Берлинский фокус

Уэлш Луиза

Я заставил себя улыбнуться.

– У меня все отлично, ты же знаешь мою старушку. Она любой насморк превращает в трагедию. С ней всегда так. – Я улыбнулся шире. – Как говорится, слухи о моей смерти сильно преувеличены.

Джонни кивнул, не спуская с меня глаз:

– Рад слышать.

За столиком в углу я заметил стройную брюнетку лет тридцати. Еще до того, как она направилась к нам, я знал, что она с Джонни. Благодаря кудрям и живой улыбке Джонни всегда нравился женщинам, вот только его привлекали строгие католички, невинные мадонны, которые отказывались с ним спать.

Джонни оставил веру за школьными воротами, но в те дни его сексуальная жизнь прочно зависела от церковных догм. У девушки было милое лицо и веселый, но трезвый взгляд. Она обняла Джонни за талию, он улыбнулся, и я понял, что в определенном возрасте даже ярые католички сдают позиции.

– Там ребята умирают от жажды.

Джонни хлопнул себя рукой по лбу.

– Эйли, родная, прости. Я встретил Уильяма, и он меня заболтал. – Он сверкнул на меня глазами. – Такой пустозвон, спасу нет.

Эйли улыбнулась. Одета со вкусом, длинные волосы зачесаны на бесхитростный косой пробор. От невзрачности ее спасала улыбка. Улыбка и фиалковые глаза – увидев ее на афише кинотеатра, я бы решил, что они нарисованы. Интересно, чем она занимается. Джонни нравятся праведницы. Судя по коричневым сапогам на низком каблуке, юбке и пиджаку в тон, похожим на униформу, она Учительница или социальный работник.

– Присоединяйтесь!

Я покачал головой. Почему-то мне было трудно смотреть ей в глаза.

– Простите, я не могу.

Эйли не стала меня уговаривать, только покачала головой с деланым сожалением и потянулась за тремя кружками пива. Удивительно, как она смогла обхватить их своими маленькими ручками.

– Приятно познакомиться, Уильям. – Она улыбнулась Джонни: – Даю тебя десять минут.

Джонни поцеловал ее, едва не опрокинув кружки.

– Ты мое золотце.

– Я знаю, – снова улыбнулась Эйли. – Высшей пробы.

Джонни смотрел, как она осторожно пробирается к столику.

– Кто бы мог подумать, что я стану подкаблучником? – сказал он скорее с гордостью, чем с сожалением.

Мы поглазели на стройную фигуру, расставляющую на столе кружки.

– Красивая девушка, да, – сказал я. Джонни бросил на меня мрачный взгляд, полушутливый, но многозначительный, и я добавил: – Я завязал с шашнями.

– Ты совсем раскис, да. Не надо сдаваться. Ты еще найдешь хорошую женщину. Свою.

– Ладно, намек понял. – Я осушил стакан и протянул руку. – Рад был тебя повидать, Джон.

– И я. Может, еще выпьем вместе, когда у тебя будет время.

– Я надолго уезжаю.

Джонни понял, что я вру, но не стал спорить. Вместо этого полез в карман.

– Вот. Я дам тебе свой номер. На всякий случай. – Он принялся рыться в бумажнике. – Черт, вечно эти долбаные визитки куда-то деваются. – Ну надо же. У Джонни Мака есть визитки. Я невольно улыбнулся. – Держи. – Он нацарапал на клочке бумаги пару телефонов и адрес. – Теперь можешь поймать меня дома, на работе и где угодно. Мобильники, блин. Еще недавно с ними ходили только яппи.

Я взглянул на, кажется, знакомый адрес и сунул бумажку в карман, собираясь выбросить ее в ближайшую урну.

– Даже не думай. – Джонни покачал головой, угадав

мои намерения. – Я потрудился написать, и ты как минимум обязан ее сохранить.

Я достал клочок из кармана, вынул бумажник и сунул его туда.

– Доволен?

– Не то чтобы, но сойдет.

– Я тебе позвоню, Джонни.

– Куда ты денешься. Иначе я тебя выслежу.

Я направился к выходу. Эйли помахала, когда я проходил мимо их столика. Я смотрел прямо перед собой и притворился, что не заметил.

* * *

Не удивительно, что Джонни столкнулся с моей матерью. Как ни старается Глазго казаться городом, это всего лишь большая деревня. Я знал, что не смогу долго скрываться, и слухи о моем приезде скоро долетят по трассе М-8 до домика в Камбернолде, так что я позвонил ей уже через месяц после возвращения. И конечно, она примчалась на следующий же день.

Часы на автобусной станции на Бьюкенен-стрит сделаны в виде скульптуры – циферблат, бегущий к выходу на длинных алюминиевых ногах. Не знаю, что появилось первым – образ или название. «Время бежит». И еще как.

На самом деле это, наверное, не лучшее место для встречи. Несколько лет назад тут сделали косметический ремонт, но с тех пор никто станцией не занимался, так что здание быстро вернулось в запущенный вид. Я приехал рано, а может, автобус опаздывал. Я сел на холодную металлическую лавку перед станцией, закурил сигарету и стал смотреть, как автобусы вплывают, выплывают и безумными океанскими лайнерами скользят по двору. С дальней стоянки отъехал автобус, в запотевших стеклах затуманивались лица пассажиров. Только он набрал скорость, как на перекресток с Бьюкенен-стрит вылетел еще один. Они встретились как отражения в зеркале, и я смотрел на них, сжимаясь в ожидании удара. Когда столкновение уже казалось неизбежным, один из водителей – не уверен который – свернул в сторону, и они проехали, салютуя друг другу: один поднял вверх два пальца в знак победы, второй – один палец в знак своего недовольства.

Женщина, ровесница моей матери, села с другого конца скамьи. Я ободряюще улыбнулся.

– Им стоит сделать из этого мюзикл. – Она бросила на меня угрюмый взгляд и отодвинулась. – Корова старая, – пробормотал я достаточно громко, чтобы она услышала, бросил окурок на мостовую и заглянул во двор. Там бушевал ветер. Он дул с Некрополя, поднимая мелкий песок, заметая его во все щели. Я потер глаза. Где-то на окраине сознания замаячил фокус.

– Извини, Джим. – Слева от меня стоял старик. – Не поможешь добраться до Абердина?

Я полез в карман за мелочью, пытаясь разглядеть фокус.

– Держите.

Я дал ему пятьдесят пенсов. Он взглянул на монету, прежде чем зажать ее в кулаке, как ребенок, что боится потерять карманные деньги по дороге к «Вулворту».

– Мне надо выбраться из этого проклятого места, назад, в цивилизацию, понимаешь?

– Да, надеюсь, у вас все получится.

– Это плохое место, сынок. Содом и Гоморра ничто рядом с Лондоном. Страна кровожадных варваров.

– Вы не в Лондоне, – сказал я, отвлекаясь от видения столкновений и тающих в воздухе автобусов.