Беседы с патриархом Афинагором
Шрифт:
Второй — это себя долго колеблющееся и нередко двойственное, которое, сосредоточившись, дает свету Божию проникнуть в глубины жизни и космоса. Не тянущийся к Богу, но мирно насыщенный Его присутствием.
Папа знает, что он — первый. Патриарх без слов приемлет, по крайней мере в традиционном смысле, это притязание. Но он выше, старше, его обнимающие руки подобны темным крыльям, он выражает то, что нежит в глубине.
Один не может обойтись без другого.
Снятие aнaфем
«Будущее — в руках Божиих», — сказал патриарх п еле своего возвращения из Иерусалима.
Вслед за тем Стамбул посетил мелкитский патриарх Максим IV. Афинагор уже встречался с ним во время паломничества в Иерусалим. И тот, несмотря на свой преклонный возраст — тогда ему было восемьдесят шесть лет — решил нанести ответный визит.
Греческая мелкитская Церковь возникла в эпоху, когда Рим стремился присоединить
С той поры отношения между «православными» м «униатами» оставались откровенно плохими. Так было до тех пор, пока Максим IV не положил конец латинизации умов под «восточными формами», став инициатором бескорыстного сотрудничества с Православием. При нем мелкитская Церковь в лоне католицизма сделалась носительницей духовного и церковного предания Востока.
31 мая 1964 года Максим прибывает в древнюю Антиохию — Антакию — которая с 1939 года находится на турецкой территории и подчинена Вселенскому патриархату. Большинство проживающих здесь христиан — арабы, местная община которых возглавляется мирянином–врачом, одним из тех наделенных пророческим даром людей, которых нетрудно встретить на Ближнем Востоке. Евангельская простота и горячность отличают его. Во времена Отцов, Антиохия сыграла решающую роль в истории христианской мысли, сделав упор — в противовес александрийскому символизму — на конкретной человечности Иисуса. Город был, разрушен при монгольском нашествии в XIII веке, и патриарх в конце концов обосновался в Дамаске. Возрождение города началось несколько лет тому назад: теперь это был уже не мертвый поселок, но молодой и процветающий город.
Вечером 31 мая Максим и сопровождающие его лица под звон колоколов были приняты православным духовенством и мирянами в церкви святых Петра и 11авла. Они участвовали в богослужении, причем служащий священник помянул «отца нашего патриарха Максима». В конце вечерни все верующие приложились к руке патриарха и просили его благословения. И все провожали его до самой резиденции.
2 июня Максима IV принимает на Фанаре Вселенский патриарх. «Иоанн XXIII открыл окно для диалога, Павел VI открыл обе створки двери», — говорит Афинагор. «Дверь открыта и никто более не сможет се закрыть», — отвечает Максим.
В конце трапезы, полной уважения и взаимной симпатии, Максим IV обращается к хозяину: «Ваше Святейшество, думая о Боге, блаженный Августин говорил: «Слишком поздно узнал я Тебя, слишком поздно полюбил я Тебя!» Позвольте и мне, Ваше Святейшество, повторить вам те же слова: «Слишком поздно узнал я Вас, слишком поздно полюбил!»
4 июня в Халки — куда еще допускались студенты, не имевшие турецкого гражданства, и где находились православные черные из Уганды и Сироливанцы — Максим IV после приветственного слова, обращенного к преподавателям и студентам, попросил всех спеть вместе с ним пасхальный тропарь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!»
Всю атмосферу этой встречи пронизывала необыкновенная сердечность и простота. Максим IV отказался остановиться в «Хилтоне», где Фанар забронировал для него престижную сюиту, и предпочел остановит ся в скромной резиденции. Когда Афинагор I приехал чтобы проститься со своим гостем, он оставляет единственную машину патриархата, чтобы довезти гост до аэропорта. Сам же, по своему обыкновению, и н обращая внимания на протест Максима, возвращается на Фанар на такси.
