Бернадот
Шрифт:
ГЕНЕРАЛ-ДИПЛОМАТ
Наибольшая из всех безнравственностей — это браться за дело, которое не умеешь делать.
Наполеон
Кроме Наполеона, в назначении Бернадота послом в Австрию поучаствовал и министр иностранных дел Франции, хитрая лиса в обличье епископа-расстриги, знаток человеческих слабостей, ловец удачи, мастер интриги и великий приспособленец, епископ Отенский — Шарль Морис де Талейран-Перигор (1754—1838)38. С момента возвращения Талейрана из эмиграции (1789) у Наполеона с ним начинается странное сотрудничество — странное, потому что он никогда не уважал, не любил и не доверял Талейрану, но, очевидно, был вынужден признать, что в своей плутовской игре с государствами Европы лучшего плута на посту министра иностранных дел ему не найти. «Человек, которого трудная година посвятила в крупные государственные тайны
Соображения Парижа были просты и очевидны: они сводились к тому, чтобы иметь послом в Вене «сильного» генерала. Бернадот как нельзя лучше подходил под это определение. Наполеон, мотивируя своё предложение о назначении Бернадота послом в Вену, говорил: «Необходимо вбросить его на эту стезю..., чтобы произвести на австрийцев... впечатление и вынудив их принять солдата республики; в то время как они полагают дипломатию исключительно доменом аристократии, мы посылаем именно туда, где больше всего сословных предрассудков, своего разночинца».
Талейран назначил Бернадоту очень высокую зарплату — 144 тыс. франков в год плюс 72 тысячи франков подъёмных — и приказал ему немедленно выезжать к месту новой работы. Соглашаясь на назначение в Вену, Бернадот испытывал и высказывал сомнения в том, удастся ли ему оправдать это высокое доверие, но Талейрану, вероятно, легко удалось эти сомнения развеять. Мы можем только догадываться о том, какими словами напутствовал министр посла, но то, что он рекомендовал ему проводить в отношении Вены «наступательную» жёсткую линию, особенно с императорским двором не церемониться и всячески подчёркивать превосходство новой революционной дипломатии Французской Республики над старомодной дипломатией побеждённого противника, сомнениям не подлежит. Бернадот должен был символизировать не только победу французского оружия в Германии и Италии и не столько подчёркивать бессилие одряхлевшей монархии, сколько персонифицировать саму революцию, пославшую на эшафот Марию-Антуанетту, родственную принадлежность Габсбургской монархии.
Аналогичную линию Директория занимала не только по отношению к побеждённой Австрии, но и к другим государствам Европы. Установив с весны 1798 года дипломатические отношения с некоторыми странами, Директория направляла туда послами самых жёстких и надменных якобинцев39. Бернадот, судя по всему, считался одним из них, и, как бывший военный и начинающий дипломат, он, кажется, принял инструкции Талейрана и Директории к неукоснительному исполнению.
Конечно, очутиться в самом аристократическом центре Европы, при одном из самых чопорных и заформализованных протоколом дворов, было бы необычно и непривычно для любого человека, тем более для Бернадота, отнюдь не аристократа по происхождению, чей спартанский быт последние годы был исключительно связан с походами, бивуаками и сражениями и чей горячий беарнский нрав вообще плохо сочетался с дипломатической трезвостью и расчётливостью.
Формальное назначение его послом состоялось 11 января 1798 года. Приезду Бернадота в Вену предшествовала, однако, некоторая дипломатическая возня. Париж, действуя довольно бесцеремонно и нахраписто, проигнорировал необходимый в таких щекотливых делах обычай сделать предварительный запрос в Вену о кандидатуре нового посла и получить на него агреман. Австрийцы всполошились, забеспокоились и забили тревогу — их дипломатия ещё не привыкла иметь дело с безродными послами- республиканцами, врывающимися в дом, не постучав предварительно в дверь. Двор тридцатилетнего императора Франца II был поставлен перед свершившимся фактом, и чем больше Вена просила, чтобы французы воздержались от направления к ним посла-республиканца, тем больше Париж настаивал на своей кандидатуре. Атмосфера была испорчена в самом начале. Канцлер Франц Тугут писал об этом Талейрану, но было уже поздно: Бернадот без паспортов и верительных грамот буквально прорвался через австрийские пограничные кордоны, и некоторое время спустя три замызганных грязью кареты, в одной из которых мелькал орлиный профиль Бернадота, загромыхали по мостовым австрийской столицы.
