Беседы об искусстве (сборник)
Шрифт:
Он не взял скамеечку, не уселся; но разве не обратился он к модели с намерением работать с ней, сделать ее своей натурой?..
Его поразила эта рука, эта грудь… Впрочем, он уже угадал ее красоту. Взгляд охватывает целое, подробности, потом возвращается к движению, замеченному с самого начала, которое узнал по его большой выразительности и теперь решительно изучает. Оно исполнено прекрасного стиля.
Тут-то он и видит то, что можно видеть в скульптуре. Ибо платье всего лишь футляр, не более. Художник желает видеть
Какой ослепительный восторг: раздевающаяся женщина! Словно солнце пронзает облака.
При первом взгляде на это тело, увиденное целиком, – шок, потрясение.
Взгляд, словно стрела, застыв на миг в изумлении, летит дальше.
В любой модели заключена вся природа, и глаз, умеющий видеть, находит ее там и следует за ней, так далеко! Главное, там есть то, что большинство не умеет видеть: неведомые глубины, основы жизни. Над изяществом грация; над грацией рельеф. Но все это превосходит слова. О рельефе говорят, что он мягок, но он мощно мягок. Слов не хватает…
Да, я смотрел на форму и понял ее, этому можно научиться, но гений формы можно изучать до бесконечности.
Живой кусочек античности, лежащий на этом диване, с теми же формами, что и у античной статуи, восхитителен. Бурое монашеское одеяние, вылепленное ярким светом, вторит телу. Укрывая царственные очертания этой чувственной плоти, оно сообщает ей суровый пыл молитвы, который выражало когда-то, страстный тон.
Античность не считала одеяние цвета палой листвы более красивым, чем красное.
Уголок рта, отклоняющаяся линия, сначала тонкая, потом расширяющаяся, подобно волне: античный дельфин.
Эти губы – словно прогулочное озеро, поделенное меж трепетными, столь благородными ноздрями!
Рот кривится во влажной неге, извилистый, как змея. Глаза набухают под шитьем ресниц.
Слова, слетающие с губ, очерчены столь дивным их колебанием.
Глаза, у которых лишь один уголок, чтобы спрятаться, укрылись в чистоте линий и безмятежности небесных светил.
Запрокинутое лицо – словно опавший плод; горизонтальный глаз плохо видит, но позволяет видеть себя и манит…
Каждый изгиб говорит все о той же мягкости, согласуясь с выражением бесконечного мира, ибо этот глаз – словно солнце разума и любви, что дарует жизнь, не сдерживает ее. – Тем не менее этот глаз и рот ладят друг с другом.
Красивый, но ускользающий профиль: выражение завершается, утопает там, где прелесть щек перетекает в шею.
С каким счастьем изливается разум на эту гибкую красоту – словно гипс, который точно следует по контурам формы, чтобы вернее воспроизвести ее!
В тени – полутона, которые лепят форму с такой правдивостью!
Тройной персик, тройной пушок! Эта выпуклая линия полна своей собственной округлости, своей чистоты.
Гирлянды теней от плеча до талии и от талии до выступающей выпуклости бедра.
Сонная плоть, спокойное озеро.
Ровное море, где затихают волны страстей.
Просторная белая плоть.
Две молитвенно соединенные руки разделяют груди и живот.
Жест, который по грации может соперничать с жестом Венеры Медицейской, прикрывающей руками тайны своей красоты, – эта живая женщина защищает себя томной молитвой.
С какой поразительной страстью тень льнет к этому прекрасному телу! Руки, которых касается свет, отпечатываются на дивном плоде, который тень скрывает, но позволяет угадать его красноречивую тайну.
Без глубины рельефа контур не имел бы такой полноты и гибкости; он был бы сухим.
Прекрасная правая тень коленопреклоненной женщины; правая тень, которая делит туловище надвое, падает, преломляясь, на оба бедра, завладевая одним наполовину, а другим полностью, – контраст этой отбрасываемой тени и полутонов, одно дает жизнь другому.
Красота не принадлежит ни одной женщине в отдельности, но все они делят ее. Каждая из них осуществляется в своей личной красоте, как плод созревает согласно законам своего вида.
Сам я уже давно не знаю, что такое «академичность», но знаю, что такое женщина или цветок, которых еще не оскорбили, сделав академичными.
Архитектура
Огромные кровли соборов – это и покой, и пейзаж.
Деревья обживают и оживляют все, и грандиозная архитектура им нравится.
Деревья – архангелы, которые приветствуют друг друга, стоя в ряд и устремив расправленные крылья прямо в небо.
Глубокая и выразительная черная тень – не просто чернота, это пища для высокого вкуса: это глубина, главная сила красоты в Средневековье и во все времена.
Этот принцип глубокой силы подарил всем векам, предшествовавшим нашему, стиль, который разветвляется на тысячи вариаций, вплоть до царствования Людовика XVI, до самой Империи включительно.
Готика – благодетельница Франции вплоть до 1820 года. Ее черты до сих пор встречаются у некоторых наших крестьянок, сохранивших тот же черный наряд с чепцом, что и у фигур, которыми украшены наши соборы.
Что прекрасно в пейзаже, прекрасно и в архитектуре – это воздух, это то, что никто не ценит: глубина. Она обольщает душу и ведет ее куда хочет.