Беседы
Шрифт:
Остальные республики — 15 минус три — должны были жить в условиях единой валюты. По новому союзному договору центральные банки республик наделялись широкими полномочиями, но это нонсенс, потому что если валюта единая, то республиканские банки не могут единолично решать денежные вопросы. В противном случае нет смысла вводить единую валюту. Да и экономический потенциал у республик был разный: с одной стороны — Россия и Украина, а с другой — все остальные. Напрасно говорят, что республики развивались за счет центра. На самом деле они были в основном поставщиками сырья и продовольствия, которое скупалось по искусственным ценам. Кое-где, например в Казахстане, была развита металлургия, велась добыча нефти и газа в Туркменистане и Узбекистане, имелись нефтеперерабатывающие предприятия.
Нас очень беспокоили эти проблемы, поэтому «Московских новостях» опубликовали статью о том, что такой союзный договор приведет к деградации экономического потенциала страны.
17 августа 1991 г. Валентин Сергеевич Павлов, Председатель Совета Министров, созвал президиум и сказал: мне 20 августа надо будет подписывать союзный договор вместе с Горбачевым; наделяет ли меня Президиум Совмина соответствующими полномочиями? Вы понимаете, что этот договор — шаг к развалу экономики СССР как единого целого? Все присутствующие высказались по этому поводу, я, в частности, говорил о банковском деле. И вроде бы они должны были написать определенную декларацию. Мы ушли, а Павлов потом рассказывал, что ему позвонили и позвали на дачу, «для других закрытую» (из песни Высоцкого).
В понедельник, 19 августа, утром мне позвонил помощник и сообщил: «Виктор Владимирович, включите радио — ГКЧП. Машину за Вами уже послали». По Минскому шоссе шли войска. В одиннадцать часов позвонил Павлов, сказал, что в шесть часов будет встреча в Совмине, а пока попросил он подписать вместе с Орловым телеграмму о том, что все причитающиеся в союзный бюджет платежи, и задержанные российским руководством, должны быть переведены в союзный бюджет. На этом основании меня потом обвиняли, что я поддержал ГКЧП. На заседании Правительства, которое проводил Щербаков, нам сообщили, что в шестнадцать часов состоится пресс-конференция. Павлов на нее, кстати, не пошел. К тому времени он, видимо, смекнул, что не туда заехали. В шесть часов провели Совмин. Павлов вышел, лицо красноватое. Ну что, говорит, други мои, будем делать? Выступать при поддатом премьере не хотелось, да и ситуация была не ясна: что происходит, уходит Горбачев или остается?
Я все-таки считаю, что Горбачев все знал и в какой-то степени поощрял членов ГКЧП, но сам хотел остаться в сторонке.
— А был ли тот кризис, о котором пишет Гайдар в своей книге «Гибель империи»?
— Я бы сказал, что Гайдар несколько преувеличивает. Кавардак начался после того, как Российская Федерация объявила себя суверенной и стала вести самостоятельную политику, т. е. в конце 1990 г.
У меня сложились неплохие отношения с Гайдаром еще в бытность его работы в журнале «Коммунист» — он пару раз делал со мной интервью. Потом Егор Тимурович стал заведовать экономическим отделом в «Правде», и наше сотрудничество продолжилось. В 1991 г., уже после августовских событий, нас, нескольких человек, отстранили от работы.
23 августа, в пятницу, вышел я на улицу пообщаться с одним товарищем, прихожу назад, а в приемной — Андрей Зверев, он был тогда заместителем министра финансов России. Зверев говорит: Виктор Владимирович, вот какое дело, тебя освобождают от должности председателя Госбанка СССР, — и дает мне бумагу, где написано Силаевым: в связи с тем что ряд министров во время августовского путча поддержал ГКЧП, предлагается на место такого-то назначить такого-то, в том числе вместо меня — Зверева. И на этом тексте резолюция Горбачева «согласиться», поставленная, на мой взгляд, дрожащей рукой. Я написал записку в Верховный Совет: мол, не считаю себя ответственным за денежно-кредитную политику и операции банка с 18 часов 23 августа 1991 г. Тут Зверев делает промах — подходит ко мне сбоку и тихо спрашивает: а где ключи?
