Беседы с ангелом по имени Билл
Шрифт:
– Тебе туда нельзя.
– Но я должен ее увидеть!
– Пойми, наконец, что ты в коме! Ты ни на что не способен. Она не сможет ни увидеть тебя в данном состоянии, ни услышать твой голос.
– Так что же мне делать?
Видимо, в моем голосе было
– Ладно, возвращаемся в парк. Там всё и обсудим.
Мы спланировали на нашу скамейку и по-птичьи уселись на спинке. Билл нахохлился и на несколько минут ушел в себя. Наконец, он выпрямился и заговорил:
– Если ты действительно этого хочешь, ты можешь вернуться.
– Что значит «действительно»? Конечно, я этого хочу!
– Давай, валяй.
Я попытался представить себя снова в своем теле, но почему-то ничего не произошло.
– Вот видите, молодой человек: всё не так просто. Хотение и желание – это не одно и то же.
– А что я должен сделать?
– Этого я как раз и не знаю. – Билл посмотрел на меня отрешенным взглядом. – Здесь я бессилен.
– Но ведь ты должен что-то про это знать? Про то, как можно вернуться?
– Те, кому это удалось, ничего об этом не рассказывают, а советы неудачников никого не интересуют.
Я представил себе Лиз, и мне вдруг невыносимо остро захотелось ее увидеть – хотя бы на мгновение. Я вспомнил ее маленькую теплую ладонь и внезапно почувствовал ее прикосновение. В то же мгновение я провалился в темноту, и откуда-то издалека до меня донесся голос ангела: «По-моему,
…Глаза Лиз, красные от бессонной ночи и слез, смотрели на меня и часто моргали.
– Боже мой, он очнулся!
Она пулей вылетела из палаты, но тут же вернулась и схватила меня за руку, отчего я невольно застонал.
– Ох, прости меня, прости. Тебе, наверное, так больно!
Мне и впрямь было больно: я всё-таки сильно покалечился; всё тело саднило, горело и дергало. Но это не имело никакого значения.
– Мы снова вместе, – шептала Лиз, – а остальное неважно. Я никуда отсюда не уйду, пока ты не поправишься. Молчи, ничего не говори.
Я и не пытался. В конце концов, слова были не нужны.
…Ровно через два месяца мы вместе покинули больницу; а, когда отгремели майские грозы, я отвез туда Лиз, чтобы двумя днями позже вернуться домой вместе с ней и нашим первенцем.
Вскоре мы уже гуляли по нашей аллее, толкая перед собой коляску. Каждый раз, проходя мимо нашей скамейки, я оборачивался, втайне надеясь увидеть знакомую фигуру. Но скамейка всегда оставалась пустой.
Правда, порой в уличной толпе мне мерещится знакомая широкополая шляпа. И всякий раз мне кажется, что ее обладатель смеется неповторимым, беззвучным смехом.Фонтене-ле-Конт, 2009–2013