Бесчестие миссис Робинсон

Саммерскейл Кейт

Все же Изабелла смутно предполагала, что Эдвард может не отвечать ей взаимностью. «Просмотрела два последних письма мистера Лейна, — говорилось в одной из записей. — Написанное к Рождеству доставило мне много радости, оно так свежо и умно. Но всякий раз, глядя на них, я понимаю, насколько велика разница между робким дружеским чувством, которое он питает ко мне и о котором заявляет, и всепоглощающим уважением, испытываемым к нему мной. Если бы это было наоборот». Такой реалистичный взгляд мало способствовал пресечению ее грез. «В одиночестве и в минуту радости, — писала она, — его голос, его взгляд снова возвращаются, и я тоскую по его обществу. Я страшусь времени, которое уменьшает мою способность нравиться, но нисколько не уменьшает моих страстных и неконтролируемых чувств».

Во сне Изабеллу донимали эротические фантазии, грезы гораздо более насыщенные и притягательные, чем ее серые, пустые дни. «Приняла сны о мистере Лейне за действительность, — написала она 24 марта 1854

года, — и пробудилась с разгоряченным, словно от явных вещей, воображением. Весь день я думала о предметах, заполнивших мой сон. Попеременно то впадала в уныние, то приходила в возбуждение, и день получился бессвязным».

Френологи верили, что сны берут свое начало в участках мозга, высвобождающихся, когда разум спит. Они «проистекают из некоторых участков мозга, отдыхающих менее чем другие, — писала Кэтрин Кроу в «Ночной стороне природы», — поэтому, если допустить истинность френологии, один орган не в состоянии исправлять впечатления другого». Порой этой коррекции не происходит, даже когда спящий просыпается. В работе «Сон и сны» (1851) Джон Эддингтон Саймонс объясняет, как в подобных случаях проснувшийся человек «видит перед собой новый мир, созданный его внутренним существом. С помощью меланхолической способности, рокового дара, присваивать и ассимилировать реальные объекты, воспринимаемые его чувствами, он овладевает ими, нет, освобождает от формы и соединяет их со своим воображаемым творением».

В одном сне Изабелла увидела себя летящей в ночи с Эдвардом Лейном и своими старшими сыновьями Альфредом и Отуэем. Мэри Лейн гналась за ними и настигала, задерживая побег Эдварда; Изабелла, преследуемая Генри и человеком, обозначенным только буквой «К», продолжала бежать. «Никогда ни один из моих снов не захватывал настолько мою душу, — написала она. — Я спешила закончить свои утренние занятия, чтобы записать его в виде рассказа; и весь день не могла забыть о нем, с трудом осознавая, в какой мере это было правдой, а в какой — вымыслом. Боже великий! Что мы за игрушки в руках воображения?» Ее тревожило и возбуждало то, каким образом сны просачивались в ее дни. Ночные видения были фрагментами другого мира, намеками на свободу. «Всю ночь мне снились отсутствующие друзья, романтические ситуации и мистер Лейн, — говорилось в другой записи. — О! Почему сны благословеннее жизни наяву?»

В эссе, написанном в начале 1850-х, Флоренс Найтингейл описала «накопление нервной энергии», которое нарастает в подобных ей женщинах и «при отходе ко сну вызывает у них чувство, будто они лишаются рассудка». Она приписывала насыщенность своих снов собственной «страстной натуре» — брак, думала она, мог бы «по крайней мере спасти меня от зла сновидений». Сны Изабеллы тоже управлялись сильными эротическими желаниями, очевидно, подогревая, в свою очередь, ее литературные амбиции, пробуждая ее утром с желанием занести все это на бумагу. Ее жажда физического контакта выливалась в желание сочинять. «Необыкновенный, романтический сон на рассвете до пробуждения, — писала Изабелла. — Во сне у меня часто появляется мысленный сюжет и основа для романа, с именами, сценами, и все идеально, однако совершенно не связано ни с какими событиями моей жизни, и в тот момент я тоскую по перу скорописца, чтобы все записать».

В тот год одна из романисток, знакомых Изабелле по Шотландии, похоже, полностью перешла в мир фантазий. В конце февраля нагую шестидесятичетырехлетнюю Кэтрин Кроу, давно уже расставшуюся с мужем, обнаружили бродящей по улицам рядом с ее домом на Дарнуэй-стрит, недалеко от Морей-плейс. Чарлз Диккенс сообщил о необычной перемене, произошедшей с миссис Кроу, в письме от 7 марта 1854 года: она «совершенно сошла с ума — и совершенно разделась… На днях ее нашли на улице, облаченную лишь в целомудрие, носовой платок и визитную карточку. Кажется, духи сообщили ей, что если она выйдет в таком наряде, то станет невидимой. Сейчас она в доме для умалишенных и, боюсь, безнадежно утратила разум».

Какое-то время известный психиатр — или «доктор для помешанных» — Джон Конолли лечил Кэтрин Кроу в частной психиатрической лечебнице в Хайгейте, к северу недалеко от Лондона. «Когда она поступила сюда, ее галлюцинации развеялись, как сон, — сказал доктор Конолли другу романистки Джорджу Комбу. — Разве не свирепствует эпидемическое влияние, поражающее умы множества людей пустыми верованиями, как в Средние века — склонностью к бесконечным танцам?» Из Хайгейта миссис Кроу поехала на гидротерапевтический курорт в Малверне, где принимала водолечение. В письме, опубликованном в «Дейли ньюс» 29 апреля, она отрицала свое безумие, но признавала, что перенесла в феврале «хроническое желудочное воспаление» и, находясь в беспамятстве, посчитала, что ею руководят духи.