Эта встреча произошла как бы сама собой в русл Иерусалимской встречи. Однако нелегкие проблемы ожидали тогда патриарха. «В мире спустившись Елеонской горы, — говорил он впоследствии папе, — направившись в Эммаус, странствуя вместе с Господом и помышляя о преломлении хлеба, мы продолжи ли наш путь, беседуя в духе любви. Сердца наши горе ли, и Господь не оставлял нас. «Се, Я с вами до скончания века» (Мф 28.20)… Он поставил нас перед скорбными знаками нашей общей судьбы. Эти «скорбны знаки» вскоре проявились на Третьей сессии Собор и на Третьей Всеправославной Конференции.
* * *
Почти у двух тысяч участников, составлявших большинство на Соборе, третья сессия Собора (14 сентября — 21 ноября 1964 года) оставила ощущение горечи В чем–то она несколько разочаровала и встревожил православных (Константинополь наконец послал своих наблюдателей, и патриарх назначил отца архимандрита Андрея Скриму своим личным представителем на Соборе). Конечно, важен позитивный итог. Соборная Конституция «О Церкви» делает упор на евхаристической экклезиологии, четко устанавливает сакраментальный и коллегиальный характер епископата, напоминает о всеобщем священстве мирян и о sensus ecclesiae, который Дух дарует всему народу Божию для сохранения истины. Собор рекомендует широкую реорганизацию церквей по патриаршему типу, а дискуссии по проекту постановления De episcoporum munere позволяют предвидеть организацию епископских конференций
* * *
В такой ситуации, когда тревога смешивалась с надеждой, с 1 по 15 ноября 1964 года на Родосе собралась Третья Всеправославная Конференция.
Идея созыва этой Конференции возникла у патриарха Афинагора в середине февраля; он хотел, чтобы все Православие включилось в диалог с Римом, как это предусматривалось Второй Родосской Конференцией, в сентябре 1963 года, и чему в значительной мере, как еще казалось, содействовала встреча в Иерусалиме.
В действительности, сама возможность и способы проведения этого диалога заняли исключительное внимание православных делегатов. Богословские собеседования с англиканами и старо–католиками, т. е.1 Церквами, подобно православным, уже вошедшими во Всемирный Совет Церквей, были решены без про* блем и страстей. Всем хотелось иметь чистую совесть! после стольких бесплодных дебатов о диалоге с Римом!
Мнение Афинагора I было представлено на первом же заседании митрополитом Гелиопольским Мелитоном, который председательствовал на нем от лица Вселенского патриарха. «Мы должны рассеять мрак и предрассудки нетерпимости, мы должны выйти из нашей самодостаточности, из нашего гетто, из наших пристрастий… Мы призваны к покаянию, дабы взаимно испросить прощения друг у друга за наши заблуждения; мы, разделенные христиане, призваны к тому, чтобы увидеть в лице другого лицо брата, за которого был заклан Христос. Сознавая всю протяженность пути, который открывается перед нами, и те трудности, которые нам встретятся, мы не должны терять мужества. Напротив, мы должны вооружиться любовью, терпением, смирением и благоразумием и твердо пройти этот путь, поделив его на этапы, и сохранив убеждение, что, несмотря на наши разногласия, мы обладаем общим святым наследием веры и предания: священным сокровищем сакраментальной жизни Церкви, жизни воскресшего Тела Христова. При этом начинании в нашем распоряжении столько общих богатств: слово Священного Писания, благословение святых Апостолов, наше общее и святое Предание, Предание Отцов, Вселенских Соборов неразделенной Церкви…» Таким образом обозначился так называемый «проект Афинагора», ратующий за установление прямого богословского диалога с Римом.
На этом заседании, где каждая сторона излагала свои взгляды, представители Русской Церкви заняли умеренную позицию, которая однако, угрожала налаженному ритму сближения. Прежде чем приступить к самому диалогу, говорили они, следует подождать до конца Собора, ибо для того, чтобы диалог был плодотворен, он нуждается в длительной взаимной подготовке.
«Скорбные знаки» прошлого дали себя знать в достойном и серьезном выступлении представителя Сербской Церкви. Сербский народ, напомнил он, много пострадал от католиков за последнюю войну. Он н склонен ни к какому сближению. Нужно длительное воспитание, чтобы у людей открылись сердца. Потому что ничего нельзя сделать без народа, который, по понятиям Православной Церкви, является хранителем истины…