Бесконечное движение к свету
Шрифт:
– Председатель? – спрашивал в темноте незнакомый мужской голос – Быть не может! Это ты, председатель? Но подожди – ты же эвакуировал семью а потом и сам эвакуировался. Как же ты здесь оказался?
– По дороге «полуторку» обстреляли и она съехала в кювет. Я подвернул ногу и вот…. Идти я не мог, а в лесу ведь долго не протянешь. Я приковылял в ближайшую деревню и… – отвечал другой голос, судя по интонации, испуганного и растерянного человека.
– Ага, теперь понятно. А я вот думаю – почему это меня судьба забросила за тысячу вёрст от дома? Значит, всё-таки, есть
– Здоровский….
– Помнишь…. А я-то тебя как помню…. Я всё помню. Особенно твою продразвёрстку, когда ты у меня забирал последний кусок хлеба. Как ты ходил у нас по двору и распоряжался – туда посмотреть, там проверить. Надо отдать тебе должное – ты всё нашёл и всё забрал. И ухмылялся, уходя, довольный своей работой. Слушай, вот теперь, по прошествии стольких лет, я хочу у тебя спросить – зачем ты это сделал? Ну ладно эти, люди пришлые. Они чужие, у них другие порядки, обычаи, законы. Но ты же ведь свой! Мы же с тобой росли вместе, купались в одной речке, босиком бегали по одному лугу, в один лес ходили за грибами. За что ты меня так?
– Меня заставили….
– Хорошо, я поверю, что тебя заставили. Но почему же ты не брал излишки у тех, у кого они были? Хочкин, например. А ведь у него было что взять и это ему было бы даже не в ущерб. Но ведь все знали, что ты каждую ночь кувыркаешься с его дочкой в соломе. Поэтому ты к нему даже близко не подошёл. Но ты, председатель, всегда был корыстным и расчётливым. Ты любил выпить, поесть, но работать ты не любил. Зато ты всегда завидовал тому, кто жил лучше тебя. А ты никогда не задумывался, что эти материальные благо кому-то достаются с потом и кровью, что кто-то на них работает от темна до темна.
Ты нигде не уживался: ни у нас, ни у сапожника Лавина, ни у батюшки, отца Григория. У тебя только одно было на уме – украсть и выпить. Поэтому тебя все гнали как шкодливого ката. И ты всех за это возненавидел. Зато как ты ухватился за Советскую власть! С каким энтузиазмом, рвением и упорством ты взялся за раскулачивание. Не удивительно, что тебя вскоре заметили и выдвинули в руководители.
– Ты, это… не говори никому… ну, что я там председателям был…
– Ты меня просишь не говорить? А помнишь, как я тебя когда-то просил? Я тебя умолял, стоял перед тобой на коленях и готов был целовать твои ноги. Но ты пнул меня в лицо грязным сапогом и сказал – «Уйди, кулацкая морда».
А мой Федечка… мой маленький сыночек… научился говорить только два слова – мама и хлеб. Он умер ночью, у меня на руках, тихо и спокойно. Просто уснул и перестал дышать.
Через два месяца умерла жена. В этом ребёнке была вся её жизнь, ведь до этого у неё случились три выкидыша. Да что там говорить, ты сам всё прекрасно знаешь. А я вот выжил…. Бродяжничал, питался объедками, побирался и выжил. Я научился воровать. Ваши коммуны и колхозы, это рай для воров. До сегодняшнего дня я не понимал – зачем смерть обходила меня стороной? А теперь вот понял: Господь даровал мне жизнь только ради этого мгновения, только что бы я увидел час расплаты. Ты когда-то хотел меня унизить? Ты
– Прости….
– Простить тебя? А ты знаешь – не могу. Даже при всём моём желании, так как я по натуре человек добрый, даже сентиментальный, я не могу. Не имею право я тебя прощать. Ради сына, ради жены я должен восстановить справедливость. Может быть когда-нибудь потом, в другой жизни что-ли, при других обстоятельствах, но не теперь. Так что – извини…. Филип, позови-ка сюда унтер-офицера! Я хочу ему кое-что сказать.
Последние слова мужчина произнёс громко, почти криком. После этого наступила тишина.
Андрей ждал продолжения разговора, но его не последовало. После длительной паузы начал говорить кто-то другой.
– Ты это слышал? Нет, ты это слышал?! А мы их ещё жалели: пять лет, семь, десять…. Что такое десять лет заключения для врага народа? Время проходит, и он возвращается таким же, как и был. Предатель всегда останется предателем. Всех их надо было к стенке, и стрелять, стрелять, стрелять….
– Тише ты…. Ни за трибуной….
– Бежать нам надо отсюда, Пантелей, бежать.
– Куда? Кругом лес. Мы уже скитались по лесу, пробовали есть кару. Это хорошо, что встретился порядочный человек: одежду дал, накормил, дорогу показал. Если бы не он, загнулись бы мы где-нибудь под сосной и волки сожрали нас.
– Деревни… есть же деревни….
– В деревнях здесь уже появляться опасно. Нарвёшься на немцев или полицаев и тогда уже точно крышка. С беглыми они долго не разговаривают: в лучшем случае – северный барак. А оттуда путь один – под пулемёт. Да и не могу я бежать, я болен и слаб. Куда я побегу – жар, озноб, голова кружиться, дышать трудно. Я вот думаю – может холера? Нас же поят водой из канавы. И никто её не кипятит.
– Но и здесь сидеть нельзя. Деревня Трибояны далеко, но это ничего не значит. Немцы, при малейшем подозрении, нас раскусят в два счёта. Да и что это за легенда: два мужика из Трибоянов пошли в посёлок Жухлый купить соли? Я удивляюсь – как они это ещё «проглотили». А время работает против нас.
– Да, Кузьма, время работает против нас. С этим я согласен. Сидишь здесь как на иголках.
– Согласен он…. А я тебе говорил при облаве – огородами надо было рвануть.
– Куда? В чистое поле? Не так давно с нами такое уже было. Напомнить? Я добежал до леса, потому что первый начал драпать. А остальные все на том поле полегли.
– А я бежал по дороге на Хромовку. Бежал и надеялся, что вот-вот из-за горы или ближайшего поворота покажутся грузовики с боеприпасами. Тогда ещё можно было организовать хотя бы какое-то сопротивление. Но никто так и не показался. Я потом кустами, по ручью, и тоже добрался до леса. И ведь какая-то же сволочь виновата во всём? Разве в штабе дивизии не знали, что нам не доставили боеприпасов? Они же, там, планировали эту реформу. Дело же серьёзное. Всех тыловиков надо расстрелять. Нет, я этого так не оставлю. Вот доберёмся до своих, я сразу рапорт Крокову напишу.