История о блуждании миссис Кроу нагишом была подтверждена Робертом Чемберсом, который в письме от 4 марта 1854 года рассказывал, как друзья писательницы, обнаружив ее раздетой рядом с домом, спасли женщину от «жуткого состояния обнажения в припадке безумия». Она считала себя невидимой, но кончила тем, что скинула достоинство и разум, явив миру свои галлюцинации.

* * *

В

конце мая Генри оставил планы создать школу [53] и уведомил Джона Тома об увольнении с поста гувернера. Изабелла пришла в страшное смятение. В субботу 3 июня — ясный день с проблесками солнечного света и свежим северным ветром — она послала Альфреда за Томом к нему домой на Лондон-роуд, на восточной окраине Рединга. Она неделю не видела молодого человека и встревожилась, когда он не пришел сразу же: «подавлена, озабочена, несчастна, беспокойна, слезы на глазах». Она оделась и заказала обед, все еще надеясь, что он придет. Наконец он появился: «В 12 я услышала его голос с голосами мальчиков, но была слишком взволнована, чтобы принять его, и побежала в комнату бледная, как привидение, но, немного придя в себя, спустилась и встретилась с ним в своей комнате». Он казался таким же изнуренным и встревоженным, как Изабелла. «Выглядел он худым, бледным, измученным, взволнованным, отчаявшимся. Я никогда не видела человека, настолько переменившегося в худшую сторону за одну неделю; его большие глаза казались бледными фиалками в тени тяжелых, нависающих век; щеки впали, и во всем его облике сквозило сильное уныние. Он сказал, что хворал и находится в отчаянии из-за внезапного увольнения». Если он был опустошен, то Изабеллу переполняли ответные эмоции, к глазам подступили слезы, обдало жаром. «Я едва владела собой, чтобы поддерживать разговор, и у меня мучительно разболелась голова; щеки пылали, на глаза каждую секунду наворачивались слезы, голос прерывался».

53

Затея со школой не нашла поддержки из-за местной оппозиции социальному и религиозному либерализму, а также из-за большой занятости Генри в Лондоне, как писала Изабелла в письме Джорджу Комбу от 25 сентября 1854 года.

Когда она восстановила душевное равновесие, они говорили «долго и откровенно». Изабелла критиковала Генри за его «гордость и упрямство» в столь внезапном увольнении Джона Тома. Том признался, что не знает, как ему быть дальше. «Он подробно описал свои невзгоды: тяжелая работа в Шотландии, увольнение отовсюду из-за отсутствия университетского образования». Она сочувствовала его положению — подобно ей, он не получил полного образования, ему никуда не было хода, что обрекало его на скучную работу — и пыталась ободрить его мыслями о будущем: «Мы строили планы, в основном, если не все, безнадежные».

Его отчаяние отвлекло ее от собственных печалей: «Мы полчаса гуляли по саду, и мне стало лучше, а затем пообедали в прекрасном настроении, но болезненная бледность так и не покинула его лица». Потом они сидели в ее комнате, разговаривая о скульптуре, живописи и Италии. Изабелла предложила Тому кофе и виски, он не отказался и достаточно «оживился», чтобы пешком сопроводить Изабеллу с сыновьями, когда днем они совершали верховую прогулку. Альфред пошел к Тому — взять «Диккенса и проч.», написала она; гувернер, должно быть, собирал книги — а затем молодой человек верхом проводил Изабеллу и мальчиков до Уайтнайтс-парка. Они сидели со своими книгами у озера, но «говорили так много, что было не до чтения». Изабелла предложила Тому в виде подарка пятнадцать фунтов стерлингов, от которых он отказался, и взяла адрес его матери, обещав писать. «Это был практически последний наш разговор, — написала Изабелла, — и наши чувства были обострены, хотя и не совсем печальны. Он рад был, по его словам, что вообще приехал в Рединг, я тоже». Они оставались в парке до его закрытия, когда их попросили удалиться.

Изабелла и мальчики вернулись в Рипон-лодж. Генри приехал домой к чаю и держался «вежливо», отметила Изабелла. Ели они вместе. Остаток вечера она писала и легла в постель в полночь.

Когда Том оставил свою службу у Робинсонов в том месяце, Изабелла побудила его посетить новое водолечебное заведение Эдварда Лейна в Мур-парке, рядом с Фарнемом в Суррее, что в двадцати милях к югу от Рединга [54] . Лейны и леди Дрисдейл переехали туда из Эдинбурга в марте, чтобы вступить во владение курортом, принадлежавшим известному гидротерапевту доктору Томасу Сметерсту. Том принял предложение Изабеллы [55] , надеясь, что отдых в Мур-парке ослабит его зависимость от курения, алкоголя и опиума. Эдвард, в качестве любезности Изабелле, мог согласиться полечить неимущего гувернера по льготным расценкам.

54

К середине XIX века престижность окрестностей снизилась, в основном из-за уродливого нового военного лагеря в Олдершоте, и они стали доступны для таких предпринимателей, как Сметерст и Лейн.

55

Письмо Мэри Батлер к Чарлзу Дарвину, декабрь 1862 года. См. базу данных переписки Дарвина на сайте www.darwinproject.ac.uk.