Беседка любви
Шрифт:
Бокал с виски, который Эш Рейфил держал в руке, был своеобразными песочными часами: виски кончился — кончилось время. Эш встал — поднялся и Лукас. Они не стали пожимать друг другу руки.
Эш просто открыл дверь, а Лукас вышел из его кабинета и, пока шел по длинному коридору, внезапно почувствовал жалость к Мартину, которому пришлось расти здесь, среди равнодушной роскоши.
В тот вечер, когда Клэр готовилась лечь спать в доме своего отца и складывала одежду в шкаф, Лукас Свифт вошел в ее комнату.
— Клэр, — сказал он, — мне надо с тобой поговорить.
— Конечно, — кивнула
— Ты и Мартин… — начал Лукас. — Я хочу, чтобы вы оба вернулись в Лондон. Как можно скорее.
Клэр удивленно посмотрела на отца.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Почему ты хочешь, чтобы мы уехали?
— Здесь для вас нет будущего, — ответил Лукас.
— Откуда ты знаешь?
— Я говорил с его отцом, — сказал он.
— Ты говорил с ним?! — изумленно воскликнула Клэр. — Мартин будет в ярости!
— Я хотел проверить, быть может, этот человек захочет изменить свое решение, — сказал Лукас. — И он не захочет. Он ненавидит сына, и ненависть его будет только расти. Поэтому, Клэр, я хочу, чтобы вы уехали.
— Но как же ты?
— О, со мной все будет в порядке, — успокаивающе улыбнулся Лукас.
— Я переживаю… — тихо проговорила Клэр. — Как ты тут без меня справишься?
— Ни о чем не волнуйся, — бесцветным голосом ответил он.
В ту ночь во сне Лукасу показалось, что он слышит, как его жена Морин зовет его. На одно мгновение он поверил в то, что она жива и по-прежнему спит в комнате Клэр. Лукас соскочил с кровати и бросился по коридору, но наткнулся на маленький столик и стал падать на пол, подворачивая лодыжку. Проснувшаяся от грохота Клэр выскочила из спальни.
— Папа, что случилось? — воскликнула она, включая свет и кидаясь к Лукасу.
Сидящий на полу отец, с худыми ключицами, выпирающими из ворота узкой голубой рубашки, и ссутулившимися плечами, показался ей удивительно слабым и немощным. Его лодыжка уже начала опухать. Клэр, видевшая, как с каждым днем состояние отца неуклонно ухудшается, понимала, что, если она уедет, процесс только ускорится. Лукас тоже понимал это — они оба понимали. Клэр помогла ему встать, и, когда он попробовал опереться на поврежденную лодыжку, боль заставила его громко охнуть. Этим вечером, перед тем как лечь спать, он говорил дочери, что она должна уехать и жить собственной жизнью с Мартином, потому что пришло их время. Она должна немедленно отправиться в Англию и воплотить все свои мечты, пусть даже он сам тихо угаснет после ее отъезда. И в лучшем случае это произойдет быстро и безболезненно.
«Ты позаботишься о нем?» — спрашивала мать перед смертью, и Клэр тогда согласно кивнула. Именно так и должна поступать хорошая дочь. Она не бросит отца, только не в таком состоянии. И Мартина она тоже не бросит, но на какое-то время им все-таки придется расстаться. Если быть совсем точной, это он бросит ее. Он должен вернуться на Добсон Мьюс, 17, где уже начал делать себе имя. Клэр знала, что Мартин многого достигнет, что он продолжит заниматься тем, что всегда любил. Он будет готовить на кухне, с кастрюлями и сковородками всех размеров, с большим столом, за которым можно дать волю фантазии и мастерству, со множеством маленьких таинственных приспособлений, таких как мандолина.
А сама Клэр пока останется с отцом и будет заботиться о нем, как и обещала матери. Они с Мартином снова станут жить вместе так скоро, как только смогут, хотя ни один из них не представлял, когда же это, наконец, случится. Пока Клэр помогала отцу лечь обратно в кровать и искала лед для его лодыжки, Лукас Свифт неотрывно следил за дочерью. Затем он тихо вздохнул, поняв по выражению ее лица, что она приняла решение и никуда не поедет.
Всю весну Мартин спорил с Клэр по поводу того, что он должен вернуться в Лондон один. Сначала он наотрез отказывался ехать, заявляя, что должен быть здесь, рядом с ней, но потом начал уступать ее уговорам, понимая, что его присутствие в Лонгвуд-Фолс не приносит счастья ни одному из них. С большой неохотой Мартин купил билет в один конец на самолет, вылетающий в Лондон ранним утром двадцать восьмого мая.
Накануне его отъезда была четвертая годовщина их первой встречи в беседке, и для них обоих было важно прийти туда вместе, как они делали это каждый раз вечером двадцать седьмого мая. В сумерках они укрылись под белой крышей, полные тяжелых мыслей о его завтрашнем отъезде. Начал накрапывать легкий весенний дождик, и городской парк казался немного смазанной картиной в пастельных тонах. Мимо беседки пробежали несколько человек, торопливо раскрывая зонты.
— Я кое-что купила тебе, — сказала Клэр. — Это прощальный подарок. — И она протянула Мартину большую белую коробку.
— Не надо было ничего покупать, — смущенно пробормотал он, хотя явно был доволен. Затем открыл коробку и увидел внутри портфель карамельного цвета со своими инициалами на боку; строгие золотые буквы тускло поблескивали в сумраке. — Клэр… — прошептал Мартин, и в его голосе смешалось удивление и восхищение. — Где ты его достала? Я видел как раз такой, когда мы были во Флоренции, помнишь? Мы тогда несколько часов бродили по Уффици, ты еще никак не хотела уходить, и на обратном пути в отель мы…
— Да, — не дала договорить ему Клэр. — Я смогла вспомнить название магазина — «Cuoio di Lipari», написала им письмо и попросила прислать мне портфель.
— Но он же очень дорогой!
— Я откладывала деньги, — мягко сказала Клэр. — Мне хотелось, чтобы у тебя была красивая сумка, в которую можно складывать документы, рецепты и вообще все, что тебе захочется.
— С ним я похож на бизнесмена. — Мартин приподнял элегантный портфель за массивную ручку. — На сына, о котором так мечтал мой отец, — добавил он с оттенком иронии в голосе, а затем поставил портфель на скамейку. — Он мне очень нравится. Буду ходить с ним много-много лет. До самой старости.