Берзарин
Шрифт:
Мятежники Кронштадта с гневом расправились с портретами Троцкого, Каменева, Зиновьева. Но никто не тронул портретов Ленина.
Но трагедия состоит в том, что, начав войну, ее трудно потом затормозить и остановить. Возникает «эффект инерции». Вместо белых флагов, взывающих к миру, над Кронштадтом поднимались зловещие облака черного дыма. Ветер распластал этот дым над просторами залива и накрыл Петроград. Об отмене повторного штурма крепости не могло быть и речи.
Для полководца М. Н. Тухачевского этот первый «блин» вышел комом. Еще один промах и он, как полководец, превратится в ничто. У него, командующего Западным фронтом, в боях под Варшавой в августе 1920 года поляки
Командарм, сжав зубы, обрушил репрессии на морской дивизион, расквартированный в Ораниенбауме, поддержавший требования восставших кронштадтцев. Потянули на Голгофу полк, который отказался идти в наступление. В чрезвычайных условиях в армии без судов и расстрелов не подтянешь дисциплину И кое-кого пришлось поставить к стенке. За халатность, разгильдяйство. Расстреляли телеграфиста «за распространение провокационных слухов». Пустили в «расход» трех курсантов за «дезертирство» — во время неудачной атаки, слыша крики «вперед!», они ползли назад.
Николай Берзарин тяжело пережил черные дни. Давило чувство бессилия. К удивлению, Петр Подкуйко даже несколько затвердел. Они вместе пилили дрова для печки, и Коля пытался вникнуть в Петькины рассуждения. «А что особенного? — говорил он. — Мы находились на ТВД. А театр требует репетиций. Увидел бы ты, что творится в театре во время репетиций. Полный бардак! А на генеральной репетиции — одна радость. Премьера — это уже блеск. Я тебе говорил о страхе. Теперь, после репетиции, не боюсь. Этих гадов в фортах мы проучим. Наш командарм — крупный талант. Он немножко Страдивари, немножко Бонапарт. Такое я слышал о нем от режиссера в театре».
Тухачевский побывал у курсантов, выступил с речью перед ними. Стоя в строю, Николай Берзарин впитывал в свое сознание каждое слово командарма. Тухачевский говорил с подъемом, четко:
«Жду от вас беспримерной смелости, натиска и единства действий. Вы должны уже сейчас представить отчетливо, что такое каменные стены гаваней, и особенно, что такое кронштадтские форты — это отвесные громады железобетона. Они снабжены противоштурмовой артиллерией и пулеметами, густо обнесены колючей проволокой. Покажите, как надо воевать!»
Несколько фраз произнес и Иван Федько. Курсанты услышали, что в Кронштадт проникла и взбудоражила матросов кулацкая идеология. А внес ее туда прежде всего полтавский кулак Степан Петриченко. Кулачье сумело одурачить матросскую массу. Ее придется учить винтовкой.
Частям и подразделениям, изготовившимся к штурму, зачитали приказ командарма Тухачевского, который гласил: «В ночь с 16 на 17 марта стремительным штурмом овладеть крепостью Кронштадт… Артиллерийский огонь открыть в 14 часов 16 марта и продолжать его до вечера… Движение колонн Северной группы начать в 3 часа, Южной группы — в 4 часа 17 марта… Группам ограничиться лишь занятием наиболее препятствующих движению фортов… Командующему Южной группой назначить общего начальника по руководству войсками в уличных боях в Кронштадте. Соблюсти полную точность движения колонн…»
«Колчак, Деникин, Юденич, Пилсудский… Высшая военная мысль противника себя реализовала. Казалось бы, довольно! Так нет же… Ничтожный ублюдок Козловский со своей псарней вылез. Раздавим и разотрем», — рассудил Тухачевский. В его синих глазах сверкала сталь. Не зря Троцкий называл его «демоном Гражданской войны». (Самого Л. Д. Троцкого соратники тайком именовали «бесом перманентной революции…».)
