Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
в хозяйстве. А пригодиться могло всё, потому что у людей этих не было самого необходимого
для тяжелой борьбы в безлюдной и неприветливой стороне. Поэтому они прихватывали с
собой всё, что находили на берегу: и дырявое ведро, должно быть кем-то брошенное тут, и
корабельный болт, и заржавленный обломок якоря, и большую, просмоленную
четырехугольную бутылку, которую здесь же, на берегу, откупорил гвоздем Тимофеич, добыв
из неё вместо рома какую-то
письменами.
Надо было готовиться к зиме, запасти мяса, наладить печь и кое-где починить крышу. У
застрявших на острове были теперь дрова, были гвозди и топор, и можно было приняться, не
откладывая, за дело. Степан опять стал целыми днями пропадать, высматривая оленей.
Часами полз он к ним на брюхе и стрелял только наверняка. Так он уложил ещё четырех и,
свистнув в пороховой рог, сунул его под нары.
А Федор и Ванюшка лазали тем временем с топором по крыше, постукивая по ней, как
дятлы, и их туканье разносилось по всему острову, перекатываясь вдали по холмам и
оврагам. Они заделали дыру на крыше и натаскали туда земли, которой накопал им
Тимофеич найденною на берегу и наточенною на камне якорною лапою. На камне же
Тимофеич отточил и крюк – так поразившую Федора находку с разбитого фрегата «Святая
Елена». Тимофеич гвоздями приладил крюк к тяжелой дубине, для верности подвязал ещё
одно к другому оленьими ремнями и получил орудие, с которым хоть сейчас медведя
подымать. Даже поперечину и ту приладил, совсем как на заправской рогатине. И с нею, с
рогатиною этой, Тимофеичу не так страшна была ночь, прибывавшая уже с каждым разом.
Ночь удлинялась и густела; она рассыпалась звездами по темному небу и шорохами по
окрестным холмам. Начинались заморозки, и промышленники стали с вечера топить печь
собранными на берегу дровами, которым не знали даже названия. Печка поднимала к
закопченной кровле клубы голубого дыма, пахнувшего ладаном и ввергавшего Тимофеича в
уныние.
– Дым, так он дымом и должен пахнуть, – сердился старик, – а ладан – не к добру! Ладан
– к покойнику. Вот и у Еремии Петровича перед тем, как Гаврилка у него помер, печка тоже
всё ладаном дымила.
– Не бывает вот полного счастья человеку, – сказал Степан, оттачивавший возле печки
гвозди на камне. – При таком-то богатстве, – а ни племени, ни наследника. И всё ему мало,
лешаку! Подрядит тебя к чертовой бабушке, а все, собака, норовит подешевле!
– Это оттого, что сердце у него гнилое, – сказал Тимофеич, мешая щепкой олений навар в
котелке. – У богатых всегда
– Как так гнилое? – удивился Степан.
– А так вот, как у того быка, которым раздосадил Еремию старичок один из немоленцев,
из тех, что за царей не молятся. Он постучался к Еремии, переночевать просился, а тот не
хотел было его пускать.
«С тобой, – говорит, – беды наживу».
А старичок ему:
«Куда, – говорит, – я пойду в такую темень? Да и пуржить, вишь, начинает».
Петрович не соглашался, а потом всё же сжалился, пустил. Видит, старичок весь из себя
ладненький такой да чистенький... Накормил его Еремия Петрович и стал ему свои лихости
да горести выкладывать. И сына, мол, единственного лишился, и то, и се, и другие вот купцы
и корабельщики живут против него куда как лучше. А старичок, постойщик этот, ему и
говорит:
«Расскажу тебе бывальщину про быка и медведя».
И стал рассказывать.
Пришел, видишь, однажды старичок этот к одному мужику на двор, а мужик тот – с
мошной, хлебистый, такой богатый богатей, и скотины у него, и корму, всего припас.
«Что, – спрашивает его старичок, – хорошо ли тебе жить? Кажется, всего у тебя в
сытость, живешь исправно, зажиточный?»
Да мужик, крестьянин этот, отвечает:
«Нет, – говорит, – мы ведь работаем, стараемся; вот как купцы-то живут против нас, так
далеко лучше».
Тогда старичок и говорит ему:
«Я тут схожу куда надо, обернуся, а как назад пойду осенью, ты к тому времени быка
выкорми, чтобы был он жирен, а сердце у него было черное».
Пошел старичок со двора, а мужик закручинился, как это ему быка выкормить, чтобы
был он жирен, а сердце у него было черное. И стал мужик повсюду ходить и всех
расспрашивать, как бы это выкормить ему так быка. Один тут вызвался человек и говорит:
«Купи, – говорит, – медведя и поставь медведя и быка в одну конюшню и корми их
сытно. Как медведь, – говорит, – рёхнет, а бык испугается и назад присядет: он будет думать,
что медведь его съест».
Так мужик и сделал. Медведя купил и в угол быка поставил и кормил до осени. А
старичок в ту пору сходил куда надо, оборотился и опять стучится к мужику в ворота.
«Ну, что, – говорит, – выкормил ты быка?»
«Выкормил», – отвечает мужик.
«Ну, зарежь его теперь, посмотрим, такой ли он, как я думал».
Как зарезали быка, так он точно – был жирный, а сердце в нем гнилое, черное.
«Ну, – говорит старичок, – расскажи, как это ты достиг, что жирное у быка мясо, и как ты