Берзарин
Шрифт:
«…Окончится война, всё как-то утрясется, устроится. И мы бросим всё, что имеем — всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там (в России. — B.C.)хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания.
Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением… исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — всё будет изображать и прославлять самые
После гибели Берзарина Германия в ходе политических махинаций оказалась расчлененной на зоны оккупации войсками коалиции. Возникли Бизония, Тризония и т. д. Отсюда и начался развал страны на Западную Германию и Восточную Германию. Пришлось, в конце концов, создавать два государства — ФРГ и ГДР. Государства оказались жизнеспособными.
Раковой опухолью для Германской Демократической Республики оказался Западный Берлин, где хозяйничали американские и британские военные. Как журналист-международник в послевоенное время я неоднократно посещал Германию. Властям Берлина, столицы ГДР, жить и работать было невероятно трудно. Спецслужбы западных держав, засевшие в Западном Берлине, действовали изобретательно, творя против ГДР преступления. Убийства должностных лиц, похищения людей и другие акции превратились в повседневное явление. И власти Берлина решили отгородиться от террористов. Так в 1961 году возник антифашистский вал, пресловутая Берлинская стена. Повторяю: стена эта строилась вынужденно, чтобы спасти берлинцев от террористов и диверсантов.
Для честного, законопослушного берлинца не было необходимости тайком перебираться через стену, существовало множество пропускных пунктов. Никаких особых затруднений для взаимных визитов людей из одной части города в другую не было. Перебирались через стену в неположенных местах только злоумышленники, воры, террористы и другие асоциальные элементы.
Когда я слушаю сейчас рассказы-страшилки нынешней желтой прессы и других СМИ о Берлинской стене, мне становится смешно. Господа! Почему вы не замечаете, что такую же стену соорудили на Ближнем Востоке, защищая население от злодеев-террористов. Америка взялась за строительство стены на границе с Мексикой. Есть и Великая Китайская стена. Но насчет ближневосточной, китайской или мексиканской стен — молчок. А насчет Берлинской — разговоры не умолкают. Почему? Стена волшебная, что ли? Да! Ее боялись злодеи, но она, судя по архивам, не мешала сановникам из ФРГ продуктивно сотрудничать со спецслужбами ГДР, со «штази». А теперь — конфуз!
Но я отвлекся от своей темы, вернусь к весне 1945 года.
В те изумительно ясные и прекрасные, теплые майские дни Николай Эрастович на очередной встрече с журналистами говорил: «Война в Берлине окончилась, а у нас здесь снова фронт — фронт борьбы за новую жизнь немецкого народа. Как меняются времена!»
Кроме корреспондентов редакций газет, агентств, зарубежных СМИ Николая Эрастовича слушали и приветствовали весьма и весьма известные литераторы, публицисты, кинооператоры, приехавшие в те дни в Берлин, в Карлсхорст. Собрались они сюда, чтобы присутствовать при подписании акта о капитуляции. Назову только тех, кого видел я: Б. Горбатов, Вс. Вишневский, В. Гроссман, Вс. Иванов, К. Симонов, И. Золин, Л. Славин, Б. Галин, М. Мержанов, Ц. Солодарь, Н. Денисов, П. Трояновский, Л. Высокоостровский, Л. Безыменский, А. Кривицкий, Я. Макаренко, И. Шагин, Р. Кармен и многие другие. Журналисты и писатели, беседовавшие с комендантом Берзариным в Карлсхорсте, зафиксировали его сообщение о состоянии города. Вот о чем поведал им комендант.
Берзарин вместо города получил в наследство от гитлеровского коменданта Вейдлинга хаотическое
73
Через несколько дней, когда капитуляция Берлинского гарнизона стала фактом, мы узнали подробности падения Берлина, в том числе и о контактах нашего командования с нацистскими главарями. Узнали и фамилии тех генералов: начальника штаба сухопутных войск Ганса Кребса, начальника округа обороны Берлина Ганса Вейдлинга. 2 мая утром Вейдлинг подписал приказ о прекращении сопротивления. Текст приказа гласил:
«30 апреля фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то, что иссякли боевые запасы, и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Приказ этот был объявлен всеми радиостанциями Берлина.
Генерал Кребс, вернувшись с переговоров, доложил Геббельсу о неудавшейся попытке вести торг. Кребс, а затем и Геббельс с семьей покончили жизнь самоубийством. Они ушли из жизни, слыша раскаты преисподней.
Берзарин стал комендантом города в дни, когда еще продолжались ожесточенные бои, а штурмовые группы пробивались к рейхстагу и рейхсканцелярии.
Нетрудно представить, каких усилий стоило Берзарину в такой обстановке создавать в районах сеть комендатур. Он их создал!
В черту Большого Берлина в то время входили следующие районы.
На северо-востоке: Панков, Пренцлауер-Берг, Митте, Вайсензее, Фридрихсхайн, Лихтенберг, Трептов, Кёпеник.
На северо-западе: Райникондорф, Велдинг, Тиргартен, Шарлотенбург, Шпандау, Вильмерсдорф.
В южной части города: Целендорф, Штеглиц, Шёнеберг, Кройцберг, Темпельгольф, Нойкёльн.
Во все эти районы Берзарин подобрал и направил ответственных лиц — комендантов. Еще шли бои, а они уже доложили Берзарину о том, что приступили к исполнению своих обязанностей и занимаются урегулированием всех городских дел.
В первые дни Советская военная комендатура через свои низовые звенья передала немецкому населению Берлина из фронтовых запасов почти шесть миллионов тонн муки и зерна, около 100 тысяч тонн крупы, тысячи голов крупного рогатого скота. Комендатура имела 1200 грузовиков, которые круглосуточно перевозили продовольствие населению.
Берзарин указал на ту часть зала, где сидели мы, офицеры полков, временно занятые комендантскими обязанностями. «Это герои мини-комендатур», — охарактеризовал он нас.
— Один из таких комендантских трудяг-офицеров мне сказал, — подчеркнул Берзарин, — что легче идти в атаку, чем видеть беспомощных изголодавшихся людей.
Кто-то из иностранных репортеров спросил Берзарина, может ли он сравнить положение нынешних берлинцев с положением жителей блокадного Ленинграда. Комендант помрачнел и ответил: «Это сравнивать кощунственно». Помолчав минуту, он взял со стола листок с цифрами и назвал те нормы снабжения населения продуктами питания, которые существовали при гитлеровцах в последние месяцы:
— Житель Берлина получал ежедневно двести граммов хлеба, четыреста граммов картофеля, пятнадцать граммов сахара, тридцать граммов мяса и пять граммов жира… Нам удалось выдать продукты по таким нормам. Всего продовольственных карточек населению еще при грохоте артиллерии выдано более миллиона. Выдача карточек продолжается. В Москве правительство знает об этом. Занимается этим Анастас Иванович Микоян. Он звонил мне и проинформировал, что пришлет дополнительные ресурсы, и мы сможем эти нормы несколько повысить. С апреля в Кёпенике и Рансдорфе хлебозаводы работают на всю мощность.
Берзарин сообщил, что у него есть надежный помощник, христианский демократ, освобожденный из концлагеря, Андреас Гермес. Он занял пост начальника продовольственного управления.
Николай Эрастович закончил свое сообщение такими словами:
— Мне кажется, что большинство берлинцев настолько измучены фашистским режимом и истощены длительной войной и лишениями, что искренне стремятся наладить нормальную жизнь в столице. Вы видите сами, что население взялось за расчистку улиц от завалов и мусора. Пройдет немного времени, и вы Берлин не узнаете. Обо всех новостях вас оповестит радио. Оно работает с 4 мая.