Беркутов-Туманный
Шрифт:
— Мой сын приглядывает за Викторией Михайловной с момента, когда узнал о ее существовании, а мы с Людой — с момента рождения. То есть, вот уже двадцать семь с половиной лет плавимся от ненависти к коалиции из двадцати девяти дворянских родов, тихой сапой подтачивающих власть нашей династии и планирующих ее смену. Да, при этом не сидим, сложа руки — стравливаем эти рода между собой, опосредованно мешаем определиться с окончательной кандидатурой в новые Императоры, используем любую возможность, чтобы ослабить этот комплот, и так далее. К сожалению, основной воз и ныне там — я, при всех своих возможностях, не могу принять в род ребенка своего сына, рожденного вне брака и раньше официально признанного первенца. Просто потому, что Вику начнут рвать на части в попытках превратить в очередное знамя священной борьбы с нами, Воронецкими, и, тем самым,
Тут я подался вперед, собираясь задать «не странный», но государь как-то понял, что мне захотелось предложить, и отрицательно помотал головой:
— В этот раз ни о каком награждении закрытым списком не может быть и речи — слишком много свидетелей вашего спешного отлета на «Стрекозах» и триумфального возвращения в компании со спасенными. И потом вам нужен политический вес. Иначе ваш род задавят.
Этот аргумент оспаривать и не хотелось, и не моглось. Поэтому я кивнул в знак того, что все понял, и Воронецкий переключился на следующую тему:
— А теперь поговорим о вашей дуэли со лже-журналистом «Тимофеем Семеновичем Чадовым»: оскорбление, озвученное профессиональным дуэлянтом по прозвищу Голем, по неофициальному статусу отстававшим от Призрака всего на две ступени, являлось классической «вилкой» о трех зубцах: вызови эту личность на дуэль мой сын — заказчики акции уже радовались бы его гибели, проиграй вы в этой схватке — мы, Воронецкие, лишились бы одного из немногих надежных союзников, продемонстрируй вы свои возможности — заказчики придумали бы, как использовать это знание в своих целях. Вывод напрашивается сам собой: вы и в этот раз оказали нам серьезнейшую услугу…
— … из тех, о которых предпочтительнее не говорить… — угрюмо добавил Цесаревич. А монолог Императора закончила его жена, кстати, реально помолодевшая:
— … поэтому мы берем на себя финансирование строительства вашего родового поместья. И это не обсуждается…
…Последние четверть часа этой аудиенции Воронецкие рассказывали об истерии, начавшейся в высшем свете из-за изменений во внешности Людмилы Евгеньевны и Ксении Станиславовны, о том, что уже сделали спецслужбы для того, чтобы обезопасить мой род от излишнего внимания обеих полярностей, и о лицах, чье упрямство теоретически может создать значимые проблемы. Когда я заикнулся о том, что через два-три дня снова уйду в Пятно и заберу с собой большую часть рода, откровенно обрадовались и заявили, что этот шаг не только существенно упростит противодействие особо активным «старцам», но и позволит в разы качественнее прикрывать остающихся. А после того, как государь дал понять, что время, которое он смог безболезненно выделить на общение с нами, иссякло, вдруг заговорил Цесаревич, задолбавшийся молчать.
Как ни странно, поблагодарив сердечнее некуда за спасение дочери, принял на себя долг жизни и… пообещал, что все время нашего пребывания в Пятне за Ксенией Станиславовной и Ириной Сергеевной будут приглядывать лучшие оперативные группы спецотдела. В результате в приемную мы вышли на четыре минуты позже, чем должны были, но двое аристократов в возрасте «столько не живут», обнаружившиеся там, поднялись с кресел и уважительно поздоровались. При этом, по моим ощущениям, жаждали перевести обмен приветствиями в разговор и завязать знакомство,
Первые минуту-полторы сияли на зависть летнему солнцу и тараторили, не переставая. Потом выволокли в коридор, отвели в крыло, в котором, судя по всему, располагались покои этого Воронецкого, затолкали в здоровенную прихожую, с грохотом закрыли дверь и посерьезнели:
— Говорят, вы пришли к заимке «Обрыв» в изорванных и окровавленных комбезах?!
