Беседы
Шрифт:
— Не кажется ли Вам, что соглашение, подписанное в Хасавюрте Лебедем и Масхадовым, было ошибкой?
— Конечно, это ошибка. Боевики уже были загнаны в горы, оставалось нанести еще один удар…
— Т. е. это была измена?
— Без сомнения. Им фактически дали возможность собраться с силами и продолжить войну.
— Почему Лебедь пошел на это?
— Я не знаю всех деталей, но общеизвестно, что не последнюю роль здесь сыграл Березовский, который тогда был заместителем секретаря Совета безопасности, т. е. заместителем Лебедя. А что касается угроз, мне кажется, сейчас вряд ли кто на нас посягнет. Возрождается флот, строятся главным образом подводные лодки, обеспеченные
— А Китай является источником угрозы?
— Для нас, я думаю, нет.
— Вам приходилось участвовать в переговорах с террористами. Расскажите об этом поподробнее.
— В марте 1979 г. в посольство США в Москве пришел человек и потребовал, чтобы американцы вывезли его в дипломатической машине в аэропорт Шереметьево и на самолете отправили за рубеж. В противном случае он угрожал привести в действие взрывное устройство, которое было на нем прикреплено. Мне пришлось один на один вести с ним переговоры ровно два с половиной часа. Условия были очень тяжелые. Мы не знали, кто это такой.
— Вы выдавали себя за консульского работника?
— Это я придумал с ходу, когда он спросил, кем я являюсь. Пришлось сказать, что я второй секретарь консульского управления МИДа. Объяснил, что, войдя в посольство, я фактически перешел границу, поэтому никаких документов у меня нет — я их оставил за пределами. Он заставил меня вывернуть карманы пиджака, брюк, плаща. Потом потребовал не приближаться к нему ближе чем на метр. Руку это человек все время держал на спусковом механизме.
— Т. е. Вы не сомневались, что его слова — не просто угрозы?
— Он меня предупредил, что, если его требования не будут выполнены, мы с ним погибнем вместе. Это было устройство из нержавеющей стали. Как впоследствии оказалось, там имелось три отсека: пороховой, тротиловый и в третьем отсеке — пол-литра пикриновой кислоты, имеющей мощную разрушительную силу. Она, слава Богу, при взрыве не сдетонировала. Это спасло и нас, и американцев.
— Устройство самодельное?
— Да, но выполнено оно было профессионально. Я обязан был сделать все, чтобы преступник отказался от своих замыслов, или хотя бы снизить его агрессивность. Ну, и, конечно, важно было выиграть время. Мы говорили долго. Удалось выяснить, что зовут его Власенко Юрий Михайлович, он 1951 г. рождения, уроженец и житель Херсона, в прошлом моряк торгового флота. У меня сложилось впечатление, что этот человек психически болен, и в последующем мое предположение подтвердилось. Так как Власенко не шел на компромиссы, я ушел и больше не появился, и он начал бунтовать. Руководство дало нам указание произвести по нему выстрел из пистолета в плечо и предплечье правой руки, которой он держал спусковую тягу. Сергей Александрович Голов блестяще справился с этим заданием. Мы думали, что ранение заставит Власенко разжать руку, но он этого не сделал, а забежал в другое помещении и привел в действие бомбу. Мебель покорежило, возник пожар. Он был еще жив, когда его донесли до «скорой помощи», но до больницы его живым не довезли. Я бы покривил душой, если бы сказал, что не боялся, когда сидел с ним. Конечно, было страшно, но, с другой стороны, нужно было решить поставленную задачу.
Мне и в других местах приходилось вести длительные переговоры с бандитами: что поделаешь, надо — значит, надо. Сейчас меня приглашают в Академию ФСБ на курсы повышения квалификации руководящего состава проводить занятия по тактике ведения переговоров с террористами, захватившими
В.В. Геращенко — Заливное из аквариумных рыбок
Виктор Владимирович Геращенко, возглавлявший Центральный банк России в 1992–1994 и в 1998–2002 гг. и являвшийся последним председателем совета директоров НК «ЮКОС», в беседе с главным редактором «ЭС» Александром Агеевым проливает свет на многие нюансы взаимодействия властных и финансовых структур в России и в мире — ведь кто, как не Геращенко, имел возможность изучить эти нюансы «изнутри», причем с обеих позиций.
— Виктор Владимирович, позвольте начать наш разговор с декабря 1991 г. В одном из интервью Вы упомянули, что пришли российские деятели и освободили от работы всю Вашу команду. Можете ли Вы вспомнить, когда почувствовали, что советская система развалится?
— Ельцина перевели в Москву и назначили заведующим отделом строительства по рекомендации Лигачева. До этого он, как известно, был первым секретарем обкома в Свердловске — громадном индустриальном центре, где велось масштабное промышленное и жилищное строительство. Поскольку Гришин голосовал против Горбачева — он выступал за Романова, было решено убрать Гришина и предложить его место Ельцину. Руководители СССР, исходя из своего провинциального менталитета (Гришин был единственным москвичом в Политбюро), решили, что если он справился в Свердловске, то справится и в Москве. Но Москва — не Свердловск, это очень сложный конгломерат. Тут у нас насчитывалось, если не ошибаюсь, 25 районов, и каждая районная партийная организация была не меньше иной областной. Он поменял, по-моему, два состава секретарей, и ничего у него не получалось. Ходил в Елисеевский, спрашивал: где телятина, которую направили в магазин? Ну, мясо, конечно, расходилось по знакомым. Ездил на троллейбусе раз в месяц. Все это — дешевая показуха, на мой взгляд. Но самое главное, у него начались проблемы с Горбачевым и другими высокопоставленными деятелями, которые ехали по наезженному, хотя много говорили о перестройке. Противоречия между Ельциным и Горбачевым переросли в персональную вендетту, и вылилось это в конце концов в известное выступление Ельцина на пленуме в октябре 1987 г.
Ельцин и Горбачев — совершенно разные люди: один попал во власть через реальную экономику, а другой, по существу, — через комсомол. На пленуме Ельцин выступил резко, а когда началась критика в его адрес, вышел в приемную и попытался вскрыть себе вены ножом для бумаг. Охрана вызвала Горбачева, он сказал: уберите его отсюда. Ельцина освободили от занимаемых должностей и назначили госминистром по строительству. Я все это наблюдал, и у меня сложилось ощущение, что мы движемся не туда, куда следует. Когда Горбачева только выбрали генсеком в 1985 г., мой родитель спросил меня, как я к нему отношусь, и я ответил, что он долго не просидит — он демагог. Мне не понравилось, как Горбачев вел себя во время визита в Великобританию, изо всех сил стараясь показать, какой он свободный, демократичный. И, конечно, меня, как и многих, поразило его отношение к Чернобылю — то, что не отменили первомайскую демонстрацию в Киеве. Шли бесплодные разговоры о реформировании и даже разделе партии, о том, что нам нужен другой Союз.
Когда писали новый союзный договор, я работал в Центральном банке. Мы обсуждали три статьи, касающиеся системы Центрального банка, и могу сказать, что там было много несуразного. Уже до этого прибалтийским республикам предоставили очень широкие экономические полномочия, разрешить ввести свою валюту. На заседании Верховного Совета многие выступали против этого, но Горбачев сказал: пусть попробуют. Ну и большинством проголосовали «за», дали им экономическую свободу, а они стали отделяться.