Бешеный волк
Шрифт:
— А зачем бояться того, к чему привыкаешь? — отозвался Тореайдр. — Они поколениями служат у меня, исполняют работу, которую не можем делать мы, кормят общину. А мы взамен даем им безопасный кров и пищу, возможность растить здоровое потомство… Ты не смотри, что кругом болота, я потом покажу тебе поселение, оно вполне удобно для жизни. Что еще нужно человеку? Выпусти я их во внешний мир, они, пожалуй, погибнут там, среди «свободных» людей — или от голода, или забитые камнями за то, что «порчены» Темным… Старым извращенцем, — Тореайдр хихикнул. — Мы пришли.
Они поднялись по старой, чуть скрипучей лестнице с резными перилами, Старейшина толкнул высокую округлую дверь, и оба оказались в библиотеке.
— Значит, симбиоз? — Ваэрден разглядывал зал в прямом смысле горящими от восхищения и предвкушения глазами.
Книги. От пола до потолка,
— Ты еще и мудреные слова знаешь? — усмехнулся старый Змей.
— Надо же было время между охотами коротать, — сразу же стушевался младший ифенху, сделав вид, что ему вовсе неинтересно.
— Ну-ну. Садись, ешь, пока не остыло.
На небольшом столике возле камина и впрямь красовался накрытый салфеткой прибор, от которого соблазнительно пахло кровью и мясом, а чуть поодаль стоял бокал темно-красного вина. Ваэрден упрашивать себя не заставил, занял свое место. Тореайдр опустился в кресло напротив и пригубил вино, с интересом наблюдая за гостем. А тот с немым изумлением смотрел на слегка поджаренные ломтики мяса, держа в руках еще дымящуюся чашу с кровью.
— Мясо? А разве?.. — наконец, выдал юный ифенху.
Тут пришел черед удивляться Старейшине.
— Ты разве не знаешь, что на одной крови жить нельзя?
— Нет. А почему?
Тореайдр вздохнул.
— Потому что с кровью мы получаем Силу, энергию, которой не хватает нашему Темному дару — но и только. А тело чем питать прикажешь? Ты на себя посмотри, кожа да кости. Признайся честно, ты когда последний раз охотился хотя бы на зайца? Поэтому и вода по тебе так бьет, что силовой резерв у тебя маловат. А по-настоящему сильным ифенху может быть только тогда, когда крепки и тело, и дух. Мы же не могильные беспокойники да упыри, которым на подобные тонкости наплевать, лишь бы жрать. Так что ты человечьей едой не брезгуй. Никто же не заставляет есть капусту с крапивой. Да, пока ты молод, ты можешь так прожить, и живая кровь тебе нужна как воздух. Но со временем она станет вызывать лишь безумие и ярость. Она утоляет лишь голод Темного дара, но не голод тела… Тех, кто уподобляется упырям, мы убиваем сами, мальчик. Избегни этого.
При этих словах голос старого Темного плеснул горечью, затаенной ядовитой болью. Неужто ему приходилось убивать близких?..
— Меня такому не учили… — прошептал Ваэрден, поджав уши и пряча взгляд в опустевшей чаше. — Мне мясо перепадало редко. Если бы я знал…
Иногда, когда были деньги, он что-то ел в трактирах, не чувствуя никакого вкуса — только, чтобы не привлекать ненужного внимания толпы. Но чаще его пропитание составляли крысы, кошки, пойманные в городских переулках, да кровь незадачливых бандитов, которым не повезло повстречаться с Бешеным Волком. Всспоминать о том, чем кормился до начала наемничьей жизни, не хотелось вовсе.
— Дело поправимое, — показательно-лениво зевнул во все клыки старый ифенху, глядя, как отбивная исчезает с тарелки. — Теперь знаешь. И полагаю, Малкар ди Салегри об этом пожалеет…
На пару минут воцарилось молчание. Старейшина пил вино, следил за гостем, пока тот не отложил вилку. Коротко метнул мысленный приказ, почти сразу откуда-то вынырнул молчаливый слуга, так же быстро исчез вместе с прибором. Змеиные глаза продолжали буравить Ваэрдена.
— Скажи, — Тореайдр допил вино и отставил в сторону кубок. — Ты помнишь, как стал одним из нас?
