Беседы со специалистами

Визель Татьяна

Особо упомяну о книге Леви Брюля «Первобытное мышление». Этот фундаментальный труд открыл мне глаза на то, что такое мышление. Я даже написала стихотворение, в котором призналась Леви Брюлю в любви («Я целовала книгу Леви Брюля в экстазе и в порыве сопричастья….»). Не знаю, услышал ли он меня там, на небесах, но мне стало легче, и я смогла перейти от сугубо восторженного к более спокойному и позитивному осмыслению содержания читаемого. Обычно в литературе отмечается следующее. Люсьен Леви Брюль считал, что мышление первобытного человека рождается из «коллективных представлений», которые часто противоречат элементарным законам логики. Вместо них у первобытного человека «законы сопричастия». Они имеют мистическую окраску и изобилуют эмоциями. Да, в первобытном

мышлении доминируют инстинкты и вообще чувственность. Это несомненно. Но что совершеннее, мысль или инстинкт? Разве не удивительно, что инстинкт практически никогда не ошибается, а мышление на каждом шагу? Что такое инстинкт? Это опыт, доведенный до самого конца, до того состояния, когда не надо думать. Всё, что необходимо, уже хранится в памяти. А ведь прежде, чем понять, как вести себя, например, в момент опасности, как реагировать на неё, очевидно, не один смельчак, сложит «буйну голову». Но вот кто выживет, приобретёт рефлекс. Те инстинкты, что не перестали быть нужными, переданы нам. Остальные просто устранены природой. Цивилизация создаёт рукотворный мир – мир вещей. Он сокращает эмпирическую часть поведения, предоставляя нам многие объекты действительности в «готовом» виде, гораздо более удобном для пользования, чем объекты мира природы. И потом, как прекрасны, чисты и поэтичны образы и символы, неосознанно создаваемые первобытным мышлением. Первобытные люди не отделяли себя от природы (анимизм), поэтому описывали её явления в понятиях, применимых к человеку. Некоторые из них прочно вошли в язык, и мы не замечаем этого, когда говорим, например, «солнце садится» или «деревья шепчут» и т. п.

В области лингвистики огромную роль сыграли работы Романа Осиповича Якобсона. Этот ученый, наш соотечественник, поднялся до неимоверных высот в трактовке лингвистических феноменов. Круг интересов Якобсона был чрезвычайно широк. В молодости он увлекался теорией поэзии, был близок с В. Маяковским, который упоминает о нём с стихотворении «Товарищу Нетте» («..всю ночь болтали с Ромкой Якобсоном…»). Результатом этого увлечения явилась знаменитая формула: «Поэзия есть язык в эстетической функции». Затем интересы Якобсона сосредоточились на звуковой стороне языка. Совместно с другим знаменитым лингвистом (Н. С. Трубецким) он создает новую отрасль лингвистики – фонологию. Именно он, Роман Якобсон, установил 12 бинарных (парных) акустических признаков, по которым различаются фонемы. Это фонологические оппозиции, которые, по его мнению, являются языковыми универсалиями, т. е. одинаково актуальными для любого языка. Это ли не то открытие, которое определило дальнейший ход развития такой важнейшей дисциплины как лингвистика? Наконец, Р. О. Якобсоном заложены основы ещё одного нового направления в науке – нейролингвистики. Его работа об афазии (1941) – одна из первых блестящих попыток связать лингвистические особенности нарушений речи афазиков с данными неврологии о структуре мозга. В этот же период ученый даёт физиологическое обоснование своему же учению о метафоре и метонимии. Метафору он определяет, как единицу, расположенную в языке по оси комбинации, а метонимию по оси селекции. Это означает, что метафора рождается в результате переноса одного значения слова на другое, комбинируясь с ними образуя новое. Например, употребление слово тряпка в обозначении человека или выражение финансы плачут; ситец неба; глазунья луны и т. п. А метонимия – это отбор (селекция) какого-либо признака того или иного понятия и замена им другого понятия. Например, все флаги будут в гости к нам, где флаги употребляются в значении страны, державы. Таким образом, метафора относится к числу нарушений операций парадигматического ряда, а метонимия – к числу нарушений операций синтагматического ряда. Учитывая, что парадигматика обеспечивается «задним мозгом», а синтагматика «передним», преобладание в речи больного метафор – дополнительное свидетельство локализации очага поражения в «заднем» мозге, а метонимий в «переднем». Почему-то при анализе вербальных парафазий у наших больных мы, как правило, не прибегаем к их

делению на метафоры и метонимии, а ведь это важно и не только в плане уточнения топики очага поражения, но и в плане выбора методов работы с больным и подбора словесного материала для отработки. Теоретические разработки Р.О.Якобсона явились ценным вкладом в теоретические положения лингвистики в целом.

