Берлинский дневник (1940-1945)
Шрифт:
Администрация «Бристоля» поразительна: света нет, но на каждом столике свеча и ресторан работает, как обычно. Потом мы зашли за углом в магазин Петера Хабига и смотрели, как горит Опера. У Петера были слезы на глазах. Для венца гибель его любимой Оперы — это личная трагедия.
Венская Опера была открыта в 1869 г. в присутствии императора Франца-Иосифа постановкой «Дон-Жуана» Моцарта. Любопытно, что последним оперным представлением в этом театре перед его разрушением была «Гибель богов» Вагнера! Вместе с театром погибли декорации примерно для 120 спектаклей и около 160 тыс. костюмов. Несмотря на все трудности послевоенной жизни, восстановление Оперы рассматривалось всей страной как первоочередная задача, и ее открытие вновь в ноябре 1955 г. лучше, чем что-либо
Среда, 14 марта
Снова пришлось идти в госпиталь пешком. Дорога туда и обратно теперь занимает у меня четыре часа. Скоро начну ездить на попутных машинах, но пока улицы настолько загромождены обломками разбомбленных зданий, что машины не ездят и все ходят пешком.
Четверг, 15 марта
Мне дали два дня отпуска. Теперь у меня будет другая работа: Wehrbetreuung und Fursorge. [231] Пока мне не вполне ясно, что это означает, но полагаю, что придется вести переписку с люфтгау (областное командование воздушными силами) по поводу присвоения чинов и вручения наград раненым в нашем госпитале, а также давать им советы по личным вопросам. Нужно будет иметь дело с самыми разными людьми, а главный врач считает, что я как раз для этого подхожу. К сожалению, мне придется также иметь дело со всем, что касается смерти, а с момента нашей трагедии в туннеле у меня много душераздирающих встреч с родными. Сегодня пришла невеста одного из убитых мальчиков; она просила меня рассказать ей все жуткие подробности.
231
служба советов и заботы о военнослужащих
Пятница, 16 марта
Сегодня утром был еще налет. Я перешла через площадь Оперы в отель «Захер», так как их подвал считается более надежным, чем в «Бристоле». Ко мне присоединились братья Таксисы и Хайнц Тинти. Мы застряли там на четыре часа, и хотя на этот раз все обошлось, все нервничали больше, чем обычно. После отбоя Жози Розенфельд (у ее семьи поместье возле Линца) отправилась прямо на вокзал, хотя говорят, что поездов больше нет. Она совершенно обезумела от страха и не желает оставаться в Вене ни одного лишнего дня. Она оставила мне немного яиц.
Суббота, 17 марта
Сита Вреде и я снова провели несколько часов в подвале гостиницы «Захер». Он действительно выглядит надежным, но ведь никто не знает, под каким углом упадут бомбы.
С самого начала этих сильных налетов семья непрерывно шлет мне панические письма, но я не могу на них ответить, так как никакая почта из Вены больше не уходит.
Воскресенье, 18 марта
Была в церкви с Ханзи Опперсдорфом. Потом навестила Сизи Вильчек, которая все еще больна. В день, когда погибла Опера, ее дядя Кари написал мне письмо, датированное «самым трагичным днем, который когда-либо пережила Вена». Бедняга: он страшно подавлен, и отец Сизи тоже. Франца Таксис говорит, что для их поколения Вена была, как для нас наши спальни: каждый уголок «принадлежал» им, они знали каждый камень…
Обедала в «Бристоле» с Габриелой Кессельштат и неким князем Себастьяном Любомирским, еще одним беженцем из Польши. Потоцкие уехали три дня назад. Они все откладывали отъезд. Без них очень уж странно. Мы стали чем-то вроде семьи. Каждый отъезд оставляет пустоту. Потом мы пили кофе в отеле Габриелы по ту сторону улицы. Она только что купила себе несколько новых шляпок единственный предмет одежды, который еще можно купить без карточек. Она вот-вот уезжает на машине, благо у нее лихтенштейнский паспорт (она двоюродная сестра правящего князя).
Понедельник, 19 марта
Еще один кошмарный день. На этот раз на территорию госпиталя обрушился так называемый «бомбовый ковер». Мы были в туннеле,
Неподалеку от госпиталя, в парке Тюркеншанцпарк, упал американский самолет, и нескольких сотрудников госпиталя отправили подобрать экипаж. Нашли четверых, пятый исчез.
Мы принялись за расчистку обломков, пробираясь между грудами битого стекла и камня. С девушкой, на чьем месте мне предстоит работать, сделалась истерика: налет застал ее по дороге сюда, и ей пришлось пережидать его в сарайчике. Я отправила ее домой и продолжала разбирать обломки мебели, куски оконных рам и тому подобное.
К 6 часам вечера я сама пошла домой. В это время кто-то швырнул на улицу с верхнего этажа сломанную оконную раму, и мне сильно поранило руку. Армейский автомобиль подвез меня к Вильчекам, где я надеялась найти Сизи. Ее не было дома, но ее отец обмотал мою руку полотенцем, и этого хватило, пока я не добралась до «Бристоля», где за меня взялись Сапеги. Они говорят, что на меня страшно было смотреть.
Жить стало особенно трудно из-за того, что в городе уже несколько недель практически нет воды. Не понимаю, каким образом нам готовят пищу. Никто из нас больше не решается пить чай или кофе. Света по-прежнему нет, и я быстро расходую запас рождественских свеч, которые мне подарила Сизи. Вечерами я сижу у себя в комнате в темноте и упражняюсь на аккордеоне.
Вторник, 20 марта
Улицы усеяны битым стеклом. Езжу в госпиталь на попутных машинах. Это нелегко, но вот уже два раза подряд меня подвозил один и тот же военный автомобиль, и водитель обещает высматривать меня на улице, так как ежедневно ездит этой дорогой. Петер Хабиг обещал мне одолжить свой новоприобретенный велосипед, который в дневное время ему не нужен. Это даст мне некоторую независимость.
Еще один налет. Разрушений нет.
Среда, 21 марта
Пятичасовой налет, но разрушений снова нет. Они прилетели из Италии и отправились дальше на Берлин — неплохо!
Каким-то образом до меня дошло одно из писем Джорджи. Он по-прежнему в Париже, работает в каком-то агентстве новостей и одновременно занимается в университете. Он советует нам «держаться вместе» — как говорят русские, совет «плыть к берегу». Ведь Татьяна и Паул Меттерних где-то на севере, родители в Кенигсварте, а я торчу тут в Вене! Но Джорджи исходит из самых лучших побуждений.
Суббота, 24 марта
Каждый вечер мы с Себастьяном Любо-мирским спускаемся в подвал и приносим воду в больших банках от варенья, ибо, хотя отель ежедневно наливает в каждую умывальную раковину по стакану воды для чистки зубов, мы очень грязные из-за всепроникающего дыма. В последнее время я принимала ванну в госпитале — во время воздушных налетов, но теперь они стали такими опасными, что я больше не рискую это делать; к тому же даже там воды очень мало. Военнопленные, в том числе и те из сбитых американских летчиков, кто покрепче, носят для госпиталя воду из соседнего водохранилища; воду эту, как полагают, сильно загрязненную, используют даже для приготовления пищи. Гигиенические условия быстро ухудшаются, и нам, медсестрам, сейчас делают прививки против холеры, так как в Будапеште разразилась эпидемия. Но мы так заняты, что у нас просто нет времени задумываться над этим и волноваться.