Берта Берс. В сетях шпионажа
Шрифт:
С тех пор, как исчезла Берта, он потерял сон, аппетит, работоспособность, покой.
У него на руках такое важное, ответственное дело, он должен его кончить в семидневный срок и не может работать.
Берта в том виде, в котором она приходила к нему в последний раз, стояла перед его глазами и манила задорным и вызывающим видом своим.
Истощенный организм инженера представлял собой чрезвычайно благодарную почву для гипнотических экпе-риментов; с завтрашнего же дня начнется правильный курс лечения.
Завтра
Вот он сидит на мягком кожаном кресле посреди комнаты, погруженной в темно-зеленый мрак. Только на потолке маячит фиолетовая светлая точка.
— Спите! — отчетливо слышится голос гипнотизера. — Вот у вас тяжелеют веки. Делаются неподвижными члены… Закрываются глаза…
Переверзев заснул, еще глубже уйдя в мягкое кожаное глубокое кресло.
— Проснитесь! Но встать с кресла вы не можете до тех пор, пока я не позволю.
Инженер раскрыл глаза и с любопытством уставился взором в темноту.
Гипнотизера в комнате не было. Но в одном месте на стене показалось какое-то светлое облако.
— Шшшшшжжжбумм!.. Ку-ку! Ку-ку!..
Это пробили где-то половину двенадцатого старинные часы с кукушкой.
Сразу как-то спокойно, солидно, старинно на душе сделалось. Раздался серебряный звон старинной табакерки с музыкой.
Табакерка играла медленный вальс a trois temps [7] Ланнера.
7
В три па (фр.).
И в такт музыке закачалось сиреневое облачко на стене. И чем больше качалось, тем больше принимало формы девушки.
И вот сердце Переверзева радостно забилось, что-то похожее на Берту почудилось ему в дымке сиреневого тюля.
— Да, да! Это она!..
Он хотел броситься к ней, протянул руки, но не мог встать с кресла.
Вдруг в комнате стало ослепительно светло. Перед ним стояла ослепительная в своей красоте Берта, как раз в том сиреневом платье с зеленым тюлевым шарфом, в котором он ее видел в последний раз.
— Берта! — радостно крикнул он.
— Илья, вы меня звали?.. Вы хотели меня видеть!
— Берта! Я умираю от тоски по тебе!..
— Вот я с вами… Я с тобой… Ты счастлив?..
— Берта! Подойди ко мне… Дай мне руку, чтобы я убедился, что это ты…
— Вот тебе моя рука! И вот колечко, подаренное тобою…
— Отчего так холодны твои руки?.. Нагнись надо мной, чтобы я мог дышать ароматом твоих волос…
Она обвила его шею руками и ласково прижалась нежным обескорсеченным телом к его груди, к его щеке и пьяным хмелем откровенного декольте одурманила.
— Куда ты исчезала? Зачем покинула меня, едва обнадежив?
— Я уезжала в несчастную, разоренную Польшу.
Он впился губами в ее губы, и новый хмель новым прибоем по-новому охмелил его.
Вдруг она оторвала губы от губ, выскользнула из объятий, шепнула:
«До завтра, милый!..»
Сразу в прежнюю мглу погрузилась комната.
— Встаньте! — раздался голос гипнотизера. — Вернитесь домой, чувствуйте себя бодрым, прилежно работайте над вашим проектом сегодня ночью и завтра днем. Завтра в десять явитесь ко мне и продиктуйте все, сделанное вами.
— Шшшшжжжбум. Ку-ку!.. бум-ку-ку… бум-ку-ку…
Часы пробили двенадцать.
— Неужели только полчаса я провел в этом кабинете! Мне кажется, — целую жизнь, полную радостных видений.
Переверзев ушел от Таубе другим человеком.
IV. ПЕРВОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
— Берта, вы — гениальная актриса! — восхищенно воскликнул Таубе.
— Поневоле станешь гениальной, когда ту же роль с разными партнерами приходилось повторять по несколько раз в день. Но и вы гениальны. Теперь этот дурак продиктует нам свой проект и смету раньше, чем доложит их на заседании. Ну, а этот секретарь Кукушкин все продолжает?..
— Как же он может не продолжать, раз я ему внушил, чтобы после каждого заседания комиссии он приходил и подробно рассказывал ход дела и дебаты по нему…
— Все эти данные я соберу и повезу лично.
Но тут же сознание ее засосала тоска.
— Смогу ли я уехать от Фридриха!..
Все помыслы должны быть направлены на спасение его. Убийственно, что ни она, ни Фридрих не знают, какие улики имеет русское правительство. Быть может, никаких улик, обличающих Фридриха, и нет.
Кто может хлопотать об освобождении Гроссмихеля?
Конечно, его жена. На нее-то и надо натравить Людмил-ку. Эта пройдоха уже добилась того, что во всех газетах напечатано о появлении Берты на варшавском горизонте.
Она сидела, задумавшись, в том же кресле, в котором только что изнывал распаленный страстью Переверзев, и машинально устремила глаза в одну точку.
Вдруг она почувствовала на себе пристальный, властный взгляд Таубе. Вздрогнула.
— Уж не хочет ли он и меня усыпить!
Решительно встала и, не прощаясь, ушла в свою комнату. Заперлась. Разделась. Легла спать, но не спалось. Какая-то тревога закралась в душу: надо бежать от Таубе. Он слишком засматривается на нее.