Берия. Лучший менеджер XX века
Шрифт:
Что ведь получается…
Сталин не сразу стал выдающимся лидером огромной страны. Он тоже «учился, учился и еще раз учился» быть вождем и государственным деятелем. Учился, начиная с конца 1917 года.
Однако он был, при этом, в чем-то идеалистом. Желающих ухмыльнуться по прочтении этих слов я отсылаю к Лиону Фейхтвангеру, смотревшему на Сталина так же. И поэтому Сталин верил в то, что если сам он любит революцию в себе, а не себя в революции, если сам он живет принципом «я для интересов дела, а не дело для моих интересов», то и другие его товарищи по партии живут так
«В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около трех-четырех тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут тридцать-сорок тысяч средних руководителей. Это – наше партийное офицерство… Дальше идут около ста – ста пятидесяти тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство…»
И вся эта сила виделась Сталину в виде идейного монолита, недаром он сравнивал как-то партию с орденом меченосцев. Это сравнение мало кем было понято, а ведь Сталин имел в виду, конечно же, такие черты, как сплоченную готовность к жертве и умение в реальной, практической жизни руководствоваться идеалом.
Итак, он постепенно растет как вождь, набираясь опыта. И при этом тоже постепенно убеждается в том, что все обстоит далеко не монолитно, и прежде всего – в «генералитете» партии.
Да, есть, есть надежные товарищи и толковые соратники. Но – не все. Кто-то из товарищей ставит амбиции старого большевика выше необходимости учиться хозяйствовать, кто-то перерождается в духе, говоря словами Ленина, «коммунистического чванства», а кто-то и просто заедается и даже зажирается.
Для Сталина все еще лишь начинается, в стране непочатый край работы, а они уже все «превзошли» и хотят одного – комфорта. Да ладно бы еще, если бы только материального, а им еще и душевный комфорт нужен. На кой черт им вечный бой, когда покой им будет только сниться!
И Сталин с горечью видит, как эти товарищи – формально по-прежнему товарищи по партии, а фактически уже бывшие товарищи – начинают интриговать, сбиваться в группки, а кто-то доходит уже и до прямых заговоров.
А Сталин живет идеей создания лучшего общества – он ведь по убеждениям коммунист. Но он – как точно уловил это Фейхтвангер – в чем-то идеалист. Практический романтик, так сказать.
И вот этот романтик в результате политического самообразования себя как вождя начинает понимать невеселые вещи… Он думал, что «генералитет» и «офицерство» ВКП(б) – это все же нечто единое с ним в идейном отношении, в жизненных установках. А оказывается, это верно в отношении далеко не всех.
Он думал, что освободившимся от частной собственности обществом будут править всегда и во всем разум и идея, а оказалось… Оказалось, что им по-прежнему правит чиновничий «кисель» и инертность немалой части масс.
Не только «кисель», конечно… И не только инертность… Возникли, возникли в
Сталин мучительно размышляет – как изменить ситуацию? Как противостоять врагу умной, творческой жизни – бюрократу? И видит выход в стимуляции инициативы масс и в расширении их прав. Так возникает новая Конституция.
Но этого мало – это общий принцип. А как его конкретизировать, как обеспечить контроль масс над властью в условиях однопартийной системы? Так возникает идея альтернативных выборов.
Но бюрократ противится ей. Формально еще товарищ, на деле он становится врагом – не сегодня, так завтра. И медлить здесь нельзя. Промедление здесь смерти подобно. Не Сталина смерти, а смерти Державы.
Думаю, к концу лета 1937 года Сталин завершил свое политическое самообразование и становление трезвого вождя масс. То есть вождя, не утратившего чувства перспективы, но уже не имеющего иллюзий относительно как многих своих коллег, так и состояния умов и душ немалой части народа. Пожалуй, это стоило ему неких разочарований и в какой-то мере ожесточило. Но ожесточило лишь в той мере, какая необходима вождю в ситуации, когда его стране и ее народам грозит поражение в борьбе за процветающее будущее.
Не просто было решиться Сталину на проведение репрессий. А не решиться было нельзя – История не позволяла.
ЛАВРЕНТИЙ Берия был высокоталантливым человеком. Но гением социального анализа – в отличие от Сталина – он не был, и разочарований гения, надо полагать, не испытывал. Да и поколения это были разные – разница в возрасте двадцать лет, а в судьбах – целая эпоха.
Но психологически Берия был, конечно, Сталину весьма близок – оба были практическими романтиками, оба – идеалистами, по горло загруженными реальными и многотрудными делами создания нового общества.
Сталин сказал: «Кадры решают все!» И в партийно-государственной среде, поднятой к высотам власти революцией и Гражданской войной, Берия был одним из наиболее ярких представителей тех, кто оказался равнодушен к жареным гусям, но кто, напротив, оказался жаден до работы, кто хотел быть среди тех кадров, которые «все» и решали…
Решать и работать! Работать и потому, что это интересно, и потому, что своей работой служить грандиозному делу развития великой страны. Для Берии это была не красивая фраза, а повседневная моральная установка.
Вот почему Сталин не мог не включить Берию в свое ближайшее окружение уже в ближайшее время. Уже скоро его вызовут в Москву за новым, на этот раз – в Москве же, назначением в Наркомат внутренних дел СССР.
И приход Берии на самый верхний этаж государственной власти был обусловлен объективно – запросами эпохи и интересами Державы.
Глава 11
Дела в стране, дела в Тбилиси…
Вернувшись в Тбилиси с Пленума, Берия вновь погрузился в те многочисленные хозяйственные проблемы, которых становилось все больше по мере того, как решались проблемы вчерашние.