Бермудский артефакт
Шрифт:
Из шелестом выражавших свое недовольство джунглей вышел Макаров и, семеня, побежал к людям. Морщась от неуюта и сбивая сандалиями фейерверки брызг с травы, он спустился на песок и, уже не в силах бежать, пошел устало, но твердо.
Дженни, взявшись за голову и рассматривая эту картину, Дженни, вместо того чтобы бежать навстречу и кричать, водила безумными глазами по Макарову, несущему закутанную в рубашку девочку.
Полустанок… Он вернулся к ней.
Не отрывая от покосившегося навеса взгляд, шагал Макаров, сдувая, как если бы сдувал с одуванчиков
Ветер бесновался и в ответ на такое несерьезное сопротивление бросал потоки воды в разные стороны, он словно встряхивал покрывало, полное блестящей пыли, и покрывало это, стремительно меняя форму, хлопало в воздухе и вышибало суть из самого себя мириадами стремительных капель. Это был не дождь, это была сумасшедшая пляска познавшего первый секс девственника, такого робкого до и одуревшего от осознания собственной мужественности после.
Навес сорвало и швырнуло, рассыпая пальмовые листья по берегу, в море.
Рухнув на колени, Макаров опустил Берту на землю.
– Я займусь ею, – хладнокровно, словно речь шла о починке навеса, заявил Филиппинец. Отстранив Дженни, он приказал всем убраться прочь и, когда это состоялось, сорвал с девочки рубашку Макарова. Через минуту Берта была нага.
– Что он делает с ней? – спросил Гламур у девушки в желтом платье. Не получив ответа, повернулся к Франческо: – Что он делает?
– Заткнись.
Обойдя несколько человек, итальянец подошел к Дженни и взял ее за руку.
– Кажется, это уже было в твоей жизни?
Она посмотрела на него потерянным взглядом.
Подумав, Франческо кивнул и прошептал:
– Значит, было…
Кто-то заметил, что Макаров, с трудом поднявшись на ноги, направился туда, откуда только что вернулся – в джунгли…
Глава двенадцатая
Нидо, сев перед Бертой, сложил на груди руки и прочел молитву.
– Дженни, подойдите ко мне, – сказал он достаточно громко для того, чтобы та, находясь вместе со всеми за сто шагов от Берты, расслышала.
– Вы будете здесь, Дженни, мне нужно говорить с вами.
Совершенно не представляя, что на это ответить, она села и сложила руки на коленях.
– Дождь сейчас кончится, женщина… Не пройдет и пяти минут, как солнце высушит развешенные на небе облака. Когда эта девочка была в последний раз в церкви?
– Прошлым месяцем, наверное, числа…
– А когда она была в последний раз у врача?
Сбитая равнодушным отношением к своим ответам и тревожась, что этот человек разговаривает и задает наиглупейшие вопросы вместо того, чтобы лечить, если он действительно имеет какие-то способности, Дженни ответила коротко:
– Неделю назад.
– Кто тот врач?
– Наш сосед, фармацевт. У Берты заболел зуб…
– Я спросил, когда она была в последний раз у врача, а не у медицинского работника.
Дженни растерялась.
– Я не помню, черт бы вас побрал!
Нидо вскинул на нее черные глаза и сцепил на груди руки.
– Мне нужно говорить с тобой, но если ты еще раз упомянешь
– Простите, ради бога…
– Вы бестолковые люди, – сказал Нидо. – К Богу и к врачам нужно идти, а не к тем, кто дает таблетки от боли. Ко мне постоянно приходят и говорят: я не верю в Господа, но ты меня исцели, причем чем быстрее, тем лучше. На что я отвечаю: интересно, если ты не веришь в Бога, то как ты можешь верить в меня?
Говоря это, Нидо совершал руками движения, словно намыливал их.
– Кто вы?
– Я хилер. И мне нужно сейчас кипящее масло, чтобы вымыть руки, вместо этого я мою руки молитвой.
– Мыть руки в кипящем масле?.. Я давно хотела спросить, что с вашей ногой – вы хромаете… Неужели хилер не может вылечить себя? Как же вы сейчас собираетесь… Что с ней? Что с Бертой?
– Травмы – это отличительный знак хилера. За то, что я даю здоровье другим, Бог отнимает его у меня. В этом мире все должно быть уравновешено… Нога – ерунда, женщина… У меня рак.
Закрыв глаза над телом Берты, Нидо мыл руки, говорил, и Дженни только сейчас заметила, что дождь, еще недавно колотивший по худенькому, истерзанному телу Берты, прекратился. Вода смыла с девочки грязь и кровь, и розовые соски ее маленьких грудей были свежи…
– Если ты не молился каждый день и не думал о Господе, ты не сможешь войти в астрал… Я научился молиться в три года… У девочки шок. В ней живет страх… И он будет сопровождать ее вечно, если я не выну его из нее…
Потемнев лицом, Дженни свалилась боком на песок.
– Нужно, нужно знать Библию наизусть… – бубнил Нидо. – И я знаю ее… И каждый день прочитываю ее, успевая сделать это от рассвета до заката…
Внезапно прекратив колебания и замерев, он прошептал:
– Что у нее в руке?..
Дженни склонилась над девочкой и разжала ее судорожно сжатый, грязный кулак…
– Это… монета, Нидо…
– У нее ничего не должно быть в руках, кроме распятия…
Сдернув с шеи цепочку с крестиком, Дженни вложила ее Берте в руку.
Дженни видела, как Нидо прикасается к Берте. Девочку подбросило, словно к ней прикоснулись шокером. С отчаянием женщина перевела взгляд на лицо Филиппинца и окаменела. На том месте, где только что были живые, искрящиеся глаза, светились изжелта-белые, словно помазанные маслом, белки. Одним движением Нидо напряг плечи, и пальцы его вошли в тело Берты меж пупком и ребрами.
Дженни качнулась и оперлась рукой, чтобы не потерять сознание. А пальцы проникали все глубже. И Дженни дошла уже до такой беспомощности в своем оцепенении, что удивлялась тому лишь, что вот уже и пальцев не видно – они все в теле Берты, – а нет и капли крови…
Нидо смотрел в лицо девочке белками глаз. Он что-то делал внутри нее, что-то искал, Дженни казалось, это длится вечность…
Подцепив внутри какую-то красную пленку, Нидо вырвал ее наружу вместе со всплеском крови.
Вынув руки из раны, хилер быстро перевернул Берту на живот и провел обеими ладонями по телу ее, от ягодиц до шеи. Он сделал так еще раз и еще…