Глубже понять многие феномены, столь важные для нашей профессии, например, феномен памяти и её потери, феномены сложных взаимоотношениях тела и духа, мне помог и Осип Мандельштам: «Я слово позабыл, что я хотел сказать, слепая ласточка в чертог теней вернется». Это о памяти. Сравнить забытое слово со слепой ласточкой! Как рождается такая ассоциация?! Или: «Дано мне тело, что мне делать с ним? Таким единым и таким моим?». Задумайтесь, как много нам объяснил поэт из того, что трудно описать в терминах науки.

В течение жизни я ещё и ещё раз убеждалась, что всё, что удалось узнать, даже, казалось бы, в совсем отдаленных сферах познания, в какой-то момент может пригодиться в профессии. Так, полезным и даже, можно сказать, судьбоносным, оказалось для меня владение нотной грамотой. У меня не бог весть какое музыкальное образование, всего-то музыкальная школа (плюс любовь к музыке!), но и благодаря этому не удалось ответить на один из вопросов, мучивших много лет. Вопрос этот не из слабых: в чём состоит феномен заикания, каковы причины запинок при нем – внутренние (эндогенные) или внешние (экзогенные)? Позже я остановлюсь на моих соображениях по этому поводу подробнее. И хотя я не вижу, чтобы мои доводы были приняты широко, я всё же довольна. Себе-то я, уж точно, ответила. А это ведь немало.

Вообще говоря, у меня есть мечта посвятить отдельную работу обзору тех источников, которые не относятся к числу научных публикаций, а также косвенных обстоятельств, способствующих рождению творческой мысли. Они, как будто, не представляют ценности для исследователя вообще и в области нейропсихологии, в частности. Однако нередко обращение к ним не только помогает, но и венчает дело. Бог даст, и получится! Хватило бы времени отпущенной мне жизни.

Центр патологии речи

Пионеры и «звезды» Центра

Сознаю, что я не очень-то хороший историограф, то есть запоминаю больше и ярче сугубо рабочие, межличностные моменты, психологические портреты людей, чем фактологию, но все же рискну рассказать о том, что запомнилось.

Документально утвержденный в 1968 году Центр патологии речи в Москве располагался он на улице Веснина и занимал там весьма скромное пространство. В его штате насчитывалось 11 человек, но зато каких! Помимо инициатора создания Центра – Виктора Марковича Шкловского, пионерами теперь огромного, уникального учреждения были высочайшего уровня неврологи, психиатры, психологи, логопеды. О некоторых из них, прошедших долгий путь в разных стенах этого постепенно расширяющегося учреждения, речь пойдет чуть дальше. С улицы Веснина Центр в несколько расширенном составе перебрался в Психоневрологический диспансер № 2 Киевского района. Встала задача влиться в коллектив диспансера, сохранив при этом свою специфику. Она была успешно решена. Сотрудники Центра сумели быть полезными диспансеру, завоевать необходимую репутацию и доказать важность помощи именно тем, кто страдал нарушениями речи.

Наряду с серьезными моментами жизни Центра, выступлениями на конференциях, разборах, научными трудами и сообщениями, были и курьезные. Однажды один из пациентов диспансера в позднее время, когда практически все врачи разошлись по домам, надумал лететь в Космос. Он разделся догола и стал пробивать лбом оконное стекло, крича «В космос, в космос!». Присутствующие при этом мужчины, пытались силой оттащить его, но он, изрядно вспотевший, буквально выскальзывал из рук. В самый критический момент появился Шкловский. С высоты своего двухметрового роста от осмотрел ситуацию и громовым басом, который у него имелся в избытке, рявкнул: «Смирно, Юрий Гагарин!». Тот моментально обернулся и услышав повторно ту же команду, обмяк и сел на стоявшую у окна банкетку. Тут его взяли под руки и увели. Вот, что значит, попасть в систему бреда больного! Урок был классным!

Конец ознакомительного фрагмента.