Берлин-Александерплац
Шрифт:
— Уступи ее кому-нибудь по сходной цене, Френце эту, — вот и все дело.
Франц в восторг пришел и хлоп того по плечу.
— Ух ты, проныра, черт возьми, сразу видать, человек культурный, я тебе и в подметки не гожусь. Будем, значит, перепродавать их из рук в руки, как на толкучке во времена инфляции, а?
— А почему бы и нет? Бабья этого слишком уж много развелось.
— Верно, что много! Силен ты, мужик, черт тебя подери!
— Ну, так как же?
— Ладно, заметано. Так и быть, поищу кого-нибудь. Авось найду. А перед тобой я прямо щенок! Фу-ты ну-ты!
Рейнхольд искоса взглянул на него. Мозги
А Франц был настолько восхищен этой сделкой, что с места в карьер отправился к горбуну Эдэ; тот сидел в своей норе. Франц ему все выложил: так, мол, и так, не хочет ли перенять девчонку, потому что у него, Франца, намечается другая, а от этой желательно отделаться.
Тому это пришлось как раз кстати, ему, видишь ли, работать надоело, решил поболеть. Получит вот пособие по болезни и отдохнет малость, а девчонка будет закупать для него продукты и ходить в больничную кассу за деньгами. Только если она осесть у него захочет, — это не выйдет, он не таковский, его не проведешь!
Не откладывая дела, Франц на следующее же утро, перед тем как выйти из дому, устроил жене возчика ни за что ни про что страшнейший скандал. Та не осталась в долгу. Францу только того и надо было: раззадорил сам себя, кричит в голос. Через час все было в порядке: горбун помогал ей собирать вещи, Франц в ярости убежал, а жена возчика переселилась к горбуну, потому что ей больше некуда было деваться. Горбун сходил к врачу, сказался больным, и вечером они уже вдвоем ругали Франца Биберкопфа на чем свет стоит.
А к Францу заявилась Цилли. Что тебе, дитя мое? Болит у тебя что-нибудь? Где у тебя бобо, ах ты, бедная!
— Вот, меня просили передать вам этот меховой воротник.
Франц взял мех и одобрительно кивнул головой. Шикарная штука. Откуда это у парня берутся такие хорошие вещи? В тот раз были только ботинки. А Цилли, ничего не подозревая, щебечет:
— Вы с моим Рейнхольдом, должно быть, большие друзья?
— О да! — смеется Франц. — Он посылает мне иногда продукты и кое-что из одежды, что у него лишнее. Недавно прислал вдруг ботинки. Ботинки, ни с того ни с сего. Да вот они, полюбуйтесь сами. Черт, где же они? Уж не стащила ли их Френце, этакая стерва придурковатая! Да где же они, в самом деле? А, вот! Взгляните-ка, фрейлейн Цилли, он прислал мне их в прошлый раз.
Ну, что вы скажете? Настоящие ботфорты! В них сразу трое могут поместиться. Ну-ка, всуньте сюда ваши ножки.
Она не заставила себя просить, всунула ноги в башмаки — хохочет, заливается, чистенько так одета, в черном манто с меховой отделкой, и сама хорошенькая, просто загляденье, так бы вот и съел ее. Олух этот Рейнхольд, право слово, от такой-то ягодки отказываться, и откуда он вечно таких красоток выкапывает? Стоит она, как кот в сапогах, а Франц думает: все, как и в прошлый раз; выходит дело, абонемент у него на баб, как все равно на ежемесячный журнал! Скинул он туфлю, сунул вслед за Цилли ногу в башмак, та визжать, но его нога все-таки влезла; хотела она убежать, да не тут-то было, так и запрыгали вместе, в одном ботинке. Допрыгали до стола, тут Франц другой ногой во второй ботинок. Того и гляди оба полетят на пол. Так и вышло… Визг, возня… Барышня, отвернитесь, пожалуйста — пусть
— Послушай, Франц, ведь меня Рейнхольд ждет. Ты ему ничего не скажешь? Пожалуйста, не говори, я тебя очень прошу.
— С какой же стати, кисанька?
А вечером он принял ее с рук на руки, маленькую плаксу, со всем приданым. Весь вечер они вдвоем на все лады честили Рейнхольда. Цилли — мировая девчонка, и гардероб у нее хороший. Манто почти новое, и туфельки бальные. И все сразу привезла с собой. Черт возьми, неужели все это Рейнхольд ей подарил, в рассрочку, должно быть, покупает.
С тех пор Франц стал смотреть на Рейнхольда с восхищением. Вот орел! Но работу он Францу задал нелегкую, и уже с тревогой подумывал Франц о конце месяца когда великий молчальник Рейнхольд наверняка снова заговорит. И вот в один прекрасный вечер входит Франц в метро на Александерплац против Ландебергерштрассе, вдруг откуда ни возьмись Рейнхольд — спрашивает, что Франц собирается делать вечером. Что это он? Ведь месяца еще не прошло, в чем дело? К тому же Франца ждет Цилли, но пойти куда-нибудь с Рейнхольдом — с полным нашим удовольствием. И вот они не спеша пошли пешком — как бы вы думали, куда? — вниз по Александерштрассе на Принценштрассе. Франц пристал к Рейнхольду: куда, мол, путь держим? К Вальтерхену, пропустить по одной? Выпытал наконец. В приют Армии Спасения на Дрезденерштрассе! Захотелось ему проповедь послушать. Вот те на! Всегда он так, с заскоками парень! Словом, в тот вечер Франц Биберкопф впервые побывал у солдат Армии Спасения. Чудно было — Франц смотрел и диву давался.
А в половине десятого, когда начали призывать к покаянию в грехах, Рейнхольда словно муха какая укусила — вскочил и вон из зала; бежит, будто за ним гонятся. Да что это с ним? Догнал его Франц на лестнице. Тот ругается на чем свет стоит.
— Смотри в оба, — говорит, — они здесь тебя так обработают, что небо с овчинку покажется. Будешь делать, что скажут, и не пикнешь.
— Это я-то? Шалишь, брат, со мной этот номер не пройдет.
Но Рейнхольд продолжал в том же духе и на улице, и в пивной на Принценштрассе; все остановиться не мог, и тут-то он проболтался.
— Хочу покончить с бабами, Франц, не могу я больше.
Вот номер!
— А я-то жду не дождусь, когда ты следующую мне пришлешь.
— По-твоему, я только мечтаю, как бы тебе через неделю Труду-блондинку сбыть? Нет, так дело не пойдет…
— За мной, Рейнхольд, задержки не будет! На меня ты можешь положиться! По мне, пускай хоть еще десяток девчонок явится, мы их всех пристроим.
— Оставь меня в покое с этими бабами, Франц. Не хочу больше, понял?
Пойди-ка пойми его! Что он раскипятился?
— Коли тебе баба надоела, то и брось ее. Проще простого! Отшить их всегда можно. Последнюю, что сейчас у тебя, я еще возьму, а потом — шабаш!
Ясно как дважды два — четыре! Чего он глаза пялит? Ишь уставился! Если хочет, может оставить себе последнюю. Я не против. Вот чудак человек! Побрел теперь к стойке за кофе с лимонадом! Водки не пьет, хмелеет быстро, с катушек валится, а туда же, с бабами путаться.
Некоторое время Рейнхольд упорно молчал, но затем, выдув три чашки своей бурды, снова развязал язык.