Беру тебя в мужья

Рид Джоанна

Она стояла, не пытаясь защититься от ветра, и смотрела на Брента. Покоряясь неизбежному, он пожал плечами, взял Клодию под руку и завел в бухточку, защищенную вздымавшимися к небу скалистыми уступами от злого предзимнего ветра.

В бухточке Брент сразу отстранился, будто прикосновение к Клодии жгло ему руку, и откинул со лба мокрые волосы.

— Что ты хочешь? — резко спросил он.

Клодия устала от бесконечного противостояния, мучительный гнев иссушил все ее душевные силы. Она поняла: враждебные отношения с этим человеком ни к чему хорошему не приведут. Он просто отвергнет ее, не даст ей открыть рта. Она не желает больше обличать его и не будет пытаться наказать за

причиненную боль. Она хочет удержать любимого человека, а значит, ей придется открыться перед ним, сказать, что без него жизнь для нее невозможна. Но, чтобы преодолеть его насмешки, недоверие или, того хуже, равнодушие, ей потребуется немало храбрости.

Клодия подняла на Брента усталый опечаленный взор.

— Что привело тебя сюда в такую погоду?

Ее недоумение было совершенно искренним.

Она не сомневалась, что Брент вернется домой, соберет вещи, скажет «до свидания» и уйдет из ее жизни.

— Хотел проститься с нашими воспоминаниями, — сдавленно ответил он. — Удовлетворена?

О каких воспоминаниях он говорит? — подумала Клодия. О том, как мы впервые занимались здесь любовью в то далекое-далекое лето? Или о недавнем пикнике, когда он сделал первую попытку подружиться со своей дочерью?

— Иди домой, пока не схватила воспаление легких, — сказал Брент ровным бесцветным голосом.

Клодия взглянула в его потемневшие, подобные разыгравшейся стихии глаза. Она знала: теперь или никогда.

— Ты решил развестись со мной. Я не понимаю почему, однако принимаю это, потому что у меня нет выбора. Но я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя. И это навсегда.

— Ты лжешь, — бесстрастно возразил Брент. — Что это за любовь, если женщина отвергает отца не родившегося ребенка в угоду другому мужчине только потому, что тот оказался более состоятельным в денежном отношении? — Он горько усмехнулся. — Я возвращаюсь, а ты как хочешь. Мне совершенно все равно.

Он повернулся, чтобы уйти, но Клодия схватила его за руку и потянула назад. Таких оскорблений она ни от кого не потерпит, а уж тем более от Брента!

— Не смей называть меня лгуньей! Когда мы встретились впервые, ты только и делал, что лгал мне!

Брент смотрел прямо перед собой, не удостоив Клодию ни единым взглядом.

— Это ты прирожденный лжец и актер! — со злостью выкрикнула она. — Ты притворялся оборванцем, когда у тебя было целое состояние!

Клодия заметила, как искривился его рот, и поняла, что ее слова достигли цели — пробили брешь в его мнимом или действительном равнодушии.

— А что еще мне оставалось делать? — с мрачной иронией осведомился Брент. — Меня чуть ли не с шестнадцати лет преследовали женщины. Не из-за каких-то моих достоинств — из-за денег, которые я должен был унаследовать. Жизнь преподала мне несколько трудных и оскорбительных уроков, и, поверь, я хорошо их усвоил. Тем летом мне захотелось хоть раз побыть самим собой. Мне было семь лет, когда мой дядя на годы расчертил, распланировал мою жизнь. А тогда я только что окончил курс по архитектуре и захотел побездельничать, перед тем как засучив рукава приняться за дело в «Холмен-групп». И что же получилось? — Его губы искривила горькая усмешка. — Я встретил тебя. И влюбился как последний дурак. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. Мне казалось, что ты тоже ко мне неравнодушна. Ты любила меня за меня самого, не из-за капиталов Холменов. Я собирался открыть тебе правду о себе, но ты меня опередила. Сказала, что все кончено, ты встречаешься с человеком, у которого есть хорошая работа и солидный счет в банке. Ты оказалась хуже тех женщин, которые охотились за мной и моими капиталами: ты носила моего ребенка и выбрала другого

мужчину лишь потому, что так было удобнее и легче. — Глаза Брента впились в ее лицо. — А теперь попробуй сказать, что ты всегда меня любила!