Козловский со своими военными помощниками объезжал остров на автомобиле, поднимался на смотровые площадки фортов. Генерал подолгу рассматривал горизонты залива в свой девятикратный «Цейс». За северную часть крепости он не тревожился. Там надежно. Десять километров припорошенного снегом ледяного поля отделяют крепость от берега. Нападать с этой стороны Тухачевский не решится. Пространство пристреляно, он уже на нем споткнулся. Юг — хуже. Днями оттуда, бросив винтовки, сбежали стрелковые роты, сначала одна, а через сутки — другая.
Адмирал Дмитриев из-за бегства бойцов так расстроился, что начал заикаться. Потом успокоился и стал нашептывать, что вообще-то — это добрый знак: мол, пора! В Гельсингфорсе «люксы» в отеле заказаны, за все уплачено вперед. Барон Карл Маннергейм, генерал-лейтенант царской свиты, недурно там устроился. Военморы-матросы лес корчевать научатся. Заманчивая идея. Но хохол Степан Петриченко упрям, расхрабрился и возражает. Фантастикой увлекся: ему с братвой нравится проект объявить Кронштадт самостоятельной республикой. Есть же маленький Люксембург. Есть всякие княжества, где армия состоит из охранного батальона. И республика есть, например, Чухна. Имел конфедерацию Нестор Махно. А если не получится, уверяет Петриченко, то англичане возьмут остров себе. С англичанами всегда можно договориться по-человечески, они живут без политотделов, матроса ценят… Забавный этот писарь, Петриченко. (Забегая вперед скажу, что после подавления мятежа с тысячами его участников он сумел уйти в Финляндию. Там его завербовали агенты Чека. Этим он заслужил прощение и вернулся в Россию.)
Но возвратимся к началу второго акта кронштадтской трагедии.
…Днем 16 марта 1921 года артиллерия Тухачевского начала обстрел. Тяжелые снаряды обрушились на форты, гавани, рвались в доках. Линкоры молчали, но крепостная артиллерия огрызалась. Ответный огонь был интенсивным.
Командарму доложили, что артиллеристы с Красной Горки отмечают свою большую удачу. 12-дюймовый снаряд попал в дредноут «Севастополь». О результате узнали позже. От этого снаряда погибли 14 моряков, 36 получили ранения.
Мятежные кронштадтцы понимали, что вот-вот Тухачевский двинет солдат в атаку. Время было им неизвестно, и они нервничали. Пугала плохая видимость. Ночная мгла опустилась на остров и не позволяла различать на льду живую силу осаждавших. Интенсивность огня с обеих сторон уменьшилась. Сколько времени продолжится затишье? Люди в фортах и у проволочных заграждений, сидевшие у орудий и пулеметов, этого не знали. Что и требовалось Тухачевскому. В глухую ночь лавина атакующих внезапно, без выстрелов, двинулась по льду к крепости. Тронулись войска Южной группы. Ловко, сноровисто, как это происходило и на учениях, пошли вперед к цели роты и батальоны 187-й бригады. Она «опозорилась» перед командармом тем, что ее 91 — й полк в день первого штурма струсил, отказавшись участвовать в атаке. Поэтому командир бригады лично вел свои подразделения, он — знаменосец, не боящийся смерти.
Часом раньше со стороны Сестрорецка (ныне Ломоносов) начала движение к Кронштадту Северная группа — красные курсанты. Здесь берег на большем удалении от крепости, а атаковать обе группы должны одновременно. На этот раз вид у курсантских групп был иной. Горбил курсанта белый халат, горбила под халатом винтовка. Но винтовка уже в руках… Красноармейцы на ремнях тащили сани-волокуши, на них — штурмовые устройства и приспособления — мотки веревок, лестницы, имелись санки, груженные мешками с песком, боеприпасами, взрывчаткой.