Бесконечная любовь
Шрифт:
Шарлотта сглатывает, ее горло движется, когда она кивает, все еще глядя на темный лес за окном. Ее взгляд отстраненный, далекий, как будто она ищет что-то и не находит.
— Я все время думаю о том, что я могла бы делать. Куда бы я хотела пойти. Но все это кажется нереальным. Я не могу хотеть ничего из этого. Такое ощущение, что я планирую чужую жизнь.
Я вздрагиваю, осознание того, что это моя вина, снова ложится тяжким грузом на мои плечи. Я хочу сказать ей, что так не должно быть ни для кого из нас. Что если мы собираемся потеряться в том, что влечет за собой наше будущее, мы можем потеряться вместе. Мы могли бы
— Я знаю план, — медленно говорит Шарлотта, все еще глядя на деревья за окном. — Я знаю, что мы едем в Вегас, и что какой-то мужчина даст мне новую карточку социального страхования, водительские права и все остальное, что мне может понадобиться, чтобы начать все заново. Меня никто не найдет, даже те люди, которые хотели бы найти. — Ее голос немного дрожит, и я подавляю желание снова притянуть ее к себе. — Я должна двигаться вперед после всего этого, но я не знаю, как, — шепчет она. — Все кажется… испорченным. Я чувствую, что не могу доверять собственному суждению. — Она наконец полностью разворачивается, глядя на меня, откидываясь на подоконник, обхватив себя руками. — Ты лгал мне, Иван, но я позволила себе поверить во все это, потому что хотела. И теперь я обнаруживаю, что сомневаюсь во всем, что думаю.
Эта острая боль снова пронзает мою грудь, чувство вины нарастает во мне, горячее, густое и удушающее.
— Прости, — шепчу я. — Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовала себя так.
Шарлотта тяжело сглатывает, горькая улыбка изгибает уголки ее рта.
— Что говорят о благих намерениях? А твои были даже не такими уж хорошими с самого начала.
Мне нечего на это сказать. Между нами повисает тишина, такая же густая, как и чувство вины, тяготеющее надо мной, и я хочу сказать ей, что все будет хорошо. Что в конце концов все будет хорошо. Но я не могу этого знать, и я давно уже не могу давать ей такие обещания.
— Нам нужно снова поспать, — наконец говорю я, засовывая руки в карманы и отступая назад. Я не знаю, как долго я смогу сопротивляться ее притяжению. Это как гравитация, умоляющая меня обнять ее, прикоснуться к ней, влить в нее все, что я к ней чувствую, а это именно то, чего мне не следует делать. — Впереди еще пара долгих дней за рулем. И я уверен, что тебе так же плохо, как и мне.
Мое плечо болит. Я знаю по предыдущим травмам, что второй день всегда хуже первого. Завтра будет отстойно, но я вытерплю любую боль, чтобы убедиться, что она в безопасности. Я просто не хочу, чтобы ей тоже было больно.
Шарлотта кивает.
— Я не помню, чтобы мне когда-либо было так больно, — признается она, и мое сердце сжимается в груди. — Я постараюсь немного поспать.
Она проходит мимо меня, и мне требуется все силы, чтобы не потянуться к ней, не схватить ее за локоть и не притянуть к себе, не засунуть пальцы в ее волосы и не притянуть ее губы к своим. Каждая часть меня жаждет поцеловать ее, но я отпускаю ее, стоя там, пока она отступает к своей кровати.
Я смотрю, как она скользит под одеялом, переворачиваясь лицом к стене. Я смотрю на ее лицо в тусклом лунном свете, и моя
Разлука будет сукой. И я не думаю, что когда-нибудь действительно смогу ее забыть.
26
ШАРЛОТТА
На следующее утро нас разбудил солнечный свет, пробирающийся в хижину. Когда я откидываю одеяла, оставаясь в тонкой футболке, становится прохладно, и я обхватываю грудь руками, внезапно чувствуя себя беззащитной. Иван тоже садится, проводит руками по все еще окровавленным волосам, моргая, чтобы смыть сон, и что-то в том, как его лицо все еще мягкое и уязвимое в этот промежуточный момент, заставляет меня почти встать и подойти к нему.
Сейчас он мне напоминает Ивана до всего этого. Мужчину, которого я думала, что знаю. Того, в кого я почти влюбилась.
Разве я сейчас не влюбилась в эту версию его?
Я отбрасываю эту мысль, встаю, чтобы пойти и взять батончик мюсли и бутылку воды из кучи наших припасов на столе. В тот момент, когда мои ноги касаются пола, и я полностью выпрямляюсь, я издаю стон боли, сжимая зубы от глубокой боли в костях.
Иван вскакивает в мгновение ока, так быстро, что я даже не заметила, как он подошел ко мне. Я слишком сосредоточена на том, как чертовски плохо я себя чувствую.
— Шарлотта? — Его голос напряженный, панический. — С тобой все в порядке?
— Да, — выдавливаю я слово, с трудом сглатывая, пытаясь заставить себя двигаться. — Мне просто очень, очень чертовски больно. Я занималась пилатесом с Сарой, и мне еще никогда не было так больно.
Иван издает резкий, удивленный смех, но все, что я чувствую, — это внезапная пустота в груди, новый вид боли в дополнение к физической. Потому что больше не будет занятий пилатесом с Сарой, или сидения в сауне после, или стонов от боли вместе, когда мы используем пенные ролики, чтобы проработать оставшиеся изгибы. Передо мной только неизвестное, пустое будущее.
Найду ли я другую Сару? Еще одну подругу, с которой можно тренироваться? Кого-то еще, с кем я разделю свои дни, с кем я буду счастлива познакомиться, кто сделает меня счастливой, не жалея ни о чем? Еще одну Джаз для счастливых часов? Еще одну Зои, с которой можно ходить по магазинам? Эта мысль кажется предательством, и горячие слезы выступают из моих глаз, словно из ниоткуда, тяжесть давит на мою грудь.
— Эй. — Голос Ивана пронизан беспокойством, и он тянется ко мне, но я не хочу ничего из этого сейчас. Я прохожу мимо него, скованно ковыляя к столу, хватаю батончик мюсли с шоколадной крошкой и сердито откручиваю крышку бутылки с водой.
Я бы отдала все за горячий душ прямо сейчас. Мои мышцы кажутся мне одной большой судорогой, а голова болит. Иван выглядит ненамного лучше, его лоб покрыт синяками вокруг пореза, и я уверена, что синяки, разбросанные по его туловищу, ярко-багровые. Я вижу те, что на моих предплечьях, царапины на моей правой руке все еще открытые и кричащие.
Я позаботилась о нем вчера вечером. Но сейчас я даже не хочу с ним разговаривать. Я никогда не была такой угрюмой, такой переменчивой. Но, полагаю, в данных обстоятельствах это можно простить.