— … а сцепились с волками нулевого ранга?
— Преувеличивают… — буркнул я, понял, что не убедил, и вздохнул: — Оля поймала одну-единственную ледяную иглу, а я пять. Все попадания пришлись в мягкие ткани и были исцелены сразу после боя. А с волками мы не рубились — подвели их к самке росомахи невероятно высокого ранга, охранявшей в разы более слабых детенышей, дали зверью сцепиться друг с другом и свалили.
Великий Князь не успокоился и после этого:
— Ксении Станиславовне показывались?
— Пока нет: с летного поля приехали прямо сюда. Но, поверь на слово, особой необходимости нет: Ксения Станиславовна помогла Оле со Светой освоить все базовые целительские умения, так что теперь у меня в команде аж два боевых целителя.
— Это меняет дело… — заулыбался он, а Ростопчина радостно закивала. Увы, стоило нам добраться до гостиной и попадать в кресла, как Воронецкий снова нахмурился: — Ребят, как только бабушка начала молодеть, слухи об этом просочились за пределы дворца, и сейчас вас жаждет обаять или подмять три четверти родов Империи. Я подходил за решением этой проблемы к деду, и он, вроде как, усилил охрану Бухты Уединения, прикомандировал к СБ вашей клиники два взвода бывших подчиненных Надежды Олеговны и отправил специально обученных людей контролировать строительство дороги к вашему будущему родовому поместью, но вторая молодость — это слишком большой соблазн, так что вас все равно задергают.
— Мы понимаем… — криво усмехнулся я. И добавил: — Поэтому максимум во вторник снова уйдем в Пятно. Причем на этот раз — недели на три. Так, стоп — я забыл спросить у твоего деда, когда он собирается прорываться во второй ранг. Чтобы забежать на заимку Вронских и посмотреть, что там со змеями.
Парень грустно улыбнулся, «обозвал» меня человеком долга и успокоил:
— Можешь не дергаться: он был вынужден переиграть свои планы, так что сможет заняться собой не раньше, чем в середине весны…
Глава 28
9–10 октября 2513 по ЕГК.
…Отоспались мы ко второй половине дня понедельника. И пусть от всей моральной усталости сон не избавил, зато физической как не бывало. Поэтому в районе семи вечера я привычно оккупировал кабинет Ксении Станиславовны и пообщался сначала с его хозяйкой, а затем с Недотрогой.
В общем и целом, услышанное порадовало: все ветераны встали на ноги, были готовы к первому этапу усиления Метаморфизмом, тренировались, как проклятые, семимильными шагами возвращались в прежнюю форму и — что самое главное — преисполнились благодарности за помощь в возвращении к полноценной жизни; Надежда провела медикаментозные собеседования со всеми Слугами целительницы, членами ее СБ и обслуживающим персоналом, уволила к чертовой матери восемь человек, а набрала двенадцать; умудрилась наладить рабочие отношения между СБ-шниками и прикомандированными вояками; за время нашего отсутствия в роду не случилось ни одного сколь-либо значимого ЧП и так далее. Ну, а о том, что в Сети творится сущий бардак, я уже знал из доклада Дайны. Вот и не стал вникать в подробности — задал каждой по паре-тройке уточняющих вопросов, получил ожидаемые ответы и распорядился собрать личный состав, отправляющийся в рейд, в каком-нибудь подходящем помещении.
Недотрога, за время пребывания в клинике успевшая изучить здание вдоль и поперек, унеслась выполнять боевой приказ, а Ксения Станиславовна, проводив ее взглядом и дождавшись щелчка дверного замка, выдала забавную фразу:
— Чрезвычайно умная, порядочная, добросовестная, исполнительная, инициативная и по-хорошему жесткая девочка. А о ее профессионализме могу говорить часами. Единственная слабость — неверие в людей. В общем, вложите в нее толику душевного тепла — намертво прирастет к вам застарелой раной в сердце. Нет — окончательно разочаруется в этой жизни, через какое-то время перестанет гореть и истлеет.