Талейран также проинструктировал Бернадота, что если Вена будет выступать против ввода французских войск в Рим, то Австрии нужно немедленно объявить войну. Он должен был также внимательно следить за тем, чтобы Австрия не противилась распространению революционных идей в Баварии и других германских курфюршествах и княжествах. Ему поручалось отслеживать
Вопреки совету Талейрана и к вящему раздражению венского двора, Бернадот прихватил в Вену двух своих адъютантов — Вил- лата и Морэна, двух офицеров — Жерара и Туссэна, а также несколько поляков. Министр Талейран от этого не был в восторге, но перечить пока не стал. Потом он всё-таки уберёт некоторых из них и отзовёт их во Францию. Он хотел бы придать новому послу несколько опытных секретарей, но выбрать было не из кого — всех разогнали, уволили, гильотинировали, повесили, посадили в тюрьму или расстреляли. Пришлось назначить совсем молодых людей, не имевших дипломатического опыта работы: Эмиля Годэна отозвали из Турции, а Жана Батиста Фревилля — из Турина, из которых старшему было всего 25 лет. Э. Годэн, по мнению Хёйера, выполнял в Константинополе какую-то сомнительную роль и был личностью во всех отношениях подозрительной. В частности, он отличался ярко выраженными наклонностями интригана и, как утверждает шведский историк, сумел оказывать на посла влияние. В частности, он редактировал все отчёты и доклады Бернадота в Париж. Ж.-Б. Фревилль же, напротив, был человеком скромным и старался держаться в тени энергичного Годэна.
Размахивать дубинкой войны и нагонять страх на австрийцев профессиональному генералу труда не представляло. Хуже было с дипломатией, но и тут его выручала, правда не всегда, природная деликатность. Помогал также и посол в Берлине Кэлляр — один из опытных, тонких и гибких профессионалов, случайно уцелевших в ведомстве Талейрана ещё с дореволюционных времён. Кэлляр долго проработал на второстепенных должностях, хорошо знал свой мир, обладал здоровым скептицизмом, был терпелив, не горд и умел сдерживать свои эмоции. Бернадот, являвшийся в некотором смысле антиподом Кэлляру, должен был постоянно находиться с ним в контакте, консультироваться и согласовывать свои действия в Вене.
В Вене французского посла считали унтер-офицером, сделавшим удачную карьеру. Естественно, это ранило чувство его собственного достоинства. Благодаря заслугам на полях сражений, он считал себя равным другим и никаких зазрений совести по поводу своего происхождения не испытывал. «Он принадлежал к тем уверенным в победе натурам, — пишет Блумберг, — которые никогда не сомневаются в себе и которых ничто не может сбить с толку». Если ему понадобилось всего четыре года, для того чтобы сменить унтер-офицерские лычки на генеральские эполеты, то что может помешать стать ему вполне приличным послом? Его длинные в локонах волосы, небольшие чёрные бакенбарды, крупный орлиный нос, красивые выразительные глаза — два зеркала, отражающие его глубокую и чистую душу, — его плавно льющаяся речь, отмеченная лёгким южно-французским акцентом, гордая осанка, подчёркнутая покоящейся на эфесе шпаги рукой, трёхцветный плюмаж из перьев, украшающий его прекрасную голову, дерзко надвинутая на лоб овеянная порохом сражений шляпа, — всё в этом человеке говорило за то, чтобы он шёл только дорогой побед и успехов и пользовался всеобщей любовью и уважением.
Но инструкции, с которыми он прибыл в Вену, априори не могли понравиться ни одной принимавшей его стране, тем более такой стране, какой была Австрия, всё ещё считавшая себя столпом и опорой Европы. Инструкции, полученные от Талейрана, были вполне однозначны: посол Республики должен повсюду пытаться унижать достоинство Австрии и подчёркивать высокомерие и презрение к ней Директории. Бернадот, в нарушение дипломатического этикета, должен был повсюду требовать себе первого и самого почётного места, уступая лишь папскому нунцию, да и то лишь на то время, пока Республика не уничтожила всю мирскую власть папы. Во всех случаях он должен был добиваться обращения «гражданин», следить за тем, чтобы эмигранты не носили старые королевские ордена, запрещённые во Франции, и при каждом случае распространять пропагандистские сведения о положении в Республике.