Темный вздрогнул. Но ответил:
— Смутно. Я же офицером был в королевской армии Искхана… Получил новое назначение, ехал в один из фортов на границе. Решил добраться побыстрее и не стал на ночь останавливаться в трактире. Ну и… поплатился. На дороге попал в разбойничью засаду. От пары отбился, третий мне сзади по голове дубинкой стукнул… Очнулся уже внутри гексаграммы. Кругом свечи горят, ни рукой ни ногой не двинуть, а надо мной Юфус с ножом в руке заклинание читает… Потом удар… В сердце. Больно было долго. Дальше ничего не помню. То ли полтора, то ли два месяца — полный провал, темнота… Только есть хотелось очень. Дальше помню — все, в чем хоть капля крови была, хотел сожрать. Не давали… Люди какие-то приходили… Лица…
Ваэрден запинался через слово, словно воспоминания никак не хотели всплывать наружу из тайников души. Старейшина не перебивал.
— Он тебя чему-нибудь
— Учил… Что нельзя попадаться, если охотишься. Я должен был… Приносить ему жертв для… исследований. И еще… я…
Волк не договорил, захлебнувшись глотком воздуха. От него плеснуло ужасом и омерзением. Змей быстро скользнул со своего места, припав на колено, обхватил младшего сородича за плечи, поймал затравленный взгляд.
— Говори, мальчик, говори…
В хватке воли Старейшины как будто забилась обезумевшая птица. Разум замкнулся сам в себе, теряясь в ворохе воспоминаний, которые Змею никак не удавалось разглядеть.
— Я был его игрушкой… Ему нравилось… показывать мне боль… чужую тоже… мужчины, женщины… Дети даже… А я…
Голос молодого ифенху становился все глуше, голова склонилась на грудь. Но ответы по-прежнему с трудом слетали с уст.
— Он тебя бил?
— Да… не только…
— Ты бунтовал?
— Да…
— Что случалось потом?
— Наказание…
Каменный мешок подвала. На сырых стенах немилосердно чадит пара факелов. Пол залит водой. Она собирается розовыми лужицами и лениво пытается стечь по желобам в канализацию. Спертый воздух пропитан запахом крови.
Прямо посреди подвала в пол вделано толстое железное кольцо. От него к ошейнику тянется цепь, не менее толстая и прочная. А ошейник — инквизиторский, между прочим, особый! — зажимает в тиски горло совсем юного трехмесячного ифенху, с которого ручьями стекает вода вместе с клочьями кожи. Стоя на коленях, седой отчаянно пытается не ткнуться лицом в пол, но руки подламываются. Вода на полу противно шипит. Полуголое костлявое тело дергается, ифенху рычит от ярости. Но привязь, и сдерживающие чары ошейника не позволяют ему добраться до хозяина — высокого холеного мужчины в свободном темном кафтане с напомаженной бородкой и волосами.
— Ты опять ослушался меня сегодня ночью. Отвратительно.
Больше всего бесит равнодушие в светло-серых, почти белесых глазах. Он не боится, не считает нужным бояться или уважать собственное творение! Для него это всего лишь эксперимент. Ифенху может быть подопытным животным точно так же, как какая-нибудь крыса… Демон забери этого человека, больно так, будто сунули в печку! А ошейник глушит силы, из тела словно вынули стержень. И ни слова нельзя сказать ему в ответ, потому что последует новая порция воды — вон и ведро стоит.
— Может быть, если тебя оставить на недельку-другую голодным, ты станешь изобретательнее?
Ваэрден ощерился, зарычал, сверкнув желтыми глазами из-под мокрых волос, свисающих клочьями. Тронь — и прядями поползут с головы. В нем все больше закипала тупая звериная злоба, последние остатки человеческого понимания гордости растворялись в яростном желании перегрызть глотку этой твари, бессмысленно длящей зачем-то изощренные пытки. Пробить клыками сонную жилу, сомкнуть челюсти, один рывок головой влево… Кровь у него, наверное, такая же прогнившая, как и он сам, но ради удовлетворения можно напиться и такой…
Тело вспомнило пыточное железо и «игры», которые ждут за пределами этого подвала. Ифенху затрясло мелкой судорогой и он опять свалился в лужу, уже не чуя боли.
— Послушание, мой мальчик, прежде всего.
К чему это сказано, зачем? Какой спокойный голос. И какой ненавистный. Человек подхватил ведро и безбоязненно пересек границу круга, очерченного длиной цепи, подойдя совсем близко к обозленному хищнику. Челюсти седого были способны перекусить руку ребенку, да и взрослого немало покалечить.
Ведро плюхнуло водой перед носом.
— Опусти руку в воду. Немедленно.
Так близко бьется жилка на шее… Всего один рывок, один ма-аленький рывок… Голова тут же отзывается болью на крамольные мысли. Он уже пробовал нападать на хозяина. Думал, сдохнет от боли. И надо встать, покорно сунуть тощую руку в этот жидкий огонь, достав пальцами до дна. И смотреть, как плавится плоть, теряя сознание от боли…