Бес Славы
Шрифт:
Но уже поздно. Матвей Георгиевич уверенно едет по улице, а я стараюсь вжаться в сидение так, чтобы меня не было видно.
– Здесь, – выдыхаю я, показывая на родной домик.
Глава 31
Матвей
Слава указывает мне на дом, стоящий на окраине деревни. Помнится, в детстве мама любила рассказывать сказки о ведьмах, у которых дома обычно стоят именно так – словно вдали от остальных, в которых живут обычные люди.
Почему я сейчас это вспомнил?
Я сбавляю скорость, уже собираюсь притормозить, но Слава вдруг кладет ладонь мне на руку, тут же резко ее убирает, словно я током бьюсь, и просит:
– Не могли бы вы проехать чуть подальше?
Усмехаюсь, но просьбу выполняю. Проезжаю чуть дальше, сворачиваю к пышным кустам акации и паркую машину так, чтобы ее с улицы видно не было.
– Спасибо, – кивает Слава и тянется к ручке двери. – Подождете?
Здесь киваю я. Ведь мне совершенно незачем идти с ней. Да и как-то боязно почему-то, если честно.
Девушка покидает автомобиль. А я прикуриваю сигарету и смотрю на тонкую фигурку Славы через зеркало заднего вида, пока та не скрывается за поворотом.
Курю. И сигареты не успокаивают. Как-то нервно и тошно мне. Отстегиваю ремень безопасности, вскользь касаясь чего-то пальцами. Чего-то, что между сиденьями лежать не должно. Смотрю – там лежит лекарство, то самое, которое нужно ребенку Славы.
Блядь! Выпало, наверное, у нее из сумки.
Я швыряю недокуренную сигарету в окно, хватаю коробку с лекарством и выхожу из машины.
Вот оно мне надо, играть в доброго самаритянина?
Не хочу идти в дом. Может, Слава вскоре заметит отсутствие лекарства и вернется? Стоило только подумать об этом, как слышу скрип калитки. Но появляется на улице не моя домработница, а пожилая женщина.
Бабушка.
Оглядывается по сторонам и замечает меня. Бодрой походкой, совсем несвойственной возрасту, женщина направляется ко мне, улыбаясь. На ведьму совсем не похожа, скорее, на бабулю из рекламы пельменей.
– Здравствуйте, – говорит она звонким голосом.
Я киваю в ответ, отвечая:
– Добрый вечер.
Протягиваю упаковку, женщина забирает и представляется:
– Я Агафья Ильинична.
– Матвей.
– Матвей, не стой здесь. Пойдем в дом.
– Нет, – отрицательно качаю головой. – Я подожду.
Но это не просто проявление вежливости со стороны бабушки Славы. Агафья Ильинична настаивает, берет меня под руку и ласково говорит:
– Я тебе такой чай заварю… Поверь, Матвей, в магазине такого не найдешь.
Сбрасывать со своего локтя руку пожилой женщины как-то неприлично, и мы не спеша доходим до калитки, а потом заходим во двор.
– Это неудобно, – все еще пытаюсь отказаться, хоть уже и сдался.
Ее прикосновение такое уютное и доброе. Не знаю, откуда такое взялось в моей голове, но я вспоминаю маму. Она так же до меня дотрагивалась. И почему в прикосновении
Наваждение какое-то...
Мы поднимаемся по ступенькам, да еще таким, что мне кажется – они раскрошатся в труху от нашего веса. Но нет, ступеньки выдерживают, и вскоре мы входим в дом.
Здесь пахнет свежестью и травками. Тонко, изящно и так уютно. Похожий запах у волос Славы. Ее, кстати, в этом помещении нет. Вижу еще две двери, одна закрыта, вторая чуть приоткрыта. Меня тянет заглянуть...
– Присаживайся, – говорит вполголоса хозяйка дома, кивая на один из стульев, стоящих у большого круглого стола.
Я слушаюсь, сажусь. Агафья Ильинична включает электрический чайник, а потом достает с полки шкафа заварной и несколько металлических коробочек. Открыв их, женщина начинает насыпать в чайник по горстке ароматных травок. Я наблюдаю за этим как завороженный.
– Бабуль... – вдруг слышу я голос Славы. Оборачиваюсь, она стоит в дверях той комнаты, что была приоткрыта. Увидев меня, девушка сначала теряется, а потом вся бледнеет.
– Вы...
– Я, – зачем-то киваю я. – Твоя бабушка пригласила меня выпить чай.
– Зачем? – обращается Слава к бабушке.
– Ну, Стася, некрасиво же, молодой человек тебе помог, – отвечает женщина внучке, а потом обращается ко мне: – Ты не обращай внимания, она сейчас сама не своя, – и без перехода спрашивает:
– Марта уснула?
– Нет.
– Хорошо, пойду дам ей лекарство, – произносит бабушка, наливает в заварной чайник только что вскипевшую воду. – А ты поухаживай за Матвеем.
Охренеть. Я чувствую себя ледяной глыбой среди теплоты, которая царит в этом доме. Слышу за стенкой приговаривания Агафьи Ильиничны:
– Мартушка, моя девочка… Вот так, да, открывай ротик. Вкусно же? Да, моя девочка.
Я все это слышу, потому что в кухне стоит гробовая тишина. Слава даже не шевелится, только с каждой секундой все больше и больше бледнеет. За дочку так переживает? Наверное, все-таки зря я сюда пришел.
– Матвей Георгиевич… – начинает Слава, запинаясь.
– Я могу уйти, – поднимаюсь из-за стола.
Вот что за хрень вообще происходит? Я себя чувствую мальчишкой. Таким зависимым, беззащитным, которому не хочется уходить из крепости. Да, дом этот крепостью не назовешь – слишком ветхо выглядит, а вот в каком-то эмоциональном плане чувствуешь себя защищенным.
И эти кружевные занавески на окне, и немного потертая скатерть, и недавно побеленная печь, и вообще вся атмосфера – все так мило и уютно. Блядь, да мне хочется прослезиться. Когда я плакал в последний раз? Лет в семь, когда разбил колено так, что почти кости были видны. Или хрящ. Не помню, что там находится. Остальное все преодолевал сквозь стиснутые зубы, рассекал воду, но эмоциям не давал волю. И что сейчас? Чувствую себя беременной бабой, подверженной эмоциям.