— Но это действительно так! — воскликнула Клодия. — И мне было неважно, нищий ты или богатый. Я узнала, что беременна, только когда ты покинул «Фартингс-Холл». Я не представляла себе, как тебя найти и… честно сказать… — Голос ее прервался, но она решила быть до конца откровенной, потому что именно в этом они больше всего сейчас нуждались. — В то время я не хотела выходить за тебя замуж.

— Потому и вышла за Фейвела.

По его тону Клодия поняла, что Брент считает ее подлежащей осуждению предательницей.

— Я тебе уже говорила, почему пошла на это.

Шторм стихал, но ветер был еще достаточно силен и мешал ей говорить. Клодия напрягла голос и почти прокричала:

— Я не сказала тебе только одного: почему я прервала наши отношения.

— Да, очень своевременное замечание, — усмехнулся Брент. — Возможно, тебе не понравился цвет моих глаз или не подошел размер ноги. Все может быть.

— Нет! — Клодия устремила на него негодующий взгляд. — В тот день я видела, как ты выбежал из комнаты Хелен…

Это воспоминание Клодия почти похоронила в глубинах своей памяти, стыдясь себя тогдашней — молодой, глупой и беспомощной, но сейчас она заставила себя вытащить его на свет. Нужно напомнить Бренту, что и он не без греха.

— Хелен утверждала, что ты пытался обесчестить ее, воспользовавшись отсутствием моего отца. Что, по твоим словам, ты просто забавляешься со мной, поскольку я будущая наследница «Фартингс-Холла», а на самом деле хочешь только ее.

Глубокое отвращение исказило лицо Брента.

— И ты ей поверила!

— В то время — да, поверила. В Хелен было все, чего не хватало мне. Я видела, как она нравится мужчинам: изящная, красивая, всегда нарядно одетая… К тому же мы всегда неплохо ладили. Мне в голову не приходило, что она лжет. Зачем ей это? Но с тех пор как я узнала, что Хелен и Тони были… лжецами, они оба… Сейчас я понимаю, как обманывалась, но ты… Я ведь видела, в какой ты был ярости…

Брент в упор посмотрел на Клодию:

— Выросла, значит! Что ж, могу пояснить: твоя мачеха липла ко мне с первого дня, как я появился в «Фартингс-Холле». Меня тошнит при одной мысли об этом! И в тот день, который, возможно, стал худшим днем моей жизни, она попросила меня зайти в ее комнату, чтобы поправить карниз для шторы — он якобы покосился. — На лице Брента появилась сардоническая усмешка. — Твоя мачеха поджидала меня, если ты этого не знаешь, почти раздетая, и предложила поиграть во «взрослые игры» — ну, заняться тем, чего, она была уверена, я не получаю от «зеленой девчонки», то есть от тебя. Она заметила, что мы проводили вместе много времени, и решила, что «наивная глупышка» может интересовать меня только как будущая наследница. «Я ничуть тебя за это не осуждаю», — усмехнувшись, сказала она.

Я вскипел, обозвал ее несколькими словами, повторить которые сейчас не решусь, и, как ты правильно заметила, вылетел из комнаты. Она орала мне вслед, чтобы я убирался из поместья, сразу же, немедленно. К тому времени я уже подозревал, что между ней и Фейвелом что-то происходит. Мне трудно было представить, что такой приличный, уважаемый человек, как твой отец, связался с подобной дрянью. Конечно, — я разозлился! А твоей так называемой любви не хватило, чтобы прийти ко мне и выслушать то, что мог бы рассказать я. — Он не сводил с Клодии тяжелого укоризненного взгляда. — Ты мне не доверяла. Ты поверила тому, что сказала твоя мачеха, а меня выслушать не захотела.