Берёзовый листок
Шрифт:
Мама перебирала рубашки сына, гладила руками его шапку и прижимала к лицу шарф, пахнущий её родненьким мальчиком и тем парфюмом, что нравился его невесте.
В таком горе нельзя утешиться сравнением, но всё же… Течение времени, как река забвения: пьём по крохотному глоточку, и острый кровавый нож, что вчера рассекал твое сердце, притупляется, ты начинаешь видеть и слышать мир вокруг. Мама увидела страдания детей с онкологическими заболеваниями, куда их фирма поставляла лекарства, раздала вещи сына и стала перечислять деньги в благотворительный фонд.
Слезы закончились. Сухие глаза пылали воспалённой краснотой. Оледеневшая душа застыла как безмолвный заколдованный лес.
Февраль миновал. К сугробам выше полутора метров март добавил щедрыми небесами еще метр снежного покрова и продолжил морозить москвичей и гостей столицы температурой, доходящей
Приглашение на литературно-музыкальный вечер и личный пригласительный билет бросили в почтовый ящик электронной почты. Эти приглашения получили все, кто совершал пожертвования в благотворительный фонд. Знаменитая актриса будет читать стихи еще более знаменитых поэтов, под аккомпанемент менее знаменитой пианистки. Всё действо состоится в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С.
Пушкина.
Когда-то, в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, когда маме исполнилось четырнадцать лет, её тётушка Маргарита Евграфовна Смелянская, в девичестве Нежнова, взяла её с собой на международный музыкальный фестиваль «Декабрьские вечера Святослава Рихтера». В том году состоялись пятые «Декабрьские вечера», Рихтер исполнял Шумана. Мама обожала этот музей. Быть может, фортепианный квинтет ми-бемоль-мажор Шумана не был ей так дорог и любим, но атмосфера храма искусства, скульптуры-канделябры, столетние стены знаменитого творения Р.И. Клейна и П.С. Бойцова оставили неизгладимое впечатление в душе, какую-то теплоту и торжественность.
Множество выставок с участием величайших произведений искусства мама посетила, восходя на высокий подиум и минуя ионическую колоннаду в этом роскошном здании. Поднимая голову и всматриваясь в прозрачный потолок, который был уничтожен во время войны бомбардировками, когда музей стоял с обнаженным нутром, она помнила, как об этом рассказывала учительница на уроках истории. Сейчас она чувствовала течение времени, изменение жизни, ощущала, как относительно и «призрачно всё в этом мире бушующем». Она двигалась, отвечала на вопросы, выполняла все необходимые действия, которые присущи живым людям, но из неё ушла любовь.
Чудесный Белый зал. Конечно, она пойдет. Вчера, накануне годовщины, ей приснился её мальчик. Она ждала его во снах целый год. Его не было столько безнадежных дней! И вот вчера он ей сказал, что у него все хорошо, улыбаясь, просил, чтобы она не волновалась. С плеч словно свалилась гора, и стало легко. Передвижники и импрессионисты смешались в Белом зале в странном винегрете. С портретов взирали давно ушедшие великие, и тихо звучал голос актрисы, как будто она говорила только с мамой, и рядом не было никого.
…..Я б разбивал стихи, как сад.Всей дрожью жилокЦвели бы липы в них подряд,Гуськом, в затылок.В стихи б я внес дыханье роз,Дыханье мяты,Луга, осоку, сенокос,Грозы раскаты.Так некогда Шопен вложилЖивое чудоФольварков, парков, рощ, могилВ свои этюды….Сквозь ритм гениальных строк Пастернака звучал ноктюрн Шопена до-диез-минор. Мама видела сквозь слезы, что плачет не только она, но и соседка справа и даже мужчина через проход. Быть может, ей показалось, но его щека блестела, и он промокнул её платком.