Я думаю: чего-чего? Но сразу вспомнил старый фильм «Выборгская сторона». А он опять: где ключи? Я говорю: ты имеешь в виду ключи от сейфов, где деньги лежат? Все ключи у кассиров, у меня есть ключ от личного сейфа, завтра, в субботу, я приеду и при тебе открою сейф,
Меня иногда вызывали в Совмин России. Где-то в ноябре я был там на совещании, и Гайдар с Бурбулисом предложили мне возглавить Центральный банк РФ. Свое предложение они мотивировали тем, что у Матюхина ничего не получается, хоть он человек и подкованный экономически. Я говорю: понятно, что старого Союза больше не будет, а будет что-то новое, но пока СССР существует, я не могу уйти. И потом, если идти, то вместе со знающими людьми. И только после декабря 1991 г., когда союзные органы были ликвидированы, я согласился на переход в Центральный банк РФ.
— А был ли тогда какой-то альтернативный сценарий развития ситуации?
— В тот период объективно назрела необходимость реформирования экономики. Нельзя было и дальше ехать только на госкапитализме. Кроме того, мы слишком много денег тратили на ненужное вооружение. СС-20 понаделали, и эти комплексы могли три земных шара разнести. Зачем это нужно? Продолжали делать танки, которые, как показал уже Вьетнам, будущего не имеют, а надо было переходить на вертолеты. Мы допустили достаточно много ошибок, которые фактически разрушали экономику. На мой взгляд, пятилетка 1965–1970 гг. после Хрущева, когда попытались дать какие-то права директорам заводов в части распоряжения прибылью, была удачным экспериментом — она показала самые высокие цифры роста. А потом, в связи с тем что значимость тех или иных крупных заводов выросла и они составляли конкуренцию местной партийной элите, секретарям райкомов, горкомов или обкомов, эти секретари стали писать письма и жалобы в ЦК, и экономическая реформа сошла на нет.
— Т. е. фактически партия встала на пути реформы?
— Да, я и тогда это понимал, и сейчас так считаю. Сванидзе об этом говорил в передаче, посвященной Косыгину. Алексей Николаевич был скромный человек, в свое время напуганный ленинградским делом, но специалист знающий.
— Вы с ним сталкивались лично?
— Нет, не сталкивался. В 1970-е гг. я работал в Сингапуре. Там в 1976 г. у нас произошел неприятный случай, когда в трудное положение попало сингапурское отделение советского Моснарбанка (Лондон). Убыток составлял, по оценкам, 350 млн долл. Высшие органы страны перепугались и решили устроить «показательную порку». Дело кончилось тем, что всех фигурантов дела отдали под суд. Зампреду Госбанка Балагурову дали четыре года, председателя Моснарбанка Шевченко освободили по амнистии, поскольку он был участником Отечественной войны, Скобелкина, члена правления Госбанка, осудили. Крепко досталось руководителю отделения Моснарбанка Вячеславу Рыжкову: отсидел 12 лет с гаком. На должность председателя Госбанка был назначен заместитель министра внешней торговли Владимир Сергеевич Алхимов, который внес свой вклад в развитие ЦБ, первым подняв вопрос о регулярности торговли золотом, а не только в неурожайные годы.
— А цюрихская история? В фильме «Кодекс бесчестия» ее достаточно сильно извратили.
— Вы знаете, руководитель банка Карнаух тогда упустил одну вещь. Понимая, что СССР, как золотодобывающая страна, заинтересован в высоких ценах на золото, он на рынке работал как «бык». Deutsche Bank такую же позицию занимал, как и Swiss Bank Corporation — один из трех больших швейцарских банков. Ну, а чисто экономически, когда цена на золото пошла вниз, он сел на позиции, хотя никаких злоупотреблений не было. Банк открыли по просьбе швейцарцев, которые предложили свой рынок как не менее значимый, чем британский, и наиболее дискретный — англичане все докладывали американцам. Правда, лет шесть банк почти не торговал золотом, потому что тогда мы продавали золото, только если появлялись проблемы в экономике.