Бесконечная дорога
Шрифт:
Он шел к ней через боль и отчаяние. Если только добраться, победить себя, коснуться этих мыслей — тогда он все вспомнит. Поэтому Инрис сопротивлялся, а когда становилось особенно тяжело, он сжимал порезанную розовыми шипами руку, и физическая боль отвлекала его от магической боли.
Это напоминало ему подъем на крутую гору против сильного ветра: одна ошибка — и ветер сбросит тебя вниз, в пропасть, разобьет о камни. Но если ты продержишься и дойдешь до вершины, то там ветра уже не будет. Ты будешь стоять на высоте и смотреть на долину, ту самую, где укрыта твоя далекая
Он добрался до вершины.
Инрис почувствовал, как заклинание, связывавшее его, рвется на части, а образ девушки с красными волосами становится ближе. Эсме! Сначала пришло это имя, а потом все, что было с ним связано, настоящая жизнь Инриса. Не было никакой детской влюбленности во Флавию. Было детство в деревне, дворец ведьм, Раиле, заколдовавшая его, и, конечно же, Эсме. Его цель, путеводная звезда, ради которой он и оказался здесь, но остался вместо того, чтобы продолжить путь.
Он даже вспомнил, как это произошло: тот кровавый праздник, люди, исчезающие в растениях, слова Флавии… Она изменила его, сделала таким, каким хотела, но где-то в глубине души он все же остался прежним. Теперь он, настоящий Инрис, вырвался наружу.
Когда к нему вернулось зрение, он обнаружил, что стоит на коленях перед розовыми кустами и пытается отдышаться. Освобождение от заклинания далось ему нелегко — но у него все же получилось!
Его триумф долго не продлился, потому что за спиной у него прозвучал до тошноты знакомый голос:
— Ты действительно думал, что разрушение моей собственной магии не привлечет меня?
Обернувшись, он увидел Флавию и четырех служителей в белом — он уже знал, что это воины, которым, как и ему, не повезло привлечь ее внимание. От тех, кем они были раньше, мало что осталось, и они вряд ли могли вспомнить свое прошлое, ведь у них не было Эсме.
Инрис не сомневался, что справился бы с ними — всего четыре, не так много! Но не в таком состоянии, как сейчас. Преодоление заклинания измотало его, отняло столько сил, что он не мог даже подняться на ноги. Да и потом, даже если бы он справился со служителями, колдунья сумела бы постоять за себя.
Флавия смотрела на него со смесью злости и презрения. Похоже, он все равно надоел ей и она хотела избавиться от него, но теперь ее бесило, что все произошло не по ее воле.
Она перевела взгляд с Инриса на розовые кусты, увидела цветок, окрашенный кровью.
— Ну и зачем ты это сделал? — спросила она.
Казалось бы: вопрос обращен к нему, иначе и быть не могло. Но Инрис чувствовал: она разговаривает с кем-то другим. Словно в подтверждение его догадок, вокруг них зашумели ветви сада.
— Это ничего не изменит, — вздохнула Флавия. — Если бы я не знала тебя лучше, я бы решила, что ты осознанно хотел сделать мне гадость. Но так ведь быть не могло, правда?
— Зачем я тебе? — спросил Инрис. — Хотя нет, не это важно… Почему ты не убила меня сразу?
— Потому что это было бы неинтересно, — пожала плечами колдунья. — Слишком милосердно, слишком мало для тебя. Смерть — для тех, кто был мне безразличен, а ты меня разозлил.
— Чем же?
— Ты не подчинился, —
Она указала на служителей. Они продолжали безжизненно смотреть на Инриса, словно не слышали, что говорит их хозяйка.
Инрис невесело усмехнулся:
— Но я не стал и одним из них, потому что ты знала: твое заклинание подействовало не до конца. Тебе нужно было постоянно следить, постоянно заставлять меня повторять ту память, что ты для меня придумала. Похоже, не такая уж ты хорошая колдунья, а?
Она не ответила ему, но он чувствовал: она задета. Впрочем, Инрис не брался сказать, что стало для нее худшим ударом: его наглость или эта красная роза. Он плохо понимал, что тут происходит, однако догадывался, что ему неожиданно помог кто-то важный для Флавии.
Хотя много ли толку было от такой помощи? Служители колдуньи подняли его на ноги, скрутили руки за спиной, а Инрис пока был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Он знал, что не сбежит, не выдержит — но знал и то, что больше не поддастся магии Флавии. Когда он избавился от придуманной ею памяти, произошло нечто необратимое, и колдунья видела в этом свое поражение.
— Надеюсь, вы счастливы, оба, спелись они, — процедила сквозь сжатые зубы она. — Только знаешь, что? В честь твоего выдающегося подвига я сделаю этот праздник особенным!
Пока он был в ее плену, она не позволяла ему вспомнить церемонию, связанную с песчаным штормом. Но теперь-то он знал, что здесь происходит, и его это пугало.
— Обычно я позволяю купцам уйти, — продолжила Флавия. — Но раз ты такой молодец, они умрут в твою честь, а ты умрешь вместе с ними.
— Ты не можешь убить всех, — ужаснулся Инрис. — Это заметят!
— Кто заметит? Где? Заметят в их родных деревнях, которые на много дней пути от этой провинции? Там не докажут, что они умерли здесь, пустыня большая. Заметят в Синх-Атэ? Там всем плевать, кто где умер, значение имеет лишь тот, кто выжил. В форте Мигос? Да, там могут заметить, если они ждут эти караваны. Ну так что же? Скажу, что это была совсем уж суровая буря!
Инрису сложно было признать это, но преимущества действительно были на стороне Флавии. Если бы возле Приюта постоянно пропадали караваны, люди короля наверняка насторожились бы. Но один песчаный шторм и правда мог унести много жизней, купцам просто не повезло, Флавия здесь не при чем.
— Тебе придется переждать этот день в нашем доме, любимый, — с показательной нежностью проворковала колдунья. Глаза цвета песка оставались злыми, ненавидящими. — Но этот вечер пройдет в твою честь.
— Эти люди здесь не при чем, Флавия. Хочешь издеваться надо мной — пожалуйста, мсти. Но они-то тебе ничего не сделали!