После звучали Эмиль Верхан и К. Дебюсси, Артюр Рембо и опять Ф. Шопен, а когда Шарль Бодлер пустился в «Плаванье», зазвучала соната Прокофьева ре-минор, написанная в 1912 году в год основания этого музея. Девчонка лет четырнадцати, не шелохнувшись, внимала чтице, а правой рукой неистово исполняла сонату Прокофьева. Её пальчики так уверенно метались по каталогу детских работ с выставки «Подари жизнь»,
Чтица продолжала:
В вечерней синеве, полями и лугами,Когда ни облачка на бледных небесах,По плечи в колкой ржи, с прохладой под ногами,С мечтами в голове и с ветром в волосах,Все вдаль, не думая, не говоря ни слова,Но чувствуя любовь, растущую в груди,Без цели, как цыган, впивая все, что ново,С Природою вдвоем, как с женщиной, идти.Мама почувствовала ЛЮБОВЬ, растущую в груди, любовь к жизни, такой трагичной, не простой, тяжелой, невыносимой, изматывающей, но прекрасной, как поэзия, музыка, природа, ветер, бледные небеса, поля и луга, прекрасной, как этот Белый зал и Ноктюрн Шопена. Воспалённые красные глаза наполнились слезами не от сердечной боли, а как будто русло иссохшей реки напоилось долгожданной влагой и вернулось к жизни.
Писательский клуб
Обожаю вечера поэзии, особенно когда стихи читает кто-нибудь талантливый, например, Алла Демидова. Вечер поэзии, посвященный Иосифу Бродскому, должен был проходить в Центральном доме литераторов, где сейчас московский клуб писателей, основанный в 1934 году. Старинное здание Центрального дома литераторов необыкновенной красоты, выполнено в стиле модерн романтического направления. Особняк, почти дворец, построен в 1887 году по проекту московского архитектора Петра Бойцова для князя Бориса Владимировича Святополк-Четвертинского. До 2000 года в это здание можно было попасть только по пригласительным билетам или удостоверениям членов Союза писателей, а сейчас мы ступаем на крыльцо в величественный вход в дом, который заглублен в сводчатую сень, к которой примыкает металлическая ограда со спиральными завитками. Перед этим немного полюбовались крышей щипцовой с мансардными выносами и барочными завитками. Щипец сени крыльца, которое одновременно является балконом, украшен гербом. После князя Б.В. Святополк-Четвертинского дом принадлежал графине А.А. Олсуфьевой вплоть до 1917 года. После революции в доме проводились заседания Академии вольной духовной культуры. До 1925 года в здании размещалась городская беднота, а с 1932-1933 годов он был передан Центральному дому литераторов, о чём, кстати, хлопотал А.М. Горький. Особняк включен в список охраняемых государством объектов архитектурного культурного наследия. Перед открытием первого писательского клуба, в 1928 году, Владимир Маяковский писал: «Не знаю – петь, плясать ли, улыбка не сходит с губ. Наконец-то и у писателей будет свой клуб». Одно время он был местом заседания самой влиятельной в России масонской ложи, а уже в советское время по просьбе Максима Горького был передан Дому писателей и затем стал Центральным Домом Литераторов. Здесь в разное время выступали Александр Твардовский, Константин Симонов, Михаил Шолохов, Александр Фадеев, Михаил Зощенко и др. Почетными гостями ЦДЛ были Нильс Бор, Рокуэлл Кент, Жерар Филипп, Марлен Дитрих, Индира Ганди, Джина Лоллобриджида. Очень приятно, что такая красота еще жива и здесь звучит вечная музыка слова.
Внутреннее убранство здания почти не менялось на протяжении веков и богато деревянной отделкой, здесь сохранились действующие камины и винтовая лестница с отдельным выходом. В конце 1980-х годов была проведена реставрация здания, которая не затронула основные конструктивные элементы, а декоративные детали интерьера были восстановлены. В здании находятся также научная библиотека ЦДЛ и один из лучших ресторанов Москвы «Ц.Д.Л.», который мы никогда не посещали, но мало ли что, быть может, у нас всё впереди?