще, пропустил эти гневные эскапады мимо ушей, ни словом, ни полсловом не выказав своей реакции. Такое безразличие бесило Березовского сильнее всего.
Он попытался было вновь разыграть любимую кавказскую карту, расшатывая и без того зыбкий мир в Карачаево-Черкессии, в надежде, что за ним, как и в старые добрые времена, позовут, будут испрашивать советов и помощи. Но и это не помогло.
Даже бывший друг Александр Волошин, назначенный когда-то общими стараниями
Напрасно сгорал Березовский от нетерпения, ожидая вожделенного вызова в Кремль. Эти прежние его приемчики ни на кого впечатления теперь не производили. Путин оказался подобен пружине. Чем больше на него давили, тем сильнее он сжимался.
И нервы у Березовского не выдерживают. 19 июля он вдруг объявляет, что добровольно складывает с себя депутатские полномочия, ибо не хочет участвовать «в крахе России и в установлении авторитарного режима».
Этот шаг, скорее, был плодом истерики, нежели тонкого расчета. Березовский все еще продолжал верить, что ему не позволят громко хлопнуть дверью: кинутся останавливать, упрашивать, умолять, а он в ответ, с гордо поднятой головой, отчеканит что-нибудь картинное, типа: лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
Неслучайно свою отставку Березовский попытался превратить в очередное политическое шоу. Осиротевшие избиратели должны были, например, провести траурный митинг у стен Госдумы, для чего специально послали за ними из Москвы два самолета. Однако вылететь в назначенный час избиратели не смогли – вмешались местные власти, с которыми депутат уже успел разругаться вдрызг. («Если Березовский уйдет, Карачаево-Черкессия вздохнет спокойно», – объявил во всеуслышанье президент Семенов.)
И его поездка в республику, осененная многократными причитаниями, что теперь-де Кавказ запылает, как пороховая бочка, тоже закончилась ничем.
Березовский переиграл сам себя. Он и не заметил, как окончательно перешел Рубикон.
Отныне возврат к мирному сосуществованию был уже невозможен, и Березовский, скрепя сердцем, ринулся в нападение.
На последнем издыхании облетел он с десяток губернаторов, подбивая их на борьбу с режимом; даже не постеснялся позвонить – после всего, что между ними было – Лужкову.
(Столичный мэр с огромным удовольствием доходчиво изложил в ответ Борису Абрамовичу все, что он о нем думает; по цензурным причинам, цитировать этот монолог я не стану.)
Одновременно ручные СМИ начали раздувать антипутинскую истерию, как две капли воды схожую с недавней кампанией против Примакова; те же обвинения в возврате к тоталитаризму, попрании демократии.
Пик этой кампании пришелся на август, когда случилась трагедия с «Курском». ОРТ специально показывало катающегося на водных лыжах беззаботного президента на контрасте с плачущими женами моряков. Кроме того, под эгидой Березовского был спешно учрежден «Фонд помощи семьям членов экипажа подводной лодки „Курск“». Многие, действительно, искренне переводили туда деньги, однако дальнейшая судьба этих пожертвований до сих пор неизвестна. (При аресте президент фонда адвокат Блинов – ныне осужденный за мошенничество – все документы успел уничтожить.)