Берсеркер (Сборник) Книги 1-11
Шрифт:
— Главное, — Гринлиф говорил, словно обращаясь к самому себе, — чтобы они боялись врага, не меньше, чем своих хозяев. — Он нажал на клавиши и командным голосом произнес: — Внимание! Номера с первого по девятый. На вас нацелены мощнейшие пушки, любая попытка неповиновения или побега будет пресечена самым суровым образом...
Он продолжал инструктаж, а Малори в это время смотрел на экран; он увидел, что космический шторм, предсказанный берсеркером, приближается. Поток атомных частиц направляется в их сектор и должен
Видимость на функциональном дисплее стала ухудшаться, Гринлиф перестал давать наставления истребителям, когда понял, что контакт прерывается. Неестественные голоса берсеркеров продолжали доходить до кораблей под номерами один — девять только во время кратковременных затиший. Погоня за “Надеждой” продолжалась.
В течение некоторого времени в кабине управления воцарилась тишина, изредка прерываемая шумами, доносившимися с дисплея. Через стекло были хорошо видны опустевшие ангары.
— Ну, вот, — сказал Гринлиф, немного помолчав. — Теперь осталось только ждать. И переживать.
Он улыбнулся, его лицо странным образом изменилось, казалось, он доволен.
Малори с любопытством посмотрел на Гринлифа:
— Как вы... Как вам удалось так хорошо со всем справляться?
— А почему нет? — Гринлиф оторвался от бесполезного теперь пульта, — знаете, когда человек отказывается от своей жизни, признает, что он уже мертв в “той” жизни, то он вполне может признать, что “эта” жизнь имеет свои преимущества. Иногда мы даже встречаемся с женщинами, когда хозяева захватывают новых пленных.
— Хорошая жизнь, — сказал Малори. Это определение было весьма многозначным. Но теперь он уже ничего не боялся.
— Хорошая жизнь, как она есть, маленькая прелесть, — Гринлиф продолжал улыбаться. — Я знаю, что ты продолжаешь смотреть на меня сверху вниз. Но ты уже столь же далеко зашел, сколь и я. Ты это осознаешь?
— Мне просто жалко тебя.
Гринлиф беззлобно рассмеялся и с сожалением покачал головой:
— Знаешь ли, возможно, моя жизнь будет более долгой и более безболезненной, чем жизнь любого другого человека. Вот, например, ты сказал, что одна из твоих персоналий умерла в возрасте двадцати трех лет. В ту эпоху это был обычный возраст, когда люди умирали?
Малори, все еще опираясь на пульт, едва заметно улыбнулся:
— В то время на европейском континенте многие умирали даже раньше. Ведь шла первая мировая война.
— Но ты сказал, что он умер, кажется, от какой-то болезни?
— Нет. Я сказал, что он был болен. Туберкулезом. Без сомнения, он бы от него умер, но немного позже. Но он умер в 1917 году, в месте, которое называли Бельгия. Во время
— Аэроплан? О чем вы говорите?
Малори выпрямился, перестал опираться на пульт. Тело его продолжало болеть, но он превозмог боль, и глядя Гринлифу прямо в глаза, твердо произнес:
— Я хочу сказать вам, что Георг Тейнемор — а так его звали — сбил пятьдесят вражеских самолетов до того, как его самого сбили. Подождите! — голос Малори еще более громким и решительным, когда он увидел, что Гринлиф страшно удивлен и явно собирается его вновь ударить. — Прежде чем причинить мне боль, лучше подумайте, кто победит в скорой схватке — ваши машины или “Надежда”.
— Схватке...
— Девять истребителей против пятнадцати или чуть более кораблей берсеркеров. Но я не отчаиваюсь. Персоналии, которых мы с вами вмонтировали, не дадут себя уничтожить за недорого возьмешь.
Гринлиф уставился на Малори, затем отвернулся, чтобы посмотреть на приборы. Дисплей был по-прежнему пуст. Доносились только какие-то невнятные шумы. Гринлиф медленно опустился на стул.
— Что вы сделали со мной? — пробормотал он. — Это сборище музыкантов-инвалидов... Но не могли же вы лгать?
— Нет — нет, все, что я говорил, правда. Не все военные пилоты первой мировой войны были инвалидами, конечно. У некоторых было совершенное здоровье — ну прямо-таки фанатики физического совершенства. Я не говорил, что они все музыканты, хотя хотел, чтобы у вас создалось такое впечатление. Волль был самым музыкальным среди пилотов, но все же он только любитель. Он любил говорить, что терпеть не может свою основную профессию.
— Гринлиф поежился на стуле. Казалось, что он на глазах стареет.
— Но один был полуслеп... Разве это возможно?
— Так же думали врачи, когда выпускали Эдварда Маннока из лагеря для интернированных. Ему удалось обмануть комиссию. Конечно, трагедия всех этих необычайно одаренных людей в том, что им приходилось убивать. В те годы не было берсеркеров, или по крайней мере, они были недостижимы для аэропланов и зениток. Я считаю, что людям всегда приходилось воевать с кем-то вроде берсеркеров, но это были не берсеркеры в нашем с вами смысле этого слова.
— Я хочу понять все до конца, — голос Гринлифа стал почти умоляющим. — Значит, мы послали персоналии девяти военных летчиков.
— Девяти прекрасных военных летчиков. Я знаю, что общее число сбитых ими вражеских самолетов более пятисот. Конечно, это число, возможно, немного преувеличено...
Вновь установилась тишина. Гринлиф медленно повернулся к дисплею. После шторма помехи уменьшились.
Малори, который сидел, вновь встал. Голограмма явственно показывала один сверкающий символ, который, невзирая на помехи, приближался к “Юдифи”