Бесконечное лето: Второй шанс

Лопухов Константин Константинович

Быстро объясняю ей всё это. Говорю также, что сейчас, после страшного болевого шока, её организм просто накачан эндорфинами[4]. Эндорфины скоро выветрятся и боль вернётся.

— Но идти как-то надо, — отвечает она, тем не менее не пытаясь подняться. Я же говорю, умница! А что заносит её иногда, так с кем не бывает?

Чтобы идти, надо как-то зафиксировать руку, а ничего, пригодного под шину в пределах видимости нет. Искать по этим катакомбам долго, поэтому решаюсь на риск: снимаю рубашку и делаю из неё люльку для раненой конечности. Аккуратно надеваю её

на шею Алисе и упаковываю туда разбитую руку, после чего помогаю ей встать. Два Че на секунду теряет равновесие и я её удерживаю. Спрашиваю:

— Ты как?

— Нормально, только голова кружится.

— Идти сможешь?

— Надо попробовать.

Отпускаю её и Алиса делает несколько неуверенных шагов, останавливается.

— Вроде ничего, дойду.

— Тогда пошли!

Даю Шурику команду: "Идём обратно в лагерь, ты первый!". И мы пошли. Алиса шла второй, я замыкающим. Неожиданно на одном из поворотов Шурик поворачивает не в ту сторону.

— Стой! Ты куда? — задаю я риторический вопрос и неожиданно получаю конкретный ответ:

— К выходу.

Подумав немного над формуллировкой, задаю вопрос:

— Куда ведёт этот выход?

— На площадь. Постамент памятника Гендо.

Если и правда так, очень удачно получается, а то я уже стал замечать, что действие эндорфинов у Алисы заканчивается. Потому приказываю:

— Веди!

Несколько поворотов (которые я на всякий случай отметил, начертив на стене куском кирпича) и мы оказываемся ещё в одном бункере, где стоит старое вентиляционное оборудование и наверх ведёт бетонная шахта. Алиса судорожно вздыхает и я понимаю почему: чтобы подняться по вбитым в стену скобам нужны две руки, а у неё только одна. Ободряюще пожимаю ей плечо и спрашиваю Шурика:

— Как здесь выйти?

— Вентиляционная решётка перед лестницей не закреплена, висит на болтах без гаек. Её надо снять и выбросить наружу. Потом вернуть на место, — докладывает подконвойный.

Телекинезом выставляю решётку и говорю Алисе:

— Ты первая.

— Как?!… - спрашивает она и в голосе слышны нотки паники.

— Быстро, — отвечаю я. — А я тебя придержу, чтобы не упала.

Целую её в заплаканное лицо и говорю:

— Ты сильная, Команданте, ты справишься. Я знаю.

Она кивает и берётся здоровой рукой за скобы. Я придерживаю её за спину, удерживая в вертикальном положении, и немного за талию, чтобы удержать от падения.

— Только не подглядывай, — говорит она с вымученной улыбкой и делает первое движение в верх. Начинается самый сложный этап нашего возвращения.

Нда… Похоже, прежним путём мы бы до лагеря не дошли. Трёхметровую лестницу Алиса преодолевала с тремя остановками, даже с моей поддержкой. А уж в лаз она смогла выбраться только потому, что я её туда тупо левитировал. Оказывается, за эту вылазку я очень лихо освоился с телекинезом.

Вторым номером выбирался я, последним по моей команде вылез наш буйный и закрыл лаз. И что-то он мне не нравится. Озирается, пытается что-то бормотать, команды выполняет с задержкой. Надо быстрее выбираться в населённые места, туда

где есть помощь. И мы пошли. Алиса тут же воскликнула:

— Эй! Медпункт в другую сторону!

— А если там никого? Вожатая точно у себя и людей там больше, — говорю я.

Алиса коротко кивает и подчинянтся. Я же говорю, умница! Теперь мы с ней идём рядом, я поддерживаю девочку, потому что её естественные анальгетики уже на исходе и ощущения от травмы накатывают на неё с новой силой. А возле самого домика заклинание подвластья на Шурике разваливается окончательно. Я едва успеваю заломить ему руку за спину и завалить на траву. Какое-то время он выглядит удивлённым, бормочет что-то про голоса и ненаучность, потом начинает яростно выдираться, кричит:

— Оставьте меня! Вас нет! Вы привели меня к ним!…

Алиса из последних сил приваливается к стене домика и зовёт:

— Ольга Дмитриевна! Ольга Дмитриевна!

Ответа нет, кажется, целую вечность. Алиса начинает яростно стучать здоровой рукой в дверь. Дверь распахивается и недовольная жизнью вожатая появляется на пороге:

— Что вы тут устроили? — вопрошает она гневным голосом. Я же в ответ кричу:

— Врача сюда! С новокаином и галоперидолом! Новокаин Алисе, галоперидол этому! И помогите кто-нибудь буйного держать!

Несколько пионеров, из тех что высунулись из домиков на шум и крики, подбегают ко мне и придавливают Шурика. Он с пеной у рта орёт что-то про голоса, лженауку и что злые люди сдают его антинаучным силам, которых нет, так что вопросов о том, кого надо держать и надо ли вообще, не возникает.

Я же бросаюсь и подхватываю Алису, которая уже не может сидеть и сползает по стене домика.

— Ну позовите же Виолу! Она в медпункте… — я уже собираюсь добавить пару фраз, из тех, какими командиры подбадривают солдат в бою, но тут совсем рядом раздаётся спокойный голос гомунуклы:

— Уже здесь.

И Ульянка испуганно выглядывает у неё из-за спины. Когда успела-то? Гомонукла включается в работу мгновенно. Она стремительно набирает какое-то снадобье в шприц и вкалывает это куда-то в кучу копошащихся вокруг Шурика тел.

— Минут через пять успокоится, тогда тащите его в медпункт.

Отдав это распоряжение, она походит к нам и командует:

— Заносим.

Подхватываю Два Че на руки и укладываю на кровать Ольги Дмитриевны. Виола уже держит в руках шприц и нацеливается на ушибленное плечо Алисы. Я слегка придерживаю её и говорю:

— Там всё переломано.

Гомунукла проводит пальцами вдоль руки, едва касаясь кожи, и делает укол ближе к ключице.

— Сейчас полегчает, — говорит она и, глядя на меня: — Надо было ещё дефибрилятор прихватить.

Спрашиваю, внутренне холодея:

— Всё так плохо?

— Угу. Специально для тебя. Дать пару импульсов на лобные доли. Глядишь, мозги заработают, думать начнёшь.

Я только тяжело вздыхаю:

— Поздно. Всё что мог я уже накосячил.

— Самоуничижение паче гордости, юноша. Ты ещё не знаешь своего потенциала. Я верю, главные свершения у тебя